Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного

Короче говоря, в Бога Костя не верил, как и в прочие чудеса, будь то НЛО, полтергейст, снежный человек или Несси. Даже теперь, когда родной Волопаевск объявили зоной контакта, даже когда открыли научно-исследовательскую лабораторию по изучению проблем утилизации последствий.

– Где они, пришельцы? – орал Копейкин на каждом углу, – Покажите мне их, дайте пощупать да на зуб попробовать. Ах, джинсы якорем, ах пододеяльники фиолетовые… А вы пургену в стиральную машину когда-нибудь подкидывали? Нет? У бельишка, знаете ли, нежно розовый преотличненький цвет получается. Попробуйте – не пожалеете.

О говорящих котах тут и речи не могло идти, да еще котах, способных воспламенять предметы взглядом. Ведь даже аномальщики о подобном феномене нигде не упоминают. А уж им все известно по этой части.

И потому Константин пришел к единственно разумному, с его точки зрения, объяснению того, что случилось в Доме литераторов, а именно, что кот был обычным, но дрессированным.

«Ай, да Бубенцов, ай, да сукин сын, – размышлял Копейкин, лежа на диване и разглядывая паутину на потолке, где жирнющий паук терзал не менее упитанную муху. – На что только народ не идет, чтобы опубликоваться. Лавры им подавай, чтоб девки пищали и кипятком писали, чтобы по телевидению передачи показывали, а на улицах автографы просили. Нет, как он нас вчера красиво взгрел! Я ведь со страху едва в штаны не наложил. А отчего, спрашивается? Дайте мне время, я и свинью научу на задних лапах ходить, да водку лакать. Что же касается фокуса с поджогом, то он тоже вполне объясним. Кто-то по пьяной лавочке окурок в угол кинул, а там, как назло, „Партийная жизнь“ приютилась. Этот хитрый Бубенцов в замочную скважину дым и углядел.

А то, что кот разговаривать умеет, так это вообще полная фикция и обман. Я сразу на очки его внимание обратил. Зачем, спрашивается, коту солнцезащитные очки да еще ночью? И не очки это вовсе, а что-то типа дистанционного приемника с микродинамиками. Японцы и не такие штучки делать умеют. Так что чудес на свете не бывает. Факт доказанный, и нечего всякую глупость в голову брать».

Ободренный этой мыслью, Копейкин выбрался из-под одеяла и прошлепал босиком по старенькому потертому линолеуму к ванной – промыть глаза после сна.

Костя потянул дверь за ручку и замер на пороге, отвалив челюсть до пупка. В ванне торчала из мыльной пены обнаженная по пояс девица и (во, наглость!) драила плечи его же собственной мочалкой.

– А-а, это ты милый, – улыбнулась она. – Уже проснулся, соня?

– Кхе-кхе, – неуверенно откашлялся Копейкин. – А вы, собственно, кто будете?

– Ах ты негодник! – шаловливо всплеснула руками девица. – Неужто все позабыл?

– Что, собственно, я должен был забыть? – обалдело пробормотал Костя.

– Ну как же! Вчерашний вечер, шампанское, цветы, постель. Все было просто великолепно.

– Шампанское? Цветы? – опять пробормотал Копейкин, лихорадочно вспоминая, откуда у него могли взяться средства на подобные подвиги.

Нет, он положительно ничего не помнил: ни девицы, ни цветов, ни постели – и это его раздражало и беспокоило. Да и провалов памяти раньше у него не случалось. Даже когда напивался до нечеловекоподобия и добирался домой на карачках с изодранной асфальтом физиономией и с отдавленными чьими-то каблуками ладонями. Нет, даже тогда он мог припомнить весь свой героический путь, все столбы, которые свела судьба с его лбом, всех собак, норовивших тяпнуть его за зад и всех нервных дамочек отчаянно пищавших при встрече с неведомым чудищем, выползавшим из темноты. Но этой вот наглой девицы, развалившейся в его ванной и, мало того, потреблявшей его мочалку, Копейкин, как ни тужился, припомнить не мог. Так он без обиняков и заявил незнакомке:

– Сударыня, я вас вижу в первый раз! Что вы изволите делать в моем санузле?

– Ты что, Костенька? – испугалась красавица. – Ты ж меня вчера сам пригласил. Еще двадцать долларов дал за полную ночь…

Но Копейкин ее не слушал. Теперь он был уверен на все сто, что ему нагло и бессовестно лгут. У Кости долларов отродясь не водилось. И не потому, что он презирал иноземные дензнаки, просто жил новеллист на рубли, да и тех постоянно не хватало. Какие, ж тут к бесовой маме, доллары?

– Вот что, – сказал он сквозь зубы, нависая над девицей. – Нечего мне лапшу резать. Видали мы таких. Вали отседова!

– А мне и здесь хорошо, – лучезарно улыбнулась девица-красавица.

– Ах, так! – взвился Копейкин. – Маяковского читала? Нет? Так я тебе сейчас объясню, что такое хорошо, а что такое плохо!

С этими словами он резко сунул руку в воду, намереваясь выдернуть сливную пробку. Но как ни странно, рука так и не смогла достичь дна ванны, остановленная чем-то плотным и шероховатым. Но самое главное – ЖИВЫМ!

«Это не может быть ногами», – испуганно подумал Копейкин, чувствуя, как неведомая сила выталкивает руку из воды.

Все остальное ему запомнилось, как в бредовом сне.

Над ванной вздыбился, блестя чешуей, здоровенный рыбий хвост. Костя отпрянул, дико заорал, и рванулся вон. Захлопнув за собой дверь, он накинул крючок и привалился спиной к тощей филенке. За дверью послышался вой, зашумела по трубам вода, что-то тяжело хлюпнуло по кафелю, вздрогнула дверная рама и стена покрылась кружевами трещин.

Копейкин понял, что ему не устоять, и рванулся к телефону.

– Милиция! – закричал он в трубку. – Спасите! Здесь такое… такое.

– Свободных ступ нет, – прозвучало в ответ.

– Чего? – не понял Копейкин.

– Ступ, говорю, нет, глухомань!

– Каких еще ступ?

– Тех самых, касатик. Метелок, вон, полно навалено, а со ступами дефицит.

– У-у-у! – взвыл Костя и, бросив трубку, рванулся в прихожую…

Заслоняя входную дверь, в коридоре топталось чудище, с головы до пят покрытое болотной тиной, мерзко пахнущей и фосфоресцирующей.

– Ирод! – страшно закричало чудище. – Дочурку мою, кровинушку, соблазнил, а теперь отказываешься?! Ну я тебя… Я сейчас… Ты даже представить не можешь, что я сделаю… Укушу, например!

Дико взвизгнув, Копейкин опять ломанулся в комнату. В телефонной трубке, раскачивающейся на проводе, все еще сетовали на отсутствие ступ, особливо шестисотой модели, но сейчас Костя не обратил на это никакого внимания. Он затравлено огляделся по сторонам и понял, что придется прыгать. Из окна. С третьего этажа. Но страх он не испытал. Страх таился в прихожей, страх бушевал в ванной, страх печалился, что средств на новые ступы совершенно не выделяется, сколько не обращайся в вышестоящие инстанции.

Костя, как спринтер, рванулся с места, решив, что прыгать будет «рыбкой», а в воздухе как-нибудь удастся сгруппироваться. Но и прыгнуть ему не дали. В левую раму, круша стекло, просунулась невероятных размеров драконья голова с прилипшей к нижней губе беломориной.

– Ты чё, кореш, – сказала голова, – прыжки без трамплина затеял?

Костя резко затормозил, едва не влетев в перекошенную ухмылочкой пасть.

Тут громыхнула стеклом правая рама и появилась еще одна образина при бабочке и пенсне.

– Фи. Что за жаргон! – сказала она. – Надо-с говорит не «кореш», а господин-с.

– Это кто господин? Это этот голозадый господин? – вопросила первая голова.

– Ну… так-с они нынче себя называют-с, – задумчиво пожевав губами, ответила вторая.

Лопнула и средняя рама, а затем в окно просунулось совсем уж невероятная рожа в офицерской фуражке сдвинутой на макушку.

– Разговорчики в строю! – рявкнула морда. – Вам слова не давали. Слушай приказ! Упали… отжались.

Правая и левая голова тут же исчезли, а средняя обратилась к Копейкину:

– Эй, ты, салабон, какого полку будешь?

Костя с тоской посмотрел на кокарду с трехглавым орлом и понял, что ему не уйти. Сейчас ему припомнят липовый «белый» билет, изнасилованную русалку и звонок в милицию, а потом будут пытать, кусать, щипать и бить хвостом. До смерти. Покуда его, Костины, потроха не расползутся по линолеуму, а сам он не захлебнется в луже собственной крови.