Стеклянный город

Я не мог поверить в то, что происходит. Мы шли домой. Я впервые не скрывал лица под капюшоном! Я мог честно и открыто смотреть на мой прекрасный город! И Марта шла рядом, и рука ее была горяча в моей руке, и губы ее загадочно улыбались, а светлые волосы развевались на ветру! "Наверно, я уже умер", — подумал я, — "и все мы на Том Свете!"

Толпа сопровождала нас до дома, да и потом многие не желали расходиться и стояли у ворот. Мы прошли с Мартой в гостиную, в ту самую гостиную, где всё и случилось. Там она остановилась растерянно, ничего не узнавая, а я упал перед ней на колени, зарываясь лицом в складки широкой юбки.

— Прости меня! Знаю, что это невозможно, но прости! Я не могу так жить! Прости меня, Марта!

— Встань, Батисто, ну зачем ты…

— Я же убил тебя! Не знаю, почему ты жива, но это было! Растопчи меня, Марта, жги меня огнем, искромсай на куски мое тело! Как же долго я шел к тебе, как мечтал броситься к тебе в ноги, посмотреть тебе в глаза!

— Встань же, я прощаю тебя, я всё знаю. Я знаю, что ты не виноват. Бедный мой маленький братик!

Я встал и обнял ее уже по-настоящему. Очень она показалась мне горячей. Когда-то, после смерти матери, она носила меня на руках, а теперь уж я вымахал на голову выше нее. Так и стояли, а целовал я ее в макушку.

— Батисто, тебе надо торопиться, — сказал за моей спиной Карлос, — иначе тебя убьют не по закону, а просто так. Надеюсь, ты это понимаешь?

Я обернулся. Рядом с Карлосом стояла Эрна и печально улыбалась. Только тут до меня дошло.

— Это ты! — проговорил я потрясенно, — Эрна, волшебница моя, ведь это всё ты! Как же ты смогла?! Марта, как вы это сделали?!

Я опять взглянул на Марту и вдруг понял… что это не моя сестра! У моей сестры были ясные голубые глаза, глаза, которыми любовался весь город! А такой непроглядной черноты я не видел никогда ни у кого… кроме Эрны…

Мы с Эрной смотрели друг на друга бесконечно долго, ничего уже не существовало, кроме ее жутких прекрасных глаз, кроме тоски в них. Я шагнул к ней, даже не смея теперь взять ее за плечи.

— Эрна, неужели это правда? Неужели и ты тоже?..

— Да. Я умерла в Серой Башне.

И снова у меня не было слов. И не было никакого представления, что же теперь будет дальше.

— Бедная моя… — только и выговорил я.

— Надеюсь, теперь я хоть частично искупила свою вину? — с сожалением смотрела она, — прости, я не могу их воскресить и вернуть тебе насовсем. Я просто провела их через синюю комнату всего на два часа.

— Всего?!

— Да, — подтвердила Марта, — наше время истекло. Простись с нами, Батисто.

И я снова почувствовал бездну, которая нас разделяет. Меч, проклятый меч, всего на секунду вонзившийся в ее беззащитное тело, разлучил нас навсегда. И не без моего, увы, участия. Можно было обмануть всех, весь город, но не себя самого. Никто не переписал набело мою повесть, ей просто скрасили последнюю главу.

— Хорошо, — сказал я обреченно, — конечно.

И обнимал их всех по очереди и подолгу, этих призраков с черными глазами. Я чувствовал, что они становятся всё горячее и горячее, а глаза их стекленели и становились невидящими, как у кошек на полке, а ладони светились.

— Нам нельзя здесь больше оставаться, Батисто! — последнее, что сказала Марта, забирая у меня Элизу, — прощай! Не забывай нас!

И она подняла светящиеся ладони, как когда-то Беатрис, и я задохнулся от хлынувшего на меня жара. Они исчезли все сразу, растворились в воздухе, как будто их и не было.

*** * *** ** * * *** ** * *** *** *

** ******** *****

*********30

В окна светило яркое полуденное солнце, от него не спасали тонкие голубые занавески. Мне всё не верилось, что я не в сырой темной камере и не в зале зуда, а дома, мне вообще во многое тут не верилось. Где-то в другой комнате плакала Алоиза, и что-то бубнил ей в утешение своим басом Карлос.

— А где Кир? — спросил я, — оглядываясь, — где мой мальчик?

— Не знаю, — сказала Эрна, — мне было не до него.

— Мне тоже, но…

— Кажется, ты велел ему сменить хозяина. Боюсь, он выполняет все твои приказы.

— Черт…

— Он ушел, — всхлипнула Берта, — как только тебя арестовали, Батисто, он сразу и ушел. Очень расстроенный.

— Я же его не выгонял!

— Не знаю… но он попрощался.

— Черт… а куда он пошел, Берта? В какую сторону?

— Туда вниз, к Песочным воротам.

— Эрна, ты слышишь?!

— Не переживай, — как всегда взялась меня успокаивать меня моя прекрасная ведьма, — Циклус не может сменить хозяина. Это невозможно. Если ты только захочешь и призовешь его, он услышит тебя и вернется. Он всегда будет с тобой… — Эрна смотрела мне прямо в глаза, — в отличие от меня.

— Что!?

— Я — не песок. Я живая… то есть мертвая. И мое время на исходе. Простись со мной, Бриан.

И то ли я ослеп, то ли солнце резко зашло за тучу, но в комнате сразу потемнело, яркие фигурки зверей и вазочки померкли. И Берта чего-то испугалась и выбежала вон.

— Что ты говоришь, Эрна, — пробормотал я, — как это простись? Почему?! Ты же обещала повсюду следовать за мной!

— Бриан, — она смотрела на меня с сожалением, — я же обещала, что спасу тебя любой ценой. Я это сделала. Но цена такова. Я вошла в синюю комнату за Мартой, а мне нельзя было там появляться. Я проклята, а Морох, мой защитник, там бессилен.

— Но ты же тут!

— Это только кажется. Часть меня тут, часть — там. Мы очень сложно устроены.

Как я устал от этой сложности! От этих сил, темных и светлых, что играют нашими жизнями! Я только что отпустил Марту и детей, я потерял Кира, я провел ночь в тюремной камере и высидел кошмарное судебное заседание… и на этом мое смирение, кажется, кончилось. То ли Бриан Непобедимый во мне проснулся, то ли неукротимый Батисто Тапиа в роли Геракла.

— Лично я устроен просто, — заявил я раздраженно, — что вижу, то мое. Вот эту твою часть я никуда не отпущу!

В комнате совсем потемнело, как перед грозой. Я схватил Эрну, ее хрупкое, но вполне ощутимое тело, прижал ее, почувствовал, как она вся горяча, особенно ее дрожащие губы.

— Я люблю тебя! И пусть только кто-нибудь попробует тебя у меня отнять!

— Если б это было в наших силах, Бриан!

— Знаешь, я устал слушать, что я — ничто! Что войско не мое, а Бриана Первого, что сила не моя, а Циклуса, что победы — не мои, а Мороха! Ты-то моя! Ты всегда будешь моя! И если и воли у меня нет, то упрямства — хоть отбавляй!

Как будто в ответ на мои слова, за окном грянул гром. И дождь пошел так же внезапно, разгоняя толпу зевак за окном. Эрна вся обмякла в моих руках, у нее уже светились ладони и стекленели ее черные глаза.

— Прости, Бриан, мне жаль. Видишь, что творится. Я больше не могу тут оставаться! Оллит в гневе!

— А я не верю в твою Оллит, — заявил я, — и ни в чем ты не виновата!

— Бриан! Я же оттуда. Я говорила с ней.

— С кем?! — ох как я был зол! — Кто тебе сказал, что оживлять плохо, а убивать — хорошо?! Ты спроси меня, каково это — убивать! С чего ты взяла, что так и надо?! Ты была только в предбаннике, говорила с какой-то тенью и решила, что это истина в последней инстанции?!

— Бриан!

— Ты говорила с какой-то злобной мелкой шавкой! Может, она по-своему и права, твоя Оллит, охраняя свой кусочек мира, но есть же и высший суд! Лично меня так учили! Да неужто мы должны были уничтожить чудо? Добить его, и так уже разбитое, миллионы лет к нам летевшее? Не помочь ему, не понять его, не сохранить его достижения, а объявить, что оно — зло, взять и уничтожить! И никаких проблем! Да никогда я с этим не соглашусь!

Ответом мне была молния, осветившая бледное, испуганное лицо Эрны. Она ужасалась, я же наоборот от злости, от упрямства, от сознания своей правоты чувствовал небывалый прилив сил, я как будто весь гудел изнутри.

Гром расколол пополам полнеба. Домашние заметались, соседи закрывали окна. Потоки воды проливались на крыши. У меня в руках было уже обмякшее, безвольное тело Эрны с закрытыми глазами, и мы уже не стояли, а лежали на ковре, но выпускать ее я не собирался.