Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

«Платёжеспособный спрос» — понятно. «Натуральное хозяйство» — понятно. Но их же совместить — невозможно!

Какая-то наша «Святая Русь»… корявая. Чего-то в этой «консерватории» неправильно.

А вокруг кипела нормальная человеческая жизнь. Шли стройки в городках и селениях, копали котлованы под фундаменты моего «дворца», водонапорной башни и храма, расширялись расчищенные территории под пашни и пастбища, пошла уборочная по весной распаханному и засеянному, закрутилась молотилки, улучшались рыбалка и усилилась заготовка «плодов дикой природы» на зиму…

«Люди, хлеб, железо» — три сосны в которых я блуждаю всю жизнь свою. Снова стало не хватать людей.

Конец восьмидесятой первой части

Часть 82. «Незваный гость, докучный собеседник…»

Глава 449

Гнедко — конь. В смысле: не тупая скотинка из рода Equus, отряда непарнокопытные, а злобное хитроумное существо с хорошо развитой интуицией.

В 1149 г. Андрей Боголюбский велел похоронить своего израненного в бою коня, «жалуя комоньство его». Как я уже говорил, князь Андрей — с конями был дружен. И — большой оригинал: другие торжественные похороны коня-храбреца в христианской Руси — мне неизвестны.

«Кони — это люди. Только — другие».

Эта мысль показалась моим утомлённым мозгам неожиданно глубокой.

«Дурная голова — ногам покоя не даёт» — русская народная мудрость.

Предполагаю — смысл у народа, как у меня: не только своим не даёт, но ещё больше — чужим.

Хозяйство моё разрастается, стремление везде поспеть, посмотреть, составить собственное мнение… Не-не-не! Указывать я не буду, по всем вопросам — есть приказной голова, к нему. Но знать — хочу.

«Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».

Хочу «лучше».

В реале это означает пол-дня в седле. Пространство большое, времени нет — поэтому верхом. А при здешних рельефах… Бедный Гнедко. Я-то расту, а он-то нет. Табуретина самоходная. Ходит-то он сам. Но со мной на спине — всё тяжелее.

В тот день ему как-то особенно много досталось. С моей тушкой в седле вверх-вниз, вверх-вниз… Я в какой-то момент глубоко призадумался, а он повернул не в ту сторону. Не вверх, на «Гребешок», а по ровному, к Оке, мимо откоса этих… Дятловых гор.

Гнездовье у меня тут. Вполне по названию.

Когда я заметил, куда он направляется… подумал и вспомнил, что давненько туда не наведывался.

«Нужно уметь отдыхать. Особенно — от своих мыслей».

Пусть везёт куда хочет.

«Вези меня извозчик по гулкой мостовой

А если я усну шмонать меня не надо…».

Не извозчик, не по мостовой, шмонать меня Гнедко точно не будет. Скорее — копытами запинает. А так — всё правильно.

Оказалось — конь синтуичил правильно.

Приехали на «Окский двор». За верхним концом Дятловых гор поставлен «приёмный покой» — постоялый двор для гостей с Оки. Блок-пост с функциями санпропускника и гостиницы.

Точнее: первая очередь, самое необходимое. Мостки, амбар, две избы, банька. Рядом — вторая очередь, уже начата. Посмотрел, с прорабом потолковал. Нормальный мужик, можно двигать его дальше…

– Господине! Там, кажись, биться собираются.

Коневодом у меня Алу, углядел с седла свару у пристани. Молодой, любопытный, головой целый день крутит. И откуда только силы берутся…

Работнички — развлекухе обрадовались, покидали брёвна да носилки, похватали топоры да дрыны и к реке.

Ну и я на Гнедка своего… о-хо-хо… взгромоздился. И как им не надоедает… Но не зря ж скотина божья так сюда рвалась? Съездим-поглядим.

Четверо духовных в чёрных рясах вылезли из лодки на берег и качают права.

Картина: «Грачи прилетели». И орут — сходно. Червячка нашли?

Дворовый слуга — однорукий ветеран, который приходящих встречает, привечает и месту провожает, на земле сидит, за разбитую голову единственной рукой держится. Духовные — злые, посохи на изготовку. Напротив уже стоят четверо моих гридней. У двоих — стрелы наложены, у двоих — палаши достаны. Тут толпа валит — строители с дрекольем на веселье пожаловали.

– А ну всем стоять! А ну тихо!

Да что ж они такие… нервенные? Сейчас слезу с коня и всех… покусаю. Чтобы помнили. Что страшнее «Зверя Лютого» — в природе нет.

– Об чём крик, люди добрые?

Здоровенный монах, борода из-под глаз веником, внимательно меня оглядывает и, чуть опустив посох, спрашивает:

– Что, Иване, не признал?

Я вглядывался и, когда он, характерно-раздражённо, рывком с зажимом, чуть качнул посох, вдруг вспомнил:

– Оп-па! Чимахай! Сколько лет, сколько зим! Не ждал, не гадал! Здрав будь, друже!

* * *

Ещё одна моя давняя догонялочка. «Железный дровосек», бывший мой холоп, жертва «цаплянутой ведьмы» из Пердуновской вотчины, ушедший в Смоленске в монастырь: «хочу на бесогона выучиться». Тогда я его «облагодетельствовал» — оплатил монастырское обучение.

Тогда же, в лодке на Днепре, я проповедовал ему о четырёх слабо связанных сущностях: бог, вера, религия, церковь. Прилагательное у них одно — «христианское», а сами они — про разное. Советовал не сильно верить монахам, помнить о разнице между правдой и истиной применительно к бесовщине, искать свою дорогу.

* * *

Спрыгнул с коня, подошёл обнять старого знакомца. Однако он… уклонился.

– Ты меня этой поганской кличкой не зови. Ныне крещён я Теофилом. Что по-русски значит — возлюбленный господом.

Какой-то он… напряжённый. Запор, что ли? Или понос? Ну, это решаемо. И то, и другое.

– Да назвать-то могу хоть горшком. По какому делу тут?

– По воле пославшего мя… нас пославшего. Владыки Смоленского Мануила. Для доношения до сих мест диких — вести благой и православных окормления.

Вона чего… Далеко, видать, слава моя разошлась. Как-то я про Смоленского епископа и не вспоминал. А зря — умён Мануил Кастрат, умён. Вот же: ни Ростовский, ни Черниговский архиереи ко мне людей ещё не шлют, а Кастрат — уже сообразил.

Хотя… он про меня, про Пердуновку, про похождения в Смоленске — больше знает. Вот и послал «трудников господних» для «посмотреть». А также «приобщить», «воцерквить» и «окормить».

Надеюсь — только для этого. Потому что Свято-Георгиевский монастырь, где принял постриг Чимахай, заведение… инквизиторского толка. Готовит «бесогонов» — бойцов за веру христову. Против демонов.

Ага… А прислали — ко мне…

* * *

С тамошним игуменом я как-то в Смоленске нехорошо схлестнулся. У того инока на правой ладони — поперечный шрам. Меч ладошкой останавливал. А на тыльной стороне — пороховой ожог. Характерная россыпь синих пятнышек. В голове — умения применения гипноза. «Зайчиком» от своего перстенька пробовал меня в транс вогнать.

Сволочь. Экзорцист-профессионал.

* * *

– А чего слугу побили?

– Неразумен. Места своего не ведает. Мы подошли спросить — где искать тебя. А он, дурень калечный, указывать людям божьим вздумал, слова поносные говорить. Велено, де, никому по реке не ходить, а становиться тут. А как мы решили дальше идти — за рясы хватал, стражу звал. Пока посохом в голову не вразумили — всё лаялся.

– Вот оно как… А сведомо ли тебе, божий человек Теофил, что дурень здесь не тот, кто на песке сидит. Дурень здесь в рясе стоит. Дурни.

Я внимательно рассматривал спутников Чимахая. Двое, похоже, бойцы. И по «физике», и по душе. Нехорошо смотрят. Примеряются. Третий… скользкий, вёрткий, благостный… лицемер. Морда — как блин маслянистый.

Мгновенное удивление в глазах Чимахая исчезло. По-угрюмел, озлобился. Перехватил посох поудобнее. Привычным, отработанным движением. И — замер. Зацепил взглядом чуть выглядывающие над моими плечами рукоятки «огрызков». Потом перевёл взгляд мне в глаза.