Жемчужница (СИ)

Конечно же, Алана была «целенькой». Русалки девственны до самого своего замужества, а когда становятся женами — становятся ими раз и навсегда.

Охотники были в восторге, когда стащили с ее изорванную юбку (о море, эта юбка так нравилась ей, а теперь синий цвет будет напоминать не только о свадьбе любимой старшей сестры, но и о том, что с ней здесь произошло — если она, разумеется, выживет). Правда, больше, чем от ее невинности, в восторге они были явно от ее плавников.

— Ты посмотри, — расхохотался Шан, явно опьяненный удачей — и тем, что лишит невинности такую высокопоставленную особу. — Она и правда целка! — он окинул ее масляным взглядом и заулыбался: — Это честь для нас, ваше высочество, порвать царевну. Как славно, что вы согласились с нами прогуляться!

Роц на это тоже издевательски рассмеялся — и упал перед ней на колени, размашисто погладив раскрытой ладонью по хвосту и вызвав стыдную истому по телу.

Обычай — он ведь не просто на пустом месте произошел, хвост — он же ужасно чувствительный, и всякое прикосновение к нему дает отток.

И сейчас этот отток заставил Алану стиснуть зубы и зажмуриться от отвращения к самой себе. Потому что Тики ее не слышал — или просто не желал приходить, и это значит, что ее изнасилуют и убьют в этой неприметной комнатушке, а потом еще и денег за это получат.

Плавники затрепетали словно паруса на ветру, и Алана подобралась, ощетинилась ими, стремясь защититься хоть как-то, сделать хоть что-то, чтобы не дать им убить и обесчестить себя. Во всяком случае, хоть не просто так.

— Тогда держи её, — ухмыльнулся Роц и снова размашисто провёл пальцами по хвосту, вызывая дрожь и злую ненависть, желание вспороть им животы, жажду отравить своей кровью, чтобы они сдохли в муках. Интересно, как сильно почернела её душа за эти четыреста лет? За эти годы, полные ненависти, апатии и бесстрастной бездны. — Я слышал, яд крылаток довольно силён, так что, — пропел он, доставая из кармана складной ножик и со звонким звуком раскрывая его, и Алана дёрнулась назад, стремясь спрятаться, исчезнуть, раствориться, — для начала отрежем ей плавники, — с довольной улыбкой закончил Роц, садясь сбоку и с садистским восхищением наблюдая, как девушка затрепыхалась, надеясь, что хоть что-нибудь получится, что удача всё же повернётся к ней, что море не оставит в беде. Но мужчина придавил коленями плавник и сильно сжал оголившуюся после того, как они развязали жакет, грудь, коснувшись лезвием ножа чешуи.

Алана почувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы, и лихорадочно замотала головой.

Она не должна плакать. Не должна, не должна, не должна.

Девушка дернула плавником, выпуская шип, но Роц оказался шустрее — вонзил лезвие в тонкую переливающуюся кожицу прямо рядом с хвостом, содрав несколько чешуек словно бы между делом, невозможно деловитый и радостный, и повел ножом вдоль.

Алана прикусила себе язык, чтобы не закричать от разрывающей все естество боли, и задергалась, забилась в руках мерзких охотников что было сил, потому что боялась кричать.

Потому что если закричит — то заплачет, а если заплачет — толку им от ее слез не будет, ведь души их черны как грязь под ногами у деревенщины после дождя.

Первый ее отрезанный плавник был небрежно отброшен в сторону, на пол, выпачканный в ее кровь и тут же собравший на эту кровь пыль со старых рассохшихся досок. Алана судорожно вздохнула, чувствуя себя ужасно униженной и уже, уже обесчещенной, потому что без плавника дорога в открытое море ей будет заказана, и она уже подвела отца.

Подвела, сорвавшись в это идиотское плавание, в котором попалась как дура этим выкормышам морской ведьмы, отойдя от Тики всего-то на пару метров.

А ее ведь предупреждали… Сколько раз ее уже предупреждали. Ее предупреждали братья и сестры еще когда были живы — говорили, что люди по большей части мерзкие, и если ты встретила белодухого — держись за него, держись, родная, и не отпускай, потому что остальные убьют тебя, позавидовав. Ее предупреждал отец, едва не обезумевший от горя после гибели своих детей и наследников и не просто, не просто так заперший ее в бухте.

Ее даже Тики предупреждал стоило ей только на корабль к нему попасть!

А она все равно сделала все по-своему. Она всегда делала все по-своему — и всегда платила за свои ошибки.

Роц перебрался на другую сторону, специально потираясь о чешую набухшей плотью, пока что (пока что, о манта) спрятанной за плотной тканью штанов, и похабно улыбаясь прямо ей в лицо, явно любуясь в кровь искусанными губами и злобным прищуром, и вонзил нож в основание второго плавника, вызвав пронзительный постыдный крик, полный боли и мольбы.

Хватитхватитхватит.

— Тики! — вырвалось из неё быстрее, чем она смогла понять, и Шан, крепко держащий её хвост, чтобы тот не дёргался, лукаво и сально усмехнулся, протягивая свои мерзкие ладони к её животу, грубо щипая кожу под грудью, выкручивая соски и гладягладягладя тонкую нежную плоть под бедренными кружевными плавниками.

— Не спасёт тебя твой Тики, — криво заулыбался он, и Алана распахнула глаза, судорожно вдыхая и заставляя себя успокоиться, отвлечься от того, как нож издевательски медленно отрезает её последний хвостовой плавник, заставляя успокоиться и отстраниться от боли и горечи, от ненависти и страха.

Бесполезно.

Никто не придет.

И отстраниться — совершенно не получалось.

Шан надавил на плоть под ее бедренными плавниками пальцами и наклонился, прикусывая ее сосок и хватая за руку — положил ладонь на свой член поверх брюк и нажал, как будто хотел, чтобы она погладила.

Девушка запрокинула голову и сильно сжала бугор на его штанах, жалея о том, что у нее не такие длинные ногти, как у многих других русалок — она пропорола бы ткань и оторвала орган этого ублюдка.

Рыжий похабно расхохотался и укусил ее за сосок сильнее, наваливаясь и проникая в нее пальцами.

Алана ощутила, как слезы все-таки обожгли щеки, и закричала в голос, чувствуя, как комок в горле не дает нормально дышать, задыхаясь и всхлипывая.

— Тики!.. Тики, ну где же ты!.. Ты же… ообещал…

Роц расхохотался, гладя ее по ране на хвосте с другой стороны, и тоже наклонился к ее груди. Лизнул, прикусил, рождая в девушке новую волну истомы и отвращения, и отстранился.

— Переворачивай ее на спину — отрежем спинной плавник и ее можно брать, — велел он Шану. — Смотри какая хорошая сучка, ее можно всю ночь иметь и не устанешь от такой красоты-то.

— И как этот Тики еще целкой-то ее оставил? — хохотнул в ответ рыжий, снова щипая Алану за сосок и подтягиваясь вверх. — Аж терпения нет, погоди…

Он придержал ее за подбородок, ловя полный ужаса и ненависти взгляд, и скользнул языком в приоткрытый рот, перекрывая доступ к дыханию.

Алана задрожала, затрепыхалась, зазмеилась, желая вырваться, желая отстраниться, ощущая себя выброшенной на берег беззащитной рыбёшкой — и прикусила язык этого мерзавца, надеясь откусить его, благодаря свои острые зубы. И мужчина заверещал, стремительно выскальзывая из её рта, сразу же ударил девушку затылком о стену, вызывая помутнение перед глазами, головокружение, и она подумала, что было бы хорошо просто потерять сейчас сознание, чтобы не видеть, не чувствовать и не понимать.

Алана выплюнула язык, чувствуя злое удовлетворение, и Роц, досадливо цокнув, пожурил болезненно верещащего Шана, изо рта которого обильным ручьём лилась кровь, для управления которой девушка была слишком напугана и парализована происходящим:

— Ты что, клыков этой шлюхи не видел? Я же сразу тебе сказал, что целовать себе дороже.

Шан заорал что-то неразборчивое, выхватывая из рук товарища нож, и, гневно сверкнув глазами, вонзил лезвие в хвост — она закричала, крепко зажмурившись и задёргавшись в безотчётной попытке спастись, и Роц грубо перевернул её на живот (выворачивая ей руки и плечи), сразу же опасливо сжимая спинной плавник.

— Ну ничего, дорогуша, — сладко пропел он, — сейчас ты за всё заплатишь.