Звезда надежды

— Ну… золотой и три сребреника. Это все. Да, я заплатил бы их за карту тромплери, но ты должен знать, что она стоит гораздо больше.

— Я согласен на монеты и твою лошадь в придачу.

— Вьючную лошадь?

— Нет, верховую.

Пирс бы искренне смущен.

— Мы с этой кобылой давно вместе, многое пережили. К тому же она — переправная лошадь. Леувидцы, путешествующие по Неустойчивости, бывают не очень довольны, когда такие кони попадают в чужие руки.

— Закон этого не запрещает. Такова моя цена — и цена умеренная. Соглашайся, или распрощаемся.

— Вот я и задаюсь вопросом о причинах твоей… умеренности.

— Не притворяйся дураком. Ты прекрасно все понимаешь. Мне нужны деньги и лошадь. Моя собственная споткнулась и охромела. Если хочешь, я ее тебе отдам.

Пирс молчал, задумавшись. Карта, конечно, краденая. Он никогда не сможет признать, что владеет ею, не сможет и перепродать. Тот факт, что Богомол так спешит от нее отделаться, говорит также о том, что настоящий владелец вот-вот его настигнет.

Но руки Пирса тосковали по карте, рассудок жаждал разгадать ее загадки.

— Ладно, — сказал он. — Я ее куплю. И твою хромую клячу я тоже возьму. Приходи через полчаса, и я приготовлю деньги и бумаги.

К тому времени, когда Богомол вернулся, Пирс уже извлек деньги из тайника и переписал свидетельство о владении лошадью. Он молча вручил монеты и бумагу, получив взамен карту и другое свидетельство. Осматривая кожу, чтобы удостовериться: карта та самая, которую ему показывал Богомол, Пирс небрежно бросил:

— Не вздумай пустить по моему следу ищеек, Богомол. Я слишком хорошо знаю такие уловки. Карта исчезнет, как только за тобой закроется дверь. Никто ее у меня не найдет, и они снова возьмутся за тебя, только еще больше разъярятся.

— Мой язык — не грязное помело, — возмущенно заявил Богомол. — Никто никогда от меня ничего не услышит, даже если будет спрашивать.

— Заботься о моей лошади, — не обращая внимания на его тон, продолжал Пирс. — Если когда-нибудь надумаешь продать ее снова, пошли известие в Кибблберри. Кстати, ее зовут Игрейна.

— До чего напыщенно, — отозвался Богомол. Легенда — а может быть, история — гласила, что однажды в Мейлинваре была великая маркграфиня по имени Игрейна. Говорили, что она пошла войной на Едрон, сочтя себя оскорбленной тамошним монархом, что кончилось для него весьма плачевно. Богомолу явно не понравилось имя, но он сказал только: — О лошади я позабочусь: она моя единственная надежда выбраться отсюда, — засунул деньги и бумагу за пазуху, кивнул и вышел.

Пирс почти не заметил его ухода. Он жадно рассматривал свое приобретение, наслаждаясь красотой карты и искусством ее создателя, благоговейно касаясь тонких линий, уже предвкушая, как он разделит свою радость с Керис. Ну и с Фирлом, конечно…

Потом неохотно он спрятал карту в тайник, где хранил самые ценные вещи во время путешествий. Пирс надеялся, что этим вечером к нему заглянут еще несколько человек — на этот раз покупателей его собственных карт, и он совсем не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его сокровище.

Действительно, за час он продал четыре карты, на которые нанес самые свежие изменения. Потом, как раз когда он уже собрался расстелить одеяло поверх соломенного матраца и улечься спать, в дверь снова постучали. Как и раньше, он по привычке вооружился ножом и попросил посетителя назваться; однако Пирс устал, а потому не заметил эманации, которые могли бы его предостеречь.

Имя, которое он услышал, было ему незнакомо, но Пирсу показалось, что он узнает голос служанки, и он отодвинул засов. В конце концов, никто же не ожидает нападения внутри станции. Никому в голову не придет опасаться Приспешника Разрушителя, особенно когда этажом ниже творится священнодействие кинезиса, долженствующее отвратить именно такое зло. И уж подавно никто и вообразить себе не смог бы появления одного из Диких…

Однако стоило Пирсу отодвинуть засов, как дверь с силой распахнулась. Удар пришелся ему по груди и руке, нож был выбит, и прежде чем Пирс успел издать хоть звук, нападающий повалил его, и две когтистые лапы, каждая величиной с тарелку, сомкнулись на его горле. Все произошло так быстро — и так невероятно силен был убийца, — что никакой надежды на спасение Пирсу не осталось.

Извиваясь под тяжестью мохнатого тела, колотя кулаками по тупой морде чудовища, пытаясь выцарапать его желтые глаза, Пирс заметил Приспешницу, со сложенными на груди руками стоящую позади своего ручного зверька. Ее окровавленные пальцы нетерпеливо барабанили по плечам, и Пирс понял, что пришла его смерть. У него только промелькнула удивленная мысль: неужели все должно кончиться именно так, в относительной безопасности станции, а не где-то на просторах Неустойчивости, как он всегда думал…

ГЛАВА 2

Отряд Благородных проехал по окраине Кибблберри быстрым галопом; шестерых женщин и пятерых мужчин окружали два десятка Защитников, позади слуги вели вьючных животных и ехали кинезис-наставники. Серая и коричневая, как предписывается мирянам, одежда Благородных была из лучшей замши, тонкого полотна и мягкой шерсти, а медальоны с гербами владений сверкали золотом и даже драгоценными камнями, что едва ли могло вызвать одобрение церкви. Защитники — все как один из столь же знатных семейств, как и те, кого они охраняли, — были прекрасно вооружены.

Керис Кейлен отложила работу и подошла к двери лавки, чтобы полюбоваться отрядом. Даже слуги Благородных лучше одеты и ездят на лучших конях, чем жители Кибблберри, подумала она. Зависти девушка не чувствовала. Благородные и их слуги были далеки от нее, как леса Восьмого Постоянства, хоть подобные товарищества довольно часто проезжали мимо. Керис никогда ни с кем из Благородных не разговаривала и сомневалась, что такое когда-нибудь случится: в лавку они не заглядывали. Если у Защитников возникала надобность в картах, они приобретались через посредника. Сами Благородные редко снисходили до покупок.

Отряд, должно быть, направлялся в Неустойчивость, но путешественники были веселы, шутили и флиртовали друг с другом, явно не думая об опасностях, ожидающих их за цепью часовен кинезиса. Они были молоды, красивы, казались такими беззаботными, — но Керис не поменялась бы местами ни с кем из них.

Слишком многие из этих молодых людей скоро распростятся с жизнью, выполняя свой долг Защитников; слишком многим женщинам предстоит растить своих детей без отцов, а потом потерять сыновей, как и мужей, убитыми или мечеными в Неустойчивости. Недаром на древнем языке Благородные назывались «вооруженными оружием отцов»: мужчины были рождены, чтобы носить оружие, а женщины — чтобы стать женами и матерями Защитников, как это происходило на протяжении многих поколений. Керис такой жизни не завидовала.

Гораздо лучше, считала она, быть умелым леувидцем-картографом, как ее отец, всегда с насмешкой смотревший на шумливых молодых Благородных с их прекрасным оружием и породистыми конями. «В Неустойчивости они со своими наставниками лишь напрашиваются на неприятности, — однажды бросил он. — Лучше путешествовать в одиночку. Умный человек постарается быть тихим и незаметным, а не бросать вызов опасности. Никогда не отправляйся в паломничество с проводником, который нанимает Защитников, Кери, — такой парень своего дела не знает».