Ключ Лжеца (ЛП)

– Они остановились, – говорит кузен на стене.

Принцесса отпускает лук и идёт посмотреть. Девять человек на лошадях выстроились в линию. Эмиссар и пленница выезжают на пять ярдов вперёд. Девушка в шелках, в дамском седле, и с виду ей не больше тринадцати. Может, четырнадцать. Мужчина жирный, в подходящих ему доспехах, его шея толстая и покрасневшая от солнца Красной Марки. На нём синий шлем с плюмажем и длинный бирюзовый плащ.

– Приветствую вас, замок! – Доносится до них его голос, приглушённый расстоянием.

У принцессы Алисы каменное лицо. Она снова накладывает стрелу на тетиву и натягивает её.

– Флаг… – Контаф таращится на неё, начинает хмурится, его лоб покрывается глубокими морщинами.

Она бросает взгляд за стену.

– … ошибка, – говорит она. – Он помогает мне сделать поправку на ветер. Она выгибает спину, натягивая тетиву до самой кирасы… и стрела улетает, оставив после себя лишь шелест среди нашего молчания.

Принцесса бросает лук и отходит от стены. За её спиной раздаётся пронзительный крик. Пауза. Звук скачущих во весь опор лошадей.

– Принцесса Гвен… – выдыхает кузен.

– Застрелила свою сестру… – Шёпот разносится по стене.

Алиса разворачивается лицом к ним.

– Никаких переговоров. Никакой сдачи. Никаких соглашений.

Она снова резко разворачивается и шагает в сторону лестницы в центре башни. Контаф с грохотом бежит за ней, пытаясь догнать, остальные приходят в себя позади. Я за её плечом. Так близко, что слышу её напряжённое дыхание.

Она не поворачивает головы, когда Контаф догоняет её у самой лестницы

– Кёрвиц уже к утру привязал бы её к столбу над огнём, чтобы мы все смотрели. Заставил бы её петь для моих войск песню боли и держал бы её там, насколько хватило бы умений палачей. – Кузен и ещё трое подходят сзади. Алиса не поворачивается к ним. На стене первый камень разрывается об зубцы. По всей вражеской линии военные машины, хрипло звеня, высвобождают свои скованные силы.

– Мы победим или умрём. Третьего пути нет.

И в этот миг я понял свою бабушку.

И на нас посыпался каменный дождь.

ОДИННАДЦАТЬ

– Я так хочу есть.

– Наконец-то он проснулся! – Голос Снорри поблизости.

Я открыл глаза.

– Я ослеп! – Меня охватила паника, и я с трудом поднялся, врезавшись головой во что-то твёрдое.

– Успокойся! – Судя по голосу, его это забавляло. Большая рука придавила меня вниз. В местах соприкосновения неприятно зашипела старая магия.

– Мои глаза! Мои ёб…

– Сейчас ночь.

– А где тогда чёртовы звёзды? – Я потрогал лоб в том месте, где ударился. Пальцы стали липкими.

– Облачно.

– А где фонарь? – На этот раз я его подловил. Тёмными ночами мы всегда его зажигали, низко подрезав фитиль. Лучше потратить немного масла, чем в темноте вывалиться за борт, когда зовёт природа.

– Ты его разбил, когда упал.

Я вспомнил всё. Эта женщина! Моя рука!

– Моя рука! – крикнул я, по глупости схватившись за то место, куда она меня проткнула, и завопил от боли.

Туттугу недовольно и сонно что-то пробормотал, и перестал храпеть. Нынче я замечал, что он храпит, только когда он переставал.

– Почему я так голоден?

– Потому что ты свинья. – Я услышал, как Снорри перевернулся и укрылся.

– Ты спал целый день и большую часть двух ночей. – Голос Кары с другого конца лодки.

– Что ж… – Я ненадолго задумался. – Что ж, не сработало. Ты покалечила меня просто так.

– Ты ничего не видел? – Её голос звучал недоверчиво.

– Я видел свою бабушку. Она была младше, чем я сейчас. Ну и жуткой сукой она тогда была! Даже хуже, чем сейчас.

– Ты слишком долго ждал, прежде чем лизнуть кровь, – сказала Кара.

– Ну прости меня за то, что я был занят, разглядывая шесть дюймов стали, торчащих из моей ладони! – Я до сих пор поверить не мог, что она меня не предупредила.

– Возможно, увидишь больше, когда уснёшь в следующий раз. Может быть даже то, что ищешь. – Её голос звучал не очень-то заинтересованно – скорее сонно.

Я сердито зыркнул на неё в темноте, но, судя по сопению вокруг меня, все снова задремали. А я уже достаточно поспал. Так что я уставился в темноту и качался на волнах, пока небеса не побледнели, возвещая рассвет.

Эти холодные тёмные часы я провёл, разглядывая в уме воспоминания о воспоминаниях. Снова смотрел на бабушку вечность назад; на жертвы, которые ей пришлось принести, чтобы противостоять врагу; на огонь в ней, который повёл её в атаку, когда надежда давно уже покинула поле битвы. Бабушка была такой же, как Снорри. Или скорее, каким Снорри был раньше.

В серые предрассветные часы я смотрел, как северянин тяжело идёт к рулю, смотрел на тёмные щёлочки его глаз, когда он посмотрел на меня в ответ. Скоро Баракель заговорит с ним. Ангел пойдёт по волнам и станет вещать о свете и предназначении, а Снорри всё равно будет править на юг, к смерти.

– Ты трус, Снорри вер Снагасон. – Возможно, дело было в недостатке сна, или кровь Красной Королевы взбурлила в моих венах, или просто появилось честное желание помочь ему – но отчего-то слова полились изо рта, перевесив на миг моё обычное желание всеми силами избежать побоев.

– С чего бы? – Он не повысил голос и не шевельнулся. На самом деле я никогда не видел, чтобы та жестокость, которую он демонстрировал в битве, проявлялась в разговорах – даже в тех, которые шли против него. Быть может, я судил о нём по тому, что сделал бы сам, если был бы огромным страшным викингом.

– Этот ключ. Он сделан из лжи, и ты это знаешь. Нести его к двери в смерть… – Я помахал рукой. – Это всего лишь поиск выхода, побега. С таким же успехом в Тронде ты мог бы пробить дыру в морском льду и прыгнуть в неё. Результат тот же, усилий меньше, и куче народу доставил бы меньше хлопот. – Я бы сказал ему, что он не вернёт свою жену, детей и нерождённого младенца. Я бы сказал ему, что всё это чушь, и что мир так не работает. Сказал бы, но возможно я не настолько жесток, а может, просто не полагался на его терпеливость… но скорее всего, этого и не нужно было говорить. Он и так всё это знал.

Снорри не отвечал. Ни звука, кроме стона ветра и плеска волн по корпусу. Потом:

– Да. Я трус, Ял.

– Так брось ключ за борт и поехали со мной в Вермильон.

– Теперь дверь – цель моих поисков. – Снорри сел. – Дверь. Ключ. Вот и всё, что у меня есть. – Он коснулся того места, где под курткой висел ключ. – И что такое этот ключ, если не шанс встать перед богами и потребовать объяснений за мир… за свою жизнь?

Я знал, что дело было не в богах. Что бы он ни говорил. Его влекла семья. Фрейя, Эми, Эгиль, Карл. Я по-прежнему помнил их имена, и истории, которые он о них рассказывал, а эти дети даже не были моими. Не в моём духе волноваться о таком, но всё равно, я видел маленькую девочку, её деревянную куклу, и Снорри, бежавшего, чтобы спасти её. Я ожидал, что долгой зимой он станет говорить о них снова и снова. Ждал и боялся этого. Зная, что однажды ночью, сильно напившись, он сломается и станет пьяно яриться от своей утраты. Но он так и не заговорил. Какой бы тёмной и длинной не была ночь, сколько бы эля он не принял, Снорри вер Снагасон ни разу не пожаловался, и не сказал ни слова о своей потере. И я вовсе не ожидал, что в конце концов говорить об этом придётся в маленькой лодочке, за бортами которой на много миль во все стороны лишь холодное неугомонное море.

– Это не…

– Хватит шестидесяти ударов сердца. Если бы я мог обнять их. Дать им знать: я приду за ними, что бы ни встало на моём пути. Этого было бы достаточно. Шестьдесят ударов сердца за той дверью перевесят шестьдесят лет в этом мире без них. Ты не любил, Ял, и не держал своего ребёнка, новорождённого и окровавленного, такого мягкого в жёстком мире – и ты не давал обещания, что будешь оберегать этого ребёнка. И Фрейя. У меня нет слов. Она меня разбудила. Я всё время проводил в кровавых снах, кусая любую руку, которая пыталась меня покормить. Она меня разбудила, я увидел её, и она была всем, что я только хотел видеть, и всем, что я только мог видеть.