Вендетта

Он наклонился и сделал, как ему велели, в то время как девушка сдернула с шеи пращу.

— Спусти меня, — крикнула Тца.

Эмилио опустил ее, и Тиццана протянула Филиппы петлю. Разматывать веревку целиком не имело смысла: она не выдержала бы его веса.

— Хватайся, — велела девушка. — Быстро.

Непохоже было, чтобы Филиппи решился разжать пальцы, намертво вцепившиеся в скалу, но тут камень угодил ему в спину. Парень взвизгнул, потянулся вверх и ухватился за пращу.

— Тяни! — заорала девушка.

Они с Эмилио старались изо всех сил. Филиппи отчаянно карабкался по стене и в конце концов оказался в безопасности наверху. Но едва это произошло, веревка выскользнула из окровавленных пальцев девушки. Филиппи также не смог удержать ее, и праща полетела вниз.

Довольно долго все трое лежали, судорожно хватая ртами воздух. Наконец-то под ногами твердая опора, массивная скала. Дыхание начало успокаиваться, и вдруг Тца услышала знакомый звук.

Ж-ж-ж!

Девушка осторожно подползла к краю.

— Нет!

Она услышала окрик Филиппи, но не остановилась и посмотрела вниз.

Пират раскручивал над головой ее пращу. В тот момент, когда девушка выглянула за край, он выпустил камень — конечно же, неподходящего размера и формы, да и орудовал он пращой неумело, — и тот врезался в каменную стену прямо перед метателем. Мужчина рассмеялся и шагнул назад. В этот момент сидящий на лошади вожак что-то ему сказал. Тот поклонился, запрокинул голову и обратился к Тиццане:

— Хасан-паша говорит, что видел тебя там, внизу, с этим. — Он поднял пращу. — Ты убил многих его людей. Он говорит: ты прекрасный юный воин.

Странно было слышать от араба корсиканскую речь, но Тца знала: многие из захваченных в рабство обращались в магометанство, после чего их отпускали и поручали возглавлять налеты народные земли. И конечно, каждый слышал о Хасан-паше, алжирском дее — самом страшном среди работорговцев, самом жестоком и жадном.

Так вот, значит, кто таков этот бородач! Он снова заговорил. Выступавший переводчиком корсиканец выслушал его, кивая, затем посмотрел вверх.

— Хасан-паша говорит: ты можешь спуститься вниз, юный господин. Присоединиться к нему. Ему нравятся хорошие воины. Когда обратишься в ислам, сможешь сражаться вместе с ним, разбогатеть вместе с ним. Твои друзья станут твоими первыми рабами.

Снизу снова раздался смех. Тца услышала, как Эмилио что-то проворчал. А затем ярость, которая до сих пор тлела внутри, охватила девушку с такой силой, что на какое-то время стало трудно дышать.

— Ну? — обратился к ней мужчина. — И какой ответ ты дашь ему?

— Вот какой, — сказала Тца, поднимаясь на ноги.

Пусть праща ее в чужих руках, а подобранный с земли обломок скалы непригоден для метания, но рука никогда прежде ее не подводила, и девушка, вложив в движение всю силу и зоркость, метнула камень прямо в голову Хасан-паше.

«Фортуна», — произнесла она в момент броска, но удача — отчасти, по крайней мере, — сопутствовала дею: в последний миг он отклонился, и снаряд угодил в шлем, а не в лицо. Тем не менее резкий звук и неожиданный рывок всадника напугали породистого жеребца; он развернулся на месте и понесся к городу. Хасан-паше пришлось приложить немало усилий, чтобы удержаться в седле. Предатель-корсиканец в изумлении наблюдал за разыгравшейся сценой, затем, не говоря ни слова, в сопровождении спутников бросился вслед за предводителем.

Эмилио, подобравшись к краю, видел все, что произошло.

— Ты ненормальная, — изумленно прошептал он.

Тца повернулась к парню и прорычала:

— Возможно.

Она чувствовала внутри какое-то волнение. Девушка посмотрела на небо. Не было еще и полудня, но… Ночью будет полная луна.

Хныкающий Филиппи сосал окровавленные руки.

— Пожалуйста! Может, пойдем?

— Куда?

— Спрячемся в маки.

Эмилио медленно поднялся на ноги.

— Зачем? Они не станут нас ловить, несмотря даже на ее безумную выходку. Внизу они найдут легкую добычу. Смысл им гоняться за нами?

Тца окинула взглядом город. Клубы дыма быстро поднимались к небу. Большинство домов в Сартене сделано из местного гранита, но и деревянных строений достаточно, чтобы дать обильную пищу огню.

— Ладно, можете идти, куда желаете. Я должна вернуться к своему стаду.

Солнце еще стояло высоко, но до восхода луны ей нужно проделать длинный путь.

— Что? — Эмилио схватил девушку за руку, но она тут же вырвалась.

Парень уставился на Тиццану.

— Дождись, когда работорговцы отчалят.

— Зачем?

— Зачем? — переспросил он недоуменно. — Затем, что они не смогут забрать всех. У них просто не хватит места на кораблях. Да и кроме того, работорговцев прежде всего интересуют достаточно сильные люди. Остальные спасутся, кто-то скроется в горах. Мы должны остаться, чтобы помочь им вернуться к нормальной жизни.

— Вы должны. А у меня козы не доены. — Она собралась уходить, но остановилась и обернулась к Филиппи. — Найди моего пса, он будет где-то возле дома. Пригляди за ним. Я вернусь забрать его примерно через месяц.

В глазах парня читалось колебание.

— Ты мой должник. Если бы не я, быть бы тебе рабом.

Филиппи посмотрел на девушку, утер нос и кивнул. Эмилио переводил изумленный взгляд с одного на другую.

— Твой пес? — воскликнул он. — А что с твоей семьей?

Тца отступила на шаг.

— Мертвы.

— Отец?

Она остановилась. Только этим утром папа рассказал, что сестра, которую Тца едва помнила, скончалась. Тогда у нее не нашлось слез, чтобы оплакать Миранду. Сейчас не было слез оплакивать отца.

— Мертв, — ответила она и отвернулась.

Тца прошла полсотни шагов и снова замерла, услышав голос Эмилио. На этот раз в нем не звучало изумление. Скорее, интонация напоминала ту, с какой Фарсезе разговаривал с ней утром возле церкви.

— Что ж, — насмешливо протянул он, — тогда невесте лучше поискать дядюшку, чтобы тот стал посаженым отцом.

Девушка медленно обернулась.

— Ты не слышал, что я сказала? Мой отец мертв. Договор между нашими семьями потерял силу.

— Может, он и мертв, — протянул Эмилио, подходя к ней: улыбка озаряла его пригожее лицо. — Но помолвка наша по-прежнему действительна.

Тца наблюдала, как он медленно приближается, слишком ошеломленная, чтобы произнести хоть слово.

— Но с чего бы, — наконец вымолвила она, — ты захотел взять меня в жены?

Эмилио рассмеялся. Жестокий это был смех.

— Не тебя. Вашу землю. И если цена за нее — ты… — Он пожал плечами. — Ну что ж.

Девушка покачала головой.

— Неужели она столь ценна?

— Да, — кивнул парень. — Она соединит два наших участка, примыкающих к дороге в порт Бонифачо. Это оживленный торговый путь. Особенно теперь, когда предстоит восстанавливать город. Можно будет заработать кучу золота.

В груди девушки закипал гнев.

— Да как ты смеешь говорить об этом сейчас? Когда твои родные, соседи или убиты, или их с минуты на минуту угонят в рабство на всю оставшуюся жизнь!

Парень пожал плечами.

Она сплюнула.

— Меня от тебя тошнит.

— Надеюсь, в нашу брачную ночь ты так не скажешь.

Ярость и отвращение грозили захлестнуть ее. Будь у нее сейчас праща, Тца бы недолго думая метнула камень в голову мерзавца. Она почувствовала, как внутри нарастает рычание, и подумала: может, уже значительно позже, чем ей кажется? Затем взяла себя в руки, сделала один глубокий вдох, другой. Гнев сейчас не поможет. Надо придумать что-то другое.

Девушка посмотрела мимо Эмилио на город. Ветер переменился и теперь разрывал столбы дыма на клочки, донося до Горы Дьявола запах разрушения. Тца глубоко вдохнула, и у нее закружилась голова, затем выдохнула и заговорила:

— Я не могу пока ответить тебе…

— Ответ может быть только один. Нарушишь договор, и Маркагги потеряют все, чем владеют.

Она набрала в легкие побольше воздуха, успокаивая себя.

— Что ж, наверное, так и будет. Мне надо обдумать это, все обдумать. Тогда я дам тебе ответ.