Владыка Ядов (СИ)

Кельмар выхватил меч и ударил — но тварь была слишком быстра. Еще удар, и еще. Бесполезно. Она уходила от атак, словно он был не одним из лучших фехтовальщиков Ордена Лилии, а неповоротливым увальнем, впервые взявшим в руки меч. Крутящийся по часовой стрелке кисель, заменявшей демонице лицо, замедлял движение, бурлил и словно пытался обрести новую форму. Глаз, нос, кусок рта… прежде, чем они исказились и расплылись, Кельмар понял, на кого будет похож следующий облик Безликой. Он должен найти способ убить ее — или она убьет его, а затем (или в процессе убийства) примет его облик и начнет распоряжаться его отрядом и крепостью Ротан так, как ей вздумается. Кельмар призвал Знак Лилии и сотворил заклятье скорости — но тварь переиграла его и здесь, вмешавшись в действие заклятья и исказив его таким образом, что оно лишь замедлило и ослабило Кельмара, а не ускорило.

Словно танцуя, Безликая проскользнула под правой рукой командора, поднятой для очередного удара, захватила кисть и локоть и, позволив руке совершить рубящее движение, продолжила его дальше, одновременно отводя кисть Кельмара вправо, удерживая его локоть своей левой рукой, разворачивая корпус на четверть оборота и выставляя ногу на пути движения ног командора Ордена Лилии. Все произошло настолько легко и быстро, что Кельмар не понял и сам как оказался на полу, уткнувшись лицом в ворсистый ковер, а Безликая, вывернув его руку, уже лишившуюся меча, поставила ногу ему на шею.

— Не дергайся, пожалуйста, — попросила она, и женский голос в ее речи мешался с мужским, в котором Кельмар узнавал эхо своего собственного. — Тогда все закончится быстро. Я возьму немного твоей крови для того, чтобы чувствовать то же, что чувствуешь ты и немного мозга, чтобы помнить то, что помнишь ты. Без этого дубликат может выйти неполноценным.

Он рванулся, что едва не привело к перелому руки, затем попытался перевернуться и подтянуть ноги к животу, чтобы совершить кувырок. Безликая за это время успела разрезать ему кожу ногтем и слизнуть выступившую капельку крови. Перекувыркнуться она ему не дала — села сверху, захватив шею левой ногой таким образом, чтобы левой ступней цепляться за колено правой и, упираясь правой в пол, мешать Кельмару перевернуться. Он схватил Безликую за ноги, пытаясь вытащить голову из замка — бесполезно, проще было бы освободиться из захвата железной статуи, чем этой женщины… этого существа. Ее длинная юбка к этому времени расползлась и деформировалась также, как и та, что ее носила — ее не полностью мужская, но уже и не женская одежда. Кельмар не видел, как Безликая вытянула указательный палец, делая его костяным и острым для того, чтобы одним точным и сильным ударом пробить череп командору, оставив в нем аккуратную дыру — пачкать комнату или одежду кровью и мозгами она нисколько не хотела. Кельмар сжал ее ноги, чувствуя, что еще немного и из-за пережатой шеи он потеряет сознание, а потом…

Потом…

Потом она начала кричать. Она завизжала так истошно, что командору показалось — он сейчас оглохнет. Она выпустила его шею из захвата и заметалась, забилась в агонии рядом — Кельмар, с трудом перевернувшись на спину, пораженно смотрел, как корчится эта тварь, отдирая от себя куски собственной, похожей на кисель плоти в тщетных попытках добраться до терзавшего ее нутро змееныша. Глумливый и омерзительный червячок, подсунутый Кельмару в ходе ритуала, явно пахнушего сомнительной сделкой с кем-то из могущественных обитателей Нижних Миров, неожиданно оказался весьма кстати. Когда левая рука Кельмара прикоснулась к бедру Безликой, змейка-татуировка перекочевала к врагу — но с ней она повела себя совершенно иначе, и вместо извращенных желаний и мыслей сразу выплеснула весь тот яд, который, как оказывается, в ней все это время хранился.

Как ни была сильна бессмертная настоятельница Школы Железного Листа, справиться с отравой, сотворенной Владыкой Ядов специально для таких, как она, Безликая не смогла. Она лишь продлила свою агонию — прекратившуюся, впрочем, когда Кельмар вернул себе меч и нанес один-единственный удар, отсекшей Безликой голову. Деформированное неудавшимися превращениями, разлагающееся и исходящее вонью от продолжающего распространяться яда, тело Безликой кровавой слизеобразной грудой раскинулось по ковру. Кельмар отвернулся, выблевывая только что сьеденный ужин.

«Иногда без тьмы никак не обойтись!» — Довольным тоном сообщил змееныш, поднимаясь по ноге Кельмара и струясь по спине, чтобы занять затем свое привычное место на его левой руке.

Глава восьмая

В Морфъегульде, во вновь отстроенном дворце, в многранном Зале Начал, стены которого украшены фресками и барельефами, на черном агатовом ложе, на подушках, сшитых из снов совращенных детей, я возлежу, пребывая в своей женской ипостаси. Мое великолепное эбеновое тело, полностью обнаженное, украшенное, как драгоценностями, трупными пятнами и гнойниками, излучает желание и силу. Время разума прошло, пришло время страсти.

— Приведите пленников, которых вы захватили вчера, — говорю я, обращаясь к кхаду, похожим на сколопендр, стоящим справа от ложа. Мой голос вкрадчивый и томный, он подобен напитку, пьянящему разум. — Гиора, человека и оборотня.

Кхаду кланяются и уходят, а когда возвращаются, то приводят в зал рогатого демона, мужчину средних лет и юношу, в чертах лица которого есть что-то от соболя или куницы.

— Принесите чаши с огнем, лавой, льдом и водой, — говорю я, обращаясь к лганарэ, людям-скорпионам, стоящим слева от ложа.

Они кланяются и уходят, и возвращаются с чашами, полными эссенций, выделенных из чистых стихий.

— Приведите халнея и костяного демона, — говорю я, обращаясь к кадётам, стоящим в центральной части зала, между ложем и большими двустворчатыми дверьми.

Они кланяются и уходят, плетя сети из своих чар, а когда возвращаются, в этих сетях находятся мечущаяся, как птица в клетке, живая тень, и крупное злобное существо, напоминающее скелет дикаобраза, ощетинившегося на редкость кривыми и толстыми костяными иглами.

— Сотките над залой полог, — говорю я, обращаясь к паучихам, притаившимся у стен. — Чтобы никто из тех, чье сердце боязливо и страшится любви, не смог бы в эту ночь уменьшить мое удовольствие своим постыдным бегством.

Они создают призрачные тенета и опутывают зал паутиной из чар, и когда заканчивают, я велю всем своим слугам покинуть зал, ибо нельзя созерцать предстоящее таинство, оставаясь безучастным, а их духовные тела в качестве компонентов мне сегодня лишь помешают.

Томление охватывает меня, я глубоко вздыхаю, изгибаясь, немного меняю позу на ложе и издаю негромкий стон. Яды, заключенные во мне, приходят в движение. Они соединяются в сложную смесь, которая выделяется из меня вместе с потом и смазкой. Эта смесь попадает в воздух — настолько легкая и неощутимая, что лишь оборотень мог бы уловить ее аромат, находись он тут в своем зверином обличье. Гиор, человек и перевертыш дышат моей силой, разлитой по залу и соединенной с воздухом, и на них аромат оказывает воздействие почти сразу. Халней и одлорг не дышат вовсе, но это не важно — смесь все равно проникнет в них, впитается в кости и в сгусток живой темноты, и когда это произойдет, все остальное потеряет значение.

Однако, для предстоящего таинства мне не хватает еще четырех компонентов. Я дую на четыре чаши с четырьмя элементами, призывая связанных с ними стихиалей — и вот, над одной из чаш вспыхивает пламя высотой в человеческий рост, другая бурлит фонтаном лавы, в третьей растет и лопается ледяное дерево, четвертая исторгает водяной гейзер. Из четырех врат являются четыре духа и принимаются стремительно и отчаянно летать по залу. Они чувствуют себя пойманными, и чувства их не обманывают. Но чувства изменчивы. Когда мой аромат проникает в них, они забывают о том, что пленены и обречены…

Первая троица к этому моменту уже теряет себя. Человек ползет ко мне по полу, он лижет пол и ступеньки, ведущие к возвышению, на котором стоит ложе. Он смотрит на мое тело, не отрывая глаз, и его трясет от вожделения. Гиор катается по полу, бешено ревя, раздирает стены когтями и грызет зубами барельефы. Соболь, уже в зверином облике, распушил хвост и медленно идет к моему ложу.