Ересь Хоруса. Омнибус. Том 3

Обладать такими воспоминаниями было невозможно, так что они, видимо, являлись послесобытийными проекциями, только облеченными в определенную форму, как только Всеотец объяснил обстоятельства создания Русса. После этого он был вынужден признать, что родился вовсе не на Фенрисе, а волки, лед, шторм и летний огонь стали случайным наложением на детство, которое задумывалось совершенно иным.

Конечно, у него было чувство, что он всегда об этом знал. Еще до прибытия Всеотца он чувствовал неправильность происходящего, словно он вследствие какого-то грандиозного обмана оказался запертым в кошмаре, одновременно чарующим и ужасающим. Волки склоняли пред ним головы, как и смертные воины, которых он подчинял или убивал с такой ошеломляющей легкостью. Ему хотелось закричать: Кто вы? Почему я сильнее вас?

Понимание не пришло и на Терре. Император, Всеотец, чей меняющийся образ было невозможно прочесть, долгое время держал его в изоляции, выдавая информацию по крупицам, обучая пользоваться силовым доспехом, управлять звездолетами, контролировать варп-сознание, которое текло по его венам так же обильно, как и сверхнасыщенная кислородом кровь.

— Я мог бы прямо сейчас покинуть Фенрис, — однажды сказал Русс отцу. — Планета слишком дикая для жизни и никогда не обеспечит армии, которые ты заслуживаешь.

Покинуть Фенрис. Невозможно представить, что он когда-то это сказал. За десятилетия, прошедшие с того разговора, фенрисийцев VI Легиона жестко превратили в подобие мира смерти. Они начали строить Клык, выдалбливая Великую Гору землеройными машинами размером с титан «Разжигатель войны». Император, несомненно, рассчитывал, что Волков будут рекрутировать из мира льда и пламени, а уникально жестокий родной мир, случайно или умышленно, останется проверенным горнилом Легиона.

Поэтому притворство продолжалось. Русс стал большим фенрисийцем, чем они сами. Он пил мёд с берсерками и боролся с черногривыми на кровавом снегу, презрительно и весело хохотал в море звезд. Он позволил годи украшать доспех и гравировать мечи. Он избегал советов Гиллимана и Льва, и игнорировал каждого эмиссара Лоргара. Он делал именно то, что ему говорил Всеотец — стал оружием последнего выбора, самым верным из братьев, исполнителем грязных войн.

Волчий Король не возмущался, когда пурпурно-золотой Легион Фулгрима получил палатинскую аквилу, а Вулкана надолго и без объяснения причин отозвали. И даже когда Хорус был назначен магистром войны, а доводы в пользу того, кто был истинно избранным сыном стали бесполезными, он промолчал. Русс нутром знал, что Волки были созданы именно такими по причине: никто другой не смог бы выполнять их кровавую роль. В конечном счете, если Империум пошатнется, это его нога наступит на шею любого узурпатора под благосклонным и непостижимым взором генетического отца, творца всех его несчастий и неуверенности, его счастья и славы.

Но теперь с этим притворством было покончено. Он и в самом деле стал тем, кем когда-то только притворялся. Он чувствовал, как душа мира пульсирует под кожей, и никакая чистка не смоет это пятно. Руны больше не были просто знаками, которые терпели как суеверия отсталого народа. Они говорили с ним, словно надзиратели-заговорщики, радующиеся привлечению на свою сторону узника. Потерпев поражение, примарх, наконец, понял, почему Император так и не позволил ему покинуть Фенрис.

Планета завоевала меня. И не отпустила.

Он снова посмотрел на руны, разбросанные по камню в том же сочетании, что и раньше. Проявлялся образ, вытягиваемый в реальность, как окровавленный новорожденный, что кричит на полу палатки. Русс пристально смотрел, различая некоторые подробности, которые видел раньше, а также новые, размытые сомнением, проникающие в границы картины, созданной им для себя.

Цель была близка. Примарх слышал некоторые из слов, едва слышно нашептываемых судьбой. Еще несколько бросков. Всего несколько в неспокойное море.

У дверей раздался звонок, разрушая хрупкое чувство понимания.

Он понятия не имел, как долго гадал. Судя по погасшим жаровням, должно быть много часов. Единственным источником света в помещении было тускло-красное свечение газовых облаков, проникавшее через иллюминаторы в дальней стене.

— Войдите, — проскрежетал Волчий Король.

Дверь в покои Русса открылась, за ней оказался знакомый силуэт Ква Того-Кто-Разделен. В играющем свете пламени его тяжелый рунический доспех кишел надписями. Рядом с руническим жрецом стоял Бьорн Однорукий, излучавший смесь любопытства, дерзости и сомнения.

Русс улыбнулся. Он был все еще молод, этот Медведь. Генетические улучшения и психологическая обработка не смогли полностью подавить его ледяной дух, который пылал так же сильно, как у охотников пустошей.

«Вот что нам нужно сейчас. Вот почему они скандируют его имя».

— Ну, Однорукий, — поприветствовал его Русс. — Что ты знаешь о рунах?

Лазутчик двигался вверх от точки проникновения, поднимаясь молча и безостановочно. Маневрирование линкором размера «Храфнкеля» было заданием исключительной сложности, требующим координированных действий тысяч людей, поэтому более часа продвижение по палубам было беспрепятственным.

Он мог держаться во мраке темных коридоров. Когда же ему приходилось выходить на открытое пространство — на свет грязных натриевых ламп, которые усеивали нижние уровни звездолета — то почти не привлекал внимание. Экипаж был занят, и матросы все равно редко поднимали глаза на одного из господ, и даже в этом случае вряд ли обеспокоились бы.

Он проникся атмосферой корабля. Разница между «Храфнкелем» и кораблями его Легиона интриговала. Запахи были почти невыносимыми — смесь пепла и зверя, густая, как смог. Похоже, VI Легион мало заботился об обустройстве своих судов, хотя время от времени они удивляли его. Замысловато вырезанный камень, стоявший отдельно в тенях, покрытый выведенными контурами мистических зверей; или же оружие исключительного мастерства, висящее на цепях над гранитными алтарями.

Он фиксировал все, передавая визуальные записи по защищенной линии, зная, что пикты тщательно изучат. Время от времени он позволял себе восхититься размерами и возможностями «Храфнкеля». Одни только кузнечные уровни поражали колоссальными масштабами. Он крался по платформам в огромных хранилищах, всматриваясь сквозь столбы клубящегося дыма, наблюдая за ползущими производственными линиями с изготовленным вооружением, каждую из которых обслуживали армии слуг в железных масках. Кажется, работающие на линии трэллы не понимали, что уже побеждены.

Смогут они прийти в себя? Каким-то образом продолжать борьбу, даже в этой сложной ситуации? Таким шансом не стоило пренебрегать, и поэтому его присутствие было не просто мелочью.

Он продолжал идти по лабиринту, в котором коридоры возвращались к своему началу с почти садисткой регулярностью. Казалось, большинство палуб были сконструированы в виде концентрических кругов, с отсеками, расходящимися от центральных спиц. По мере продвижения он постепенно начал понимать структуру в расположении, словно все представляло некое ритуальное пространство, построенное для церемониального прославления воинской касты.

«Это не очень помогло вам», — подумал он, когда первая из двух целей появилась в зоне действия авгура.

Он ускорился, намечая путь к коммуникационному посту и видя, как на авгурных линзах он с каждым шагом становится ближе.

«Почти на месте».

Ква не вошел вместе с Бьорном, но, хромая, отправился в тени по своим делам, двигаясь с неловкостью ворона. Как только Бьорн пересек порог, дверь захлопнулась.

Примарх Леман Русс сидел коленях в центре вырезанного вюрдового круга. Перед ним, словно разбросанные детские игрушки, лежали костяные пластинки. До этого момента Бьорн видел Волчьего Короля только в бою или восседающим на гранитном троне и вершащим правосудие. От вида примарха, сидевшего на полу в грязном доспехе, воину стало не по себе.