Ключ Лжеца (ЛП)

– Ей здесь не рады, – сказала Кара и вернулась к управлению лодкой.

– Она и Баракель – это всё, что у нас со Снорри осталось в нашем положении. Это древние духи, ангел и… ну… За нами гонятся люди, и твари, которые творят магию, как дышат. Эти духи нужны нам. Сестра Красной Королевы дала нам…

– Красная Королева двигает вас по своей доске, словно пешки. То, что она вам даёт, больше похоже на ошейник, чем на оружие. – Кара снова взялась за румпель, чтобы скорректировать курс. – Не заблуждайся насчёт природы этих существ. Баракель не больше ангел или валькирий, чем ты или я. И он, и Аслауг когда-то были людьми. Когда Колесо впервые повернулось, некоторые из Зодчих скопировали себя в свои машины, а другие сбежали из плоти в новые формы.

– Аслауг никогда мне не говорила…

– Она дочь лжи, Ялан! – Кара пожала плечами. – И к тому же, вполне возможно, она не помнит. Их духи очень долго формировались ожиданиями других людей. Когда настал День Тысячи Солнц, они выпустили себя усилием своей воли и освободились. Боги в пустом мире… а потом вернулись мы. Новые люди разбрелись по земле, когда развеялся яд. Новая воля. И медленно, даже не зная этого, и их самих, наши сказки связали этих духов, и уже наша воля сделала из них нечто, соответствующее нашим ожиданиям.

– Ух. – Я откинулся назад, пытаясь понять смысл слов вёльвы. Спустя некоторое время у меня заболела голова. Так что я перестал думать и вместо этого начал смотреть на волны.

Мы плыли. Снорри и Кара, похоже, радовались каждой очередной полоске унылого норсийского побережья. Даже само море приводило их в восторг. Качка то, скалы сё, ветер сменился, течение западное. Тьфу! Я как-то слышал дискуссию между пастухами о недомоганиях овец, так она и то была интереснее. Или была бы, если б я слушал.

От скуки человек вынужден заглядывать либо в будущее, либо в прошлое, либо в воображение. Своё воображение я в последнее время находил слишком тревожным, и уже устал обдумывать все возможные сценарии возвращения домой. Так что я долгими часами хандрил на носу "Эрренсы", обдумывая обстоятельства моего похищения из Красной Марки и форсированного марша через половину империи в Чёрный форт. Снова и снова мои мысли возвращались к двоюродному дедушке Гариусу и его молчаливой сестре – рождённые соединённым чудищем, законные король и королева Красной Марки. Их отец, Голлот, приказал хирургам разделить их, но ни один из них не мог занять трон, когда короля забрала старость. Он передал престол через их голову Алисе [6], младшей сестре. Моей бабушке. Не настолько явному монстру. Но которая из сестёр правила на самом деле? Которая из них поставила мою жизнь и душу против Мёртвого Короля? Мясники с острыми ножами и тупыми мнениями отрезали Гариуса от его сестры, но близнецы разделились не ровно. Гариус стал искалеченным сказочником, а его безымянная сестра – молчаливым созерцателем грядущих лет. И бабушка, Красная Королева, сердце Марки на целое поколение, железная королева, неуступчивая, как скала. Её армий боялись по всему югу, и повсюду поносили её имя.

В пустые часы воспоминания отравляли меня, поскольку нечем было заглушить их шёпот. Гариус отдал мне медальон матери, и за все эти годы я настолько закутал его в ложь, что, держа в ладони, уже не видел в нём ценности. Возможно, я также был слеп и к его назначению. Доктор Тэпрут, который знал скрытые факты о склонах Скраа и гребнях Нффлра в Уулискинде, рассказал мне кое-что о моей матери, а я рассмеялся, думая, что он ошибся. Но не закутал ли я в ложь и её жизнь, как её медальон? Может, я смотрел на её смерть с той же слепотой, что скрывала от меня природу медальона?

Не в моём духе размышлять о прошлом. Неудобная правда причиняет мне неудобства. Предпочитаю сглаживать углы, пока есть, что скрывать. Но в море на лодке заняться особенно нечем.

– Покажи ключ, – сказал я.

Снорри сел возле меня и забросил в море леску с крючком. За все те часы, что он этим занимался, поймать ему ещё ничего не удалось.

– Он в безопасном месте. – Снорри положил руку себе на грудь.

– Вряд ли для него есть безопасное место. – Я сел лицом к викингу. – Покажи его.

Снорри неохотно привязал леску к уключине и вытащил ключ из-под рубашки. Не было похоже, что он из этого мира. Выглядел так, словно ему нет места в дневном свете. Казалось, ключ изменялся, поворачиваясь на шнурке, мерцая от одной возможности к другой. Полагаю, ключ, который может отпереть любой замок, должен принимать разные формы. Я потянулся к нему, но Снорри отпихнул мою руку.

– Лучше не надо.

– Боишься, что я брошу его в воду? – спросил я.

– Ты можешь.

– Не брошу. – И я протянул руку.

Снорри поднял бровь. Простое, но красноречивое выражение. Я ведь и раньше лгал.

– Снорри, ради этой штуки мы подошли настолько близко к смерти, насколько вообще возможно. Мы оба. У меня есть право.

– Дело было не в ключе. – Голос тихий, глаза смотрят мимо меня. – Мы шли не за ключом.

– Но это всё, что нам досталось, – сказал я, злясь, что он мне отказывает.

– Ял, лучше не трогай его. В нём нет ничего радостного. Как друг говорю, не трогай.

– А я говорю как принц Красной Марки: дай мне этот ёбаный ключ!

Снорри снял шнурок с шеи и с тяжёлым вздохом опустил ключ в мою ладонь, не отпуская шнурок.

Я сомкнул ладонь на ключе. На краткий миг я подумал, не вырвать ли его и зашвырнуть ли в море. Но в итоге мне не хватило то ли храбрости, то ли жестокости. Не знаю точно, чего именно.

– Спасибо. – Казалось, ключ шевелится в моей ладони, и я сжал её, чувствуя, как она изменяется под его форму.

Я мало что помнил о матери. Её волосы – тёмные, длинные, пахнущие добротой. Помнил, какими надёжными казались её руки. Помнил, как приятна была её похвала, хотя конкретных слов на ум не приходило. Забравшую её болезнь я помнил только в виде истории, которую рассказывал, когда люди спрашивали. История без драмы и трагедии, всего лишь повседневная тщета существования. Прекрасная принцесса, которую свалила распространённая болезнь, и она безо всякой романтики зачахла от дизентерии. Из-за заразности её пришлось изолировать, и её последние слова я слышал через ширму. Чувство предательства, которое ощущает ребёнок, когда его оставляют родители, снова вернулось ко мне – такое же острое, как и прежде.

– Ой. – И без какого-либо перехода ключ уже не был ключом. Я держал ладонь матери, или она держала мою – её пальцы обхватывали руку семилетнего мальчика. Я уловил её запах, что-то ароматное, вроде жимолости.

Снорри кивнул, в его глазах появилось сочувствие.

– Ой.

И безо всякого предупреждения лодка, море, Снорри – все они исчезли, всего лишь на удар сердца. Их место занял слепящий свет, блеск, который померк, как только я моргнул, и мне открылась знакомая комната с плафонами в форме звёзд на потолке. Гостиная в Римском зале, где мы с братьями играли зимними ночами. Там, наклонившись ко мне, стояла мать с улыбкой на лице – это было лицо с моего медальона, только улыбающееся и с ясными глазами. В следующий миг всё сменилось лодкой, небом и волнами.

– Что? – Я отбросил ключ, словно он меня укусил. Ключ закачался на шнурке в руке Снорри. – Что!

– Прости. – Снорри убрал ключ. – Я тебя предупреждал.

– Нет. – Я покачал головой. Слишком молода для клинка убийцы. Слова Тэпрута, словно он говорил их мне на ухо. – Нет. – Я встал, пошатываясь от качки. Закрыл глаза и увидел это снова. Мать, улыбаясь, наклоняется ко мне. За её плечом маячит лицо мужчины. Без улыбки. Полузнакомый, но не друг. Черты лица в тени, различимы лишь смутно, а волосы такие чёрные, что кажутся почти синими, как сорочье крыло, и с расходящейся от висков сединой.

Мир вернулся. За два шага я добрался до мачты и вцепился в неё, чтобы не упасть. В нескольких дюймах от моего носа хлопал парус.