Искра Зла (СИ)

Минутой спустя, нас впустили. Сначала внутрь привратной башни и уже оттуда, через тесный проезд с двумя рядами подъемных решеток, во внутренний двор крепости.

Первым в глаза бросался разложенный прямо на мостовой костер с поджаривающейся на вертеле тушей теленка. Вокруг очага на укрытых попонами седлах, на бочонках и березовых чурбаках с кубками в руках сидели дружинники. На нас они не обратили ни малейшего внимания. Заняты были — пили или пели.

Тут и там бродили псы и лошади. Под навесом у коновязи на куче сена храпели в одном исподнем несколько уставших воинов. В сухой поилке для коней, широко раскинув руки, спал, сопя огромным носом, лысый мужик в простой домотканой рубахе. Со стены над воротами раз за разом повторяя одну и ту же фразу, канючил, приплясывая и сжимая хозяйство между ног кольчужными рукавицами, молодой воин:

— Ну, братцы, посторожите чуток! Мне очень надо!

Копья, луки, топоры, мечи стояли вдоль стен, готовые к применению. Вот только их владельцы, как мне казалось, применять оружие были совсем не готовы.

— Страшное дело, — покачал головой Ратомир. — Когда дружина от безделья мается…

Инчута мигом взлетел на стену по приставной лестнице. Стражу так приспичило, что, даже не выяснив, кто мы такие, благодарно кивнув, убежал.

— С голоду не помрем — и то ладно, хвала Басре, — сбросив седло у коновязи и отпуская лошадку, воскликнул Парель. Глазами жрец уже принялся поедать теленка…

Велизарий принял уздечки наших с принцем лошадей и отвел их в сторону колодца. Все шло к тому, что лысому в поилке придется искать другую постель.

Подтащив седла к костру, мы уселись рядом с дружинниками княжича.

Душевно выводили одетые в сверкающие на ярком солнце пластинчатые доспехи плечистые мужики. По кругу, из руки в руку, от здоровенной бочки в тени главной башни, к нам пришли два наполненных медовым хмелем кубка.

Склонив головы, исторгая, странно трогавший самои корни души, нутряной бас, выводили жалобную девичью песню иссеченные шрамами опытные воители. И словно слезы по судьбинушке неведомой молодки, тяжелыми золотыми каплями, на камни плескалась хмельная жидкость из позабытых в пудовых кулаках чаш.

И мы с Ратомиром, подхватили:

Звук древней песни зайцем прыгал внутри тесного крепостного двора, наполняя сердца тоской по неизбежному, и странной, наперекор, надеждой…

…А вдруг именно этот стоголосый рев хорошенько подпитых мужиков, коим и дела-то не должно быть до стона чьей-то там дочери, дойдет-таки до ушей жестокого отца.

— Пейте, ешьте, — украдкой смахнув предательскую влагу с глаз, проговорил сидевший рядом седой воин со знаками десятника на плече, когда эхо от песни осело в тенистые закоулки Ореха. — Командир наш отоспится — поговорите. Умаялся Паркай Панкратыч, в разведку ночью с отроками лазал. Как стемнеет, за стены идем. Не о чем нам боле с мастерами обезумевшими тут рядить…

17

Лысый мужик, нахально занимавший поилку, не желал просыпаться. Дворовый и по плечу трепал, и носяру огромную зажимал, и поилку шатал — все без толку.

— Пятки евойные травинкой щекотни.

— Водой, водой соню-засоню полей. Чай, не рыба, мигом очнется.

— Оглоблей корыто подопри, да и скинь. Там и каштаны свежие конячьи имеются…

Изнывающие от скуки воины были рады и такому развлечению, потому советов давали множество. И каждый следующий встречали новой волной смеха. Однако помогать озадаченному Велизарию никто не спешил.

Лошади, добросовестно перенесшие нас от лагеря за стенами до Речного Ореха по замусоренным, сухим и пыльным улицам Велиграда, хотели пить. А давать воду каждой отдельно из ведра, что на веревке к колодцу привязано — и коней смешить, и хозяев обидеть. С того ведра и люди пить не брезговали, чтобы скотиньи морды туда запускать.

Наконец слуга решился и плеснул ледяной подземной водицей на лицо носатому.

И даже не успел поставить ведро на бревно у обложенного камнями колодца, как был атакован. Из-за ширины плеч, казавшийся квадратным, коротышка неожиданно стремительно подскочил и с кулаками набросился на водолея. Огромные кулаки так и летали, порой вмиг меняя направление удара.

Мы с Ратомиром вскочили и, побоявшись за здоровье парня, бросились к поилке. И уже оббежав очаг, обнаружили, что, несмотря на все мастерство лысого, на весь его атакующий напор, ни один удар не достиг цели. Каким-то непостижимым образом Велизарию, все еще держащему ведро с остатками воды, удавалось ускользать.

— Твой слуга, воевода, великий мастер, — со знанием дела, поделился десятник.

И только после этих слов, уколовшись о блеск на глаз Ратомира, я обратил внимание на движения дворового. Куда девалась неуверенная угловатость?! У колодца, экономя мгновения скупыми переходами, вместо недотепы сражалось воплощение росомахи.

Запыхавшийся коротышка, подпрыгнул, в попытке достать шелестящим в полете кулаком в ухо слуге. И мало того, что не попал, так еще и приземлился неудачно, опустившись на колено. Велизарий получил наконец секунду, чтоб избавиться от злополучного ведра. От следующей атаки он уже не уклонялся. Встретив смертельно опасный удар предплечьями, отрок тут же шагнул вперед. Куницей метнулась вперед раскрытая ладонь ростокского здоровяка. Лысый, чей затылок приходился куда-то на уровень груди отроку, нелепо взмахнул безвольными руками и кулем свалился под ноги печальных непоеных лошадей.

— Забавно, — только и смог выговорить я, глядя на ошарашено мотающего головой оглушенного мужика.

Кричащие и вопящие на протяжении всего боя дружинники примолкли. Велизарий, чуть смущаясь всеобщего внимания, отвернулся к колодцу. И всем стали видны его порозовевшие уши, когда от сеновала раздался молодой задорный голос:

— Когда, к демонам, нам пленника подменили? Куда делся тот Бубраш, коего мои воины вчетвером кое-как повязали? А этого, что нам прежде о силе своей могучей сказы баял, за ворота выставьте. Все слова его об служку пришлого порушились…

Сотня воинов — и седые ветераны, и безусые отроки — заржали так, что лошади шарахнулись от воды, а носатый Бубраш отчаянно покраснел. Но таки нашел в себе силы подняться и подойти вместе со всеми к Велизарию с поздравлениями.