Кодекс молчания (СИ)

С каждым мгновением все росло желание поскорее отсюда убраться. Потому что мучительные пульсации все усиливались, а дыра в моем мозгу все увеличивалась. Будь все так, как должно, я бы начала жалобно постанывать и выпрашивать чьей-нибудь помощи. Но месяцы в объятиях Банджа приучили к стойкой выдержке перед пытками, за что этого жуткого человека можно было бы поблагодарить, если бы моей благодарностью уже не остался нож в его сердце. Я отвлеклась на воспоминания и вскоре поняла, что прошлое сосущей воронкой затягивает меня все глубже. Судя по всему, в этой тьме просто запрещено думать о том, что уже совершилось. Потому что призраки прошлого вдруг стали наваливаться на меня со всех сторон, и спрятаться от них не предоставлялось никакой возможности. Они наплывали то слева, то справа. Вот Роуп, потом мертвый Бандж, отец, который грустно улыбался, горящие светло-зеленые глаза Хелла, кривая усмешка изуродованного шрамом Бииблэка…

Все закружилось и слилось в единую смесь, так что вскоре я перестала различать события. Все это было одновременным сумбуром. Все это резью отдавалось в моем сознании. Мне хотелось кричать, но рта я открыть не могла. Сознание разрывали на части призраки прошлого, вцепляясь в него гнилыми грязными пальцами, и каждый тянул в свою сторону, а я не могла определиться, кому ответить, а кому отказать. Поэтому эта пытка продолжалась, и боль в мозгу все усиливалась, будто действительно прошлое разрывало меня изнутри на части.

Это даже странно предположить – когда ты изо всех сил пытаешься чего-нибудь не вспоминать, чтобы это что-то не разорвало тебя легко и играючи. Я терпела страдание, но оно не отступало, и спасения не находилось, как и помощи, коей я ожидала. Спустя некоторое время я поняла, что если сама не справлюсь, то уже никогда не вернусь ни в свое тело, ни в свою жизнь, став таким же призраком, что и убивали меня. На самом деле я давно это поняла, просто отказывалась верить.

Во всей этой разноцветной каше я постаралась выбрать наиболее раннее воспоминание, которое было бы гораздо свежее, чем те, что уже успели покрыться пылью. Но отыскать в сумбуре Хелла оказалось не так просто. Плут ускользал из-под моих пальцев, словно бы это являлось смыслом его странного существования. Но мне все же удалось поймать светло-зеленые глаза, и тогда бастард уже никуда не смог деться.

Наверное, стоило выбрать что-нибудь другое, но жалела я уже тогда, когда лавина чувств пережитого тяжестью обрушилась на меня. Здесь была не только страсть и чувственность, но и стыд и раскаяние. Теперь отдельные ощущения растягивали мою душу, словно бы отказываясь оставлять ее в покое. Как я могла помнить то, чего со мной не происходило. Это оставалось вопросом. Тем не менее, ничего не менялось, я продолжала разрываться между приятным воспоминанием его горячих рук и терпких губ и пониманием того, что я люблю другого мужчину. Может, и не это являлось самым страшным и ужасным. Меня больше мучило то, что когда-то придется сказать Хеллу, что это было не со мной, и разочаровать его катастрофически. Как мне не хотелось этого делать. Бастард был одинок. Умен, блестяще образован, ядовит на язык, незаменим при троне, но при этом глубоко несчастен. Никто бы никогда бы не подумал такого о всегда язвительно улыбающемся Хелле, но помимо телесных ощущений того, что произошло прошлой ночью, я вдруг обнаружила в своем сознании воспоминания о том, как кто-то в моем теле прикасался к его душе. Я бы не сказала, что вдруг начала испытывать к нему жалость. Просто теперь Хелл предстал для меня в роли раненного и уязвленного мужчины, которому гордость не позволяет с кем-то поделиться с тем, что его гложет. Может, бастард был и отчасти прав. Порою проще доверять только себе и справляться со всем самому. Так легче, действительно, это путь для тех, кто боится трудностей, поэтому советник его и выбрал.

Доверие – вот путь для сильных и тех, кто не боится держать свои же слабости при себе. Хелл не позволял себе этого. Он не мог допустить того, чтобы в его идеальной защите самого себя, чтобы в его плотном коконе отчуждения от остальных людей вдруг появилась брешь. Любовь, дружба, семья – все это слабости, которые и делают прорехи. Он с пеной у рта будет отстаивать свою правду, даже если сам уже устал от того, что проповедует. Но таков был Хелл, тем не менее, это не лишало его души, которая страдала и стонала в пределах его тела. Я бы никогда не могла предположить, что он такой гениальный актер, но советник с ответственностью подошел к выполнению кодекса, который сам для себя и придумал. Может, в каких-то моментах он и уподоблялся барану, может, он и заходил в тупик, может, он и уставал от того, что выдумал самостоятельно. Может, так и было. Но это не говорило о том, что когда-нибудь Хеллс Беллс вдруг откажется от задуманного. Природное упрямство, глупость или упорство? Вот на какой вопрос нужно было найти ответ, чтобы понять политику бастарда.

И сейчас вдруг все это стало частью меня, я будто бы сама обратилась в Хелла, стала им, до конца понимая своего советника. Даже находясь в темном пространстве я вдруг ощутила натягивающуюся нить связи, которая утолщалась с каждым новым чувством бастарда, которое проникало в меня. То была не магия Динео, это что-то гораздо более мощное, совершенное и близкое. Это даже интимнее того, что происходило в покоях Беллса ночью. Я понимала с отчетливостью, что его душа беззащитно передо мной обнажается, что она сейчас абсолютно безоружна передо мною. Наверное, знай о происходящем Хелл, он бы дико испугался и сделал бы все, дабы я не прочувствовала все то, что ощущал он. Но бастард неизменно бы опоздал. Это уже произошло.

Сколько сильных эмоций и переживаний было в этом человеке. Они оплетали его, будто паутина, и плотно обвивались вокруг сердца, души. Хелл много путешествовал, это я уже знала. Но и представить себе не могла, насколько это понятие блекло на фоне того, сколько действительно дорог исколесил бастард. Казалось, он бывал в тех краях, о которых я даже и не слышала. Его жизненный опыт был мощной базой для тех решений, которые он принимал теперь, являясь королевским советником. Опыт, накопленный собственными трудами, опыт, который он выигрывал кровью, опыт, перед котором сам Хелл благоговел и тот же самый опыт, что бастард ненавидел. Ведь помимо жизненных знаний и прочих прелестей одиночества, его сопровождало страдание. Хелл был тщеславен в некотором плане и не мог себе позволить того, чтобы он испытывал в чем-то нужду. Его желание показать себя гораздо более защищенным, успешным, высокомерным одновременно и придавало свою прелесть, и вместе с тем лишало его возможности того, что ему когда-нибудь удастся отыскать единомышленника. Это раздражало Хелла, но отчего-то мужчина совершенно не пытался отыскать выход.

Он объяснил бы это ленью. Я так не считала. Может, в каких-то мелочах и можно было придумать такое оправдание, а Хелл любил быть вертлявым хитрецом, но не в таких глобальных вещах, которые заставляли его терпеть боль. Мужчина вообще ничего не любил терпеть, а уж тем более собственное страдание. И все же ужас перед собственным провалом останавливал его, охлаждал пыл Хелла, и он так же скромно продолжал топтаться на месте. В одиночестве.

Мне стало горько. Я искренне верила в своего друга, я знала, каковы его цели и чего он хочет добиться, я знала, чему принадлежит его душа. Но никогда бы не сумела понять его страстного стремления ограничить самого себя в замкнутом пространстве, и вместе с этим беспрестанно задыхаться от тесноты. В этом была его природа, против которой идти он не решился.

Мне стало не хватать воздуха. Это удивило. Я была в пространстве, где не было физической оболочки, тем не менее я задыхалась. Странные ощущения вдруг стали появляться. На моем правом запястье что-то болезненно горело. Я ухватилась за это ощущение, и потом головокружение лишило памяти, но я упорно цеплялась за запястье, пока наконец не поняла, что это мои пальцы лежат на чьей-то коже.

Скрипнула половица. Мужчина переступил с ноги на ногу, взволнованно втянул в себя воздух. Меня тошнило и открывать глаза вовсе не хотелось, потому что голова и так кружилось, я могла себе представить, что начнется, если я вдруг рискну разлепить веки. Осторожно кто-то убрал мои пальцы со своего запястья и положил мою руку на постель. Я никак не отреагировала. Он не удивился, видимо, это уже успело стать правилом. Мужчиной, конечно, оказался Хелл. Волчий нос узнал его неповторимый запах и тут же предупредил, что рядом друг. Странно, но бастард был порядочно пьян. Если быть точной, разило от него, как от бочки с пивом. Но походка была твердой, да и движения тоже. Слух улавливал, как он плавно двигается по комнате, совершая какие-то действия.