Пенталогия «Хвак»

— Тем не менее, повелитель, исцелить сию радугу на тыльной части твоего туловища будет неизмеримо проще. Я бы дерзнул — хотя мне и страшно — если бы ты позволил мне, повелитель, прикоснуться моею сущностью ко следу той, кто…

— Не-е, я сам. Так, а за что она меня ударила-то? Причем, первая, ведь я же ей ничего такого не сделал!

— Изволь, повелитель, солнце почти в зените, разум и силы мои пришли в относительный порядок, и я надеюсь успеть до захода солнца перечислить все те святые храмы и места, а также захоронения, а также и кошельки святых жрецов… Нет, ну не все разумеется, а лишь те из них, чья принадлежность Богине дорог Луа — неоспорима. Итак, разреши мне начать с вооруженного ограбления святых паломников в день празднования…

— Цыц. Понял я… Вот ведь какая тварь злопамятная! И еще я понял, Джога, почему за мною нет погони.

— Кстати, почему, повелитель? Сие для меня — загадка, причем весьма и весьма тревожащая. Хоть ты и крепок оказался, как голова тургуна, и опасен…

— Матушка им запретила, Матушка Земля! Э… э… Джога, ты куда? О, ишь, как перепугался! Вылезай, не трясись. Да я же к имени Её со всем почтением!.. Матушка Земля — она как матушка для меня! Даже роднее! У меня ведь нет ни отца, ни матери, я ее одну единственную и почитаю! Вот она меня и спасла!

— Лично тебя, да? Снизошла и спасла! Нет, повелитель, скромность — отнюдь не тот смертный грех, в коем гнездится твоя погибель! С чего ты взял?

— Я-то?.. — Хвак задумался. А действительно, с чего он так решил? Никаких таких знаков и свидетельств этому Хвак не получал, с предполагаемою покровительницей не встречался ни разу, ни наяву, ни во сне… И все-таки, Хвак был убежден, что истина где-то здесь, иначе и быть не может. Он чует это всей своей душой. Он любит Матушку, благоговеет пред нею — и никогда, ни за что, ни под каким видом не принесет ей ни малейшего огорчения! Нет и нет! А будет с его стороны только любовь, почтение и полное послушание… — Да вот так вот! Знаю и всё! А вот это — что было такое, а, Джога? Две таких, знаешь, вроде как сущности зубастые налетели?

— О-о, повелитель, я как раз хотел поговорить о них, но ты меня опередил. Первая — как ты ее называешь, сущность с зубами — была, вернее, был — демон Асарот, а второй — ничуть не менее могущественный демон Бавал, оба — домашняя пристяжь богова. Теперь уж нет никого из них, об секиру порезались навечно…

— То есть, как это… порезались?

— Я шучу, повелитель. Твоя секира, направляемая могучей дланью, пресекла существование обоих. Между прочим, это были могущественные демоны, что один, что другой.

— Нет, не слыхал про таких. А… какие они были — добрые, злые? И вообще — чего они на нас набросились?

Джога рассмеялся, но Хваку в который уже раз в этот день смех демона Джоги показался ненастоящим, как бы натянутым…

— Демоны злы, повелитель, все демоны принадлежат злу, повелитель, добрых среди нас не бывает. Эти двое — могуществом своим затмевали всех существующих демонов мира… ну, разве что кроме одного меня! Я бы согнул любого из них! Наслали их боги, с целью тебя покарать, по каким-то сверхъестественным причинам не будучи в силах сами это сделать… Да, может ты и прав, насчет… Верховной… больше некому бы остановить бессмертных… А демоны кончились, оба. В человеческих преданиях рассказывается только о двух случаях, когда смертный сразил демона подобного могущества и уровня. Первый был — герой Аламаган, мечом поразивший морского демона Перицона, а второй — герой-близнец Чулапи, на исходе третьих суток поединка задушивший в своих могучих ладонях ужасного демона Рыф. А ты один управился, в два замаха… Ты очень и очень стал силен, повелитель, и, между прочим, силы и сущности этих двоих влились в тебя, стали принадлежать тебе.

— Что??? Это как — это еще двое насельников ныть и галдеть тут будут, уши мне точить?

— О, нет, повелитель, нет. Соседям бы и я не обрадовался. Нет, просто их ауры поглощены тобою, их силы — стали частью твоей силы. С уверенностью полагаю, что ныне — ты самый-самый сильный смертный на всей Земле.

Хвак ухмыльнулся и вновь тяжело задумался, прервав для мыслей череду собственных заклинаний, даже плечо и задницу ощупывать перестал…

— А может… Слышь, Джога, а может я вовсе и не смертный человек, а это… ну… сам уже бог?

В этот раз Джога смеялся искренне: он то хохотал, то хихикал, то принимался повизгивать и похрюкивать, то опять переходил на хохот, но Хвак терпеливо ждал, пока демон отвеселится вволю.

— Нет, повелитель. При всем моем преклонении перед тобою, перед твоими телесными и умственными возможностями, ты не бог, а простой смертный. Только — очень уж сильный и неуязвимый. Боги бессмертны, повелитель, боги всемогущи в своих пределах, им, в отличие от людей и демонов, не надобно колдовать, ибо желаемое исполняется по слову их, если, конечно, божественному желанию не препятствует иное равноценное. Боги вправе принимать любое обличье и вселяться в любое тело, не зная, в отличие от демонов и колдунов, тех или иных ограничений, в то время как ты… твое тело… Короче говоря, не майся дурью, повелитель, довольствуйся тем немалым, что у тебя есть. А я — так и вообще главная твоя драгоценность… Я и секира… Мы с секирою Варамана — твои главные сокровища. Береги нас.

— Угу, тоже мне сокровище нашелся. Он и секира! Дать бы тебе пинка, такого, как мне только что дали — тогда бы понял! И улетел бы отсюда за тридевять земель!

— Некуда мне лететь, повелитель… Предатель я и святотатец.

Хвак принялся растирать синяк на ягодице — сразу же отдалось ноющей болью в спину… Однако… вроде бы опять полегчало… Угу, похоже, что дланью своей он как бы вытирает, вычерпывает потихонечку этот пинок…

— Ну, ладно, ладно тебе, Джога… расхныкался… Тебе не надобно казниться из-за содеянного, ибо ты — при мне: как я делаю, так и ты вынужден, так что не кручинься. А вот у меня в башке ясности прибавилось, Джога! Ух, я навроде как поумнел сегодня!

— Рад за тебя, повелитель. И, любопытно бы узнать, из каких пределов пришла к тебе мудрость? Какие истины открыла она тебе? Кроме как умение растирать синяки на заду?

— Объясняю. Во первое слово: нижайший поклон Верховной из Богинь, Матушке Земле, которая для меня отныне — истинная и единственная матушка! Клянусь служить ей, любить Её, покуда есть во мне хотя бы капля жизни, с почтением и без малейшей ослушки чаяниям Её! А еще — я теперь знаю, чего я хочу! Я хочу сравняться с этими богами и… Еще посмотрим, кто кого! Я этой Луа такого пинка дам, что… И им всем заодно!.. Ты спрашиваешь насчет мудрости — так вот я постиг, что не зря все годы помнил о том… о той… ну, когда мне палец обожгло… Это была мощь, которая превыше всех остальных сил! Я ПОНЯЛ ЭТО И ТЕПЕРЬ БУДУ ИСКАТЬ ИСТОЧНИК СЕЙ, ПОКА НЕ НАЙДУ! А КАК НАЙДУ — ТРЕПЕЩИ ТОГДА И ЛУА, И ЭТА… УМАНА, И ЛАРРО С ЧИМБОРО… Вот тогда увидим! Чего притих?.. Джога, я тебя спросил.

— Да, повелитель. Я всегда с тобой, я послушен слову твоему. Не наказывай меня.

— Чего?.. А я и не… Ты чего?.. Все, нечего трусить, нет никого поблизости. И еще, Джога… Ты ничего не чуешь вокруг?

— Во-первых, тебя, повелитель и ощущаю внове, не как вчера и позавчера. Эк, накатило на тебя знатно, да еще на трезвую голову, как бы по-бессмертному. Уж чую тебя — так чую, озноба не унять. Во-вторых, там, на западе… нечто вроде магической грозы, только не дождевой, а… солнечной… не могу точнее слов подобрать… Вроде бы со всех сторон гроза, но на западе она поплотнее…

— Угу. И я так же понимаю, у меня аж волосы дыбом, Джога!.. Я туда хочу, я туда пойду, там…

— Как скажешь, повелитель, но, может быть, завернем пожрать для начала? Винца, кабанчика, того, сего? Впрочем, пусть все будет, как ты…

— Нет. Еда после, пойдем на запад, у меня сердце не на месте… Там что-то зреет… и она… оно меня ждет… я туда хочу…

Эта ясность в голове была какая-то странная, понимание — какое-то новое… Вроде бы в уме озарение — а в глазах и во всех остальных чувствах наоборот, словно бы одеяло из мглы… Уютное, мягкое, плотное… Под ним хорошо, пусть бы оно всегда при нем… Вот Хвак далеко на западе… так глубоко в те края он еще не забирался… Всюду полыхают пожары, всюду запах смерти… Он идет по пустынным дорогам, но пустынны они иначе, нежели обычно, ибо нет вокруг ни людей, ни зверей, ни демонов, ни оборотней — а только какие-то странные создания… То ли сгустки мерцающие, то ли безглазые чудища, на людей похожие… Они катятся лавиной по дорогам и вне дорог, уничтожая все живое на своем пути, пытаются с головой захлестнуть и его, Хвака, а Джога хохочет и ругается, а Джога умоляет своего повелителя выпустить его порезвиться — и Хвак дает ему такое позволение, ибо понимает, что даже отпущенный на короткое время, Джога уже не станет сильнее и своевольнее, никогда уже не попытается взять верх над своим повелителем… Джога с наслаждением хлещет черной длинной плетью своих кошмарных заклятий по сторонам, раздирая в клочья нападающих и выбивая из бесконечных безглазых стад целые просеки… которые тотчас заполняются новыми безглазыми… А потом и Хваку не утерпеть — он всею сущностью своею погружается в это веселое безумие — оно несравненно слаще вина, он ощущает благодарное ликование своей секиры, которая сутки напролет поет и танцует над серыми просторами запада, выжигая в омертвелую золу полчища этих… сгустков… хищников… безглазых… Очень уж скудна аура каждого из неведомых пришельцев: ни Джогу, ни секиру ею не напитать, однако безглазых тысячи и тысячи, поэтому капельки тускло-багровой мощи сливаются в струйки, тысячи этих струй создают потоки… Джога насыщается и хохочет как пьяный, не меньше радуется и секира, а вослед главным своим сокровищам веселится и человек Хвак. Потом вдруг опустело все вокруг… Зола, зола, руины, пожары… Пропали безглазые орды, иссякли… Не беда, они еще есть, надо только обогнуть ущелье и вернуться… Там, там, там… ТАМ ВСЕ БУДЕТ, НАДО ПОТОРОПИТЬСЯ!