Пенталогия «Хвак»

— Все шутишь, отшельник? Ты, я вижу, заподозрил меня в переодеваниях? Я не Умана, к великой моей радости на этот счет. Нет, ну ты хоть одну бородавку на мне видел??? А, Снег? Старый друг называется! Так меня оскорбить! Тут вышла чистая случайность: шел, шел себе… Чу — аура знакомая в воздухе висит! Пригляделся, принюхался — ба! — это же мой друг Снег!

— Я тебе не друг.

— Зато я тебе друг, Снежище ты мой дорогой, зато я тебе — искренний и преданный друг! Вот уже лет сто, не меньше. Или сто пятьдесят?.. Меньше?.. Но ты будешь слушать ответ на свой вопрос, или ты будешь меня перебивать?

— Да, извини.

— Боги простят. Вот, слышу — аура знакомая. Подбираюсь поближе, а тут, на подходе, такие зловещие заклятья висят, что душа в пятки… Ну, ладно, думаю: мы, ратники, народ привычный ко всяческим неудобствам походной жизни, а Мору, коняге моему, аж дурно стало от всех этих гнусных волшоб… или волшебств — как правильнее?

— От волшбы.

— Да, точно. Конягу я в камень обратил для надежности, а сам пошел на шепот ауры, поперек заклятьям. И вот я здесь, любуясь белым Снегом. А ты что тут делаешь? Свидание, что ли назначил?

— Вроде того. Долги отдаю.

Верзила, тем временем, подошел поближе, потрогал осторожными тычками пальцев одну цепь, потом другую…

— Надежная штука. Из Уманы кузнечиха неважная, сии цепочки она явно, что у Чимборо заказывала. Хочешь — избавлю тебя от них?

— Да уж не затрудняйся.

— А чего тут сложного? Два удара Брызгой — это меч мой так наречен, да два надреза около запястий, им же, — и ты свободен.

Зиэль смотрел в глаза Снегу холодно, испытующе, но с добродушной улыбкой на разбойничьем лице.

Снег выдержал этот взгляд, как и всегда выдерживал, и в очередной раз изумился про себя: «сумел и не дрогнул, надо же!»

— Эх, какое заманчивое предложение. И что я буду должен взамен?

— Да ничего. Пойдем прочь из этого проклятого места, потом доберемся до ближайшего селения — из уважения к тебе я буду следовать пешим, ведя Мора в поводу, там приоденем тебя, вооружим. Поедим, попьем — и… чего-нибудь придумаем. Бок о бок с таким путником как ты, дорогой Снег, жить втрое безопаснее и вчетверо красочнее, ибо среди смертных не встречались мне люди, более странные, чем ты, более знающие и любопытные. Будем верны друг другу и преданы, как герои-близнецы, Чулапи и Оддо. До конца времен. Впрочем, сие может быть ненадолго.

— Иными словами, я должен будут стать тебе вечным спутником, на правах слуги?

— На правах друга. Желающих попасть ко мне в слуги гораздо более чем предостаточно, дорогой Снег. Придам тебе силы, верну относительную молодость… Или даже больше, если ты заслужишь и захочешь.

— Да ты что? Вот ведь щедрое предложение.

— Ты не веришь мне, рыцарь?

— Не верю.

— А зря. В моих словах и рассуждениях нет и не было ни единого слова неправды. Ни сейчас, ни в прежние времена долгого нашего с тобой знакомства. Надеюсь, ты, порывшись в памяти своей, не найдешь ни одного опровергающего примера?

— Отец лжи способен превращать в кривду любое слово, любую клятву, не прикрывая замыслы свои тупым и откровенным обманом. Я тебе не верю.

Снегу показалось, что Зиэля искренне забавляет этот разговор, ничуть не сердит, ибо Зиэль вновь рассмеялся и даже хлопнул Снега по плечу. — И сразу мороз по коже!

— Он мне не верит! Неблагодарный! Любой другой на моем месте вытащил бы на свет наш давешний уговор… Позволишь мне напомнить?..

Снег лишь повел плечами в ответ, бессильный спорить с собственным прошлым.

— …Напоминаю дословно:

«— …подарок мой будет не подарок, а задаток, в обмен на будущую твою ответную любезность, когда и если надобность в таковой мне приспичит. Условились?

— Да.

— Сие — справедливый размен, Санги?

— Да.»

Зиэль вынул из под полы камзола плоскую баклажку и гулко отхлебнул оттуда.

— Хочешь, Санги?

— Вино?

— Имперское, лучшего шиханского урожая, почти полкругеля плачено.

— Нет. Воды бы попил.

— Пей, там уже вода. И продолжим беседу.

Зиэль обтер влажное горлышко сосуда о пояс и протянул Снегу. Тот поколебался и принял.

— Вот, молодец, святой отец. А то, небось, думал, что я туда подбавлю одурманивающего зелья?

— Чушь.

— И я говорю — чушь. Поскольку и безо всяких зелий могу любого заставить перед собою в пляс пуститься, хоть вприсядку, хоть как. Нет, дружище Снег, мне надобны только добровольная дружба и приязнь. И то не от всех, но лишь от достойных. Попил? Согласен со мною?

— За воду спасибо. С тобой не пойду, у меня, как ты метко выразился, свидание, которое мне пропускать никак нельзя.

— С Уманой, что ли? Но ведь она тебя съест? А? Чего молчишь, Снег? Она тебя заживо сожрет, понимаешь? Что примолк?

— Того, что мне добавить больше нечего.

Зиэль хохотнул, по-прежнему добродушно, и попытался заглянуть Снегу в глаза. Для этого ему пришлось ступить на два шага в сторону, описав полукруг и царапнуть камзолом отвесную стену скалы, ибо Снег отвернулся, да при этом слегка наклонить голову — росту он был весьма высокого, заметно выше Снега.

— Не дури, Санги. Ну, что я тебя уговариваю, как не знаю кого?.. Или ты думаешь, что эта бугрокожая и церапторылая подруга посмеет мне помешать? Да ты не успеешь раз-два-три вымолвить, как я ее на карачки поставлю и пинками в небо запущу! Надеюсь, хоть в этом ты мне веришь?

— По крайней мере, спорить не возьмусь. Но я ей обещал, дал невольное слово и сдержу его.

Зиэль щелкнул пальцами левой ручищи — прямо из воздуха возникли два кресла, роскошные, резного черного дерева, с шелковой, с золотом, обивкой.

— Присаживайся, Санги. Не побрезгуй — это подлинные императорские кресла. Давай, присаживайся, ибо я хочу напоследок отнять у тебя и у меня еще чуть-чуть времени для нашей беседы и не хочу делать это, переминаясь с ноги на ногу, как эти…

— Как кто?

— Ну… не важно, как два дурака, предположим… Мы же с тобою не дураки? И не кони?

— Думаю, нет.

Снег первым опустился в кресло, предварительно придвинув его спинку вплотную к скале. Он сделал это осторожно, даже ощупал для верности резные подлокотники. Следом и Зиэль брякнулся со всего маху в свое, роскошное сидение аж хрустнуло под тяжестью его могучего тела.

— Санги! Дело такое: по всем правилам, человеческим и не очень, преимущественное право владения на данное кем-то там слово, в данном случае на твое, принадлежит мне. Со мною у тебя был заключен открытый договор, причем, гораздо раньше, чем ты пообещал Умане. Стало быть, твои обязательства по отношению к ней — ничтожны, в сравнении с теми, которыми обладаю я. Понимаешь? Или не понимаешь?.. Ну-ну, молчи, а я продолжу. Либо ты боишься, что я тебя съем, или буду делать это более изощренным способом, нежели сия нафья мама? Так я тебя не съем, будь спокоен.

— Наверное.

— Точно так же ты можешь быть уверен, что и на наследство твое не позарюсь. Даже душа мне твоя не нужна, если ты в таковую веришь. Я к подобным мелочам равнодушен.

— Ты вообще ко всему равнодушен, в том-то и беда. Тебе все безразлично, по большому счету, люди, боги, жизни, души… Твердо зная это, я даже пребываю в некоторой растерянности, глядя на упорство, с которым ты добиваешься моего согласия не пойми на что.

Снег огляделся — все как тогда, давным-давно: дымка застилает все вокруг, стало быть, время замерло и никто не прервет их разговора. Ну, что ж… Все лучше, нежели ждать. Зиэль поймал его взгляд и легко прочел, и еще шире раздвинул в ухмылке бородатый рот.

— Как это не пойми на что? На твою дружбу. Дружили бы на равной, можно сказать, основе, до конца времен. Это было бы любопытно тебе и мне. И недолго.

— Иными словами, тебе бы хотелось, чтобы нашелся некто, служащий тебе не из корысти и страха, но с приязнью. Это буду не я.

— Да, да, я уже слышал, ты повторяешь это словно каркаешь, без умолку. Но почему?

Снег открыл было рот для резкого ответа и словно поперхнулся, впервые, быть может, поверив, что собеседник спрашивает его искренне, чтобы понять, а не победить в словесном фехтовании.