Городская фэнтези — 2008

Перезвон серебряных копыт, новая тема в окутавшей поляну музыке, — из тьмы возникает огромный скакун, несущий на своей спине мастера охоты. Лорды и леди оживляются, но я не обращаю внимания на подъехавшего к принцу охотника. Нет, мои глаза лишь для сидящей на его руке птицы.

Я не знаю его имени, ни внешнего, ни личного, ни истинного. Да что там, мне пришлось долго лазить в Интернете, прежде чем удалось хотя бы правильно определить, к какому виду он относится. Филин Маккиндера, самая крупная из африканских сов, мощная, страшная птица, основным оружием которой являются сила и скорость. Не говоря уже о чудовищном клюве и когтях, выглядящих наглядным доказательством происхождения птиц от динозавров.

С филином мастера охоты мне приходилось сталкиваться лишь дважды, и оба раза получилось так, что я, исключительно по собственной глупости, ставила под угрозу его жизнь. Стоит ли говорить, что впечатления у нас обоих остались более чем запоминающиеся. Третьи лица, развлекающиеся в свободное время недобрыми сплетнями (не будем показывать пальцем на сидящую на руке среброглазой леди полярную сову), передали, что разъярённый филин пообещал не то свернуть кое-кому шею, не то выдергать из хвоста все перья. Я информацию оценила и мудро постаралась избегать встреч. До сегодняшнего дня.

Точно почуяв испуг, филин Маккиндера мгновенным, жутким и в то же время естественным совиным движением разворачивает ко мне голову. Машинально сжимаюсь и опускаю крылья, стараясь прикрыть хвост. В круглых глазах читается одновременно насмешка и что-то ещё. Чувствую, охота эта запомнится мне надолго.

По рядам всадников летят брызги оживления, птицы бьют крыльями и рвут когтями перчатки.

— Гончие взяли след…

— Королевские гончие почуяли след!

— След, след!

Протяжно поёт рог, будоража во мне что-то дикое, трепетное.

— Наконец-то! — восклицает дама Аламандин, нетерпеливо разворачивая скакуна.

Один за другим тёмно-серые кони срываются с места в карьер, тенями перелетая через поваленный ствол, устремляясь вслед за перекликающимися впереди псами.

Скачка в ночи. Погоня. Охота.

Госпожа моя, как же люблю это ощущение! И как презираю нас обоих, когда приходит утро.

Мы летим, дикие твари дикого леса. Свободные. Дерзкие. Сильные.

Тревожный переклич рогов, азарт, голоса гончих. И магия. Магия, что пульсирует в такт ударам копыт, что охватывает всех нас, слившихся в этой погоне в единое целое. Столь странных. Столь разных. Составляющих вместе много больше, нежели просто сумму отдельных частей.

Дама Аламандин мчится бешеным галопом, одной лишь мыслью направляя бег теневого скакуна. На щеках её мерцает румянец, глаза горят, из горла вырывается торжествующий клич. Причёска давно растрепалась от поцелуев ветра. Удерживающие волосы длинные шпильки в виде платиновых драконов ожили, чтобы лететь в вихре чёрных прядей. Бриллианты, которыми инкрустированы их крылья, вспыхивают, когда волшебные ящерицы вырываются вперёд или зигзагами вьются в конской гриве. Многослойное платье благородной фейри сначала напомнило мне о сложных китайских одеждах, но теперь, в вихре развевающихся рукавов и вышитых камнями подолов, я понимаю, что одеяние соткано не из шёлка, а из ночного ветра и медвяной росы. Искры взмывают из-под серебряных копыт. Смех мечется золотыми брызгами. Я несусь в ночь, вцепившись когтями в перчатку, чуть расправив крылья, подавшись всем телом вперёд. И я счастлива, счастлива, счастлива!

След. Его невозможно ни с чем спутать. Вот призрачная тень, оставленная нашей дичью, мелькает справа, чудится среди ветвей. Это эхо… Человек! Наша дичь — смертный, дитя моего приёмного мира. Что же он сделал, чтобы стать развлечением для охоты? Оказался не в то время и не в том месте? Увидел что-то, что не должен был? Именно излишнее любопытство и вселенское невезение наказываются обычно диким гоном. Что-то во мне трепыхается слабым протестом и тут же вновь опадает под волнами магии и азарта. Какая разница, что сделал этот человек? Исход всё равно известен, так зачем тратить своё сочувствие?..

Хозяйка вскидывает голову, тоже услыхав отголосок присутствия дичи. Я напрягаюсь, чувствуя, как по её приказу вскипает во мне присущая лишь хищным птицам магия, находя невидимые для других следы, цепляясь за них, толкая меня вперёд. С торжествующим звонким криком дама Аламандин вскидывает руку, отправляя меня в полёт.

«Найди. Схвати. Принеси!»

Беззвучной серой тенью я срываюсь в свободный поиск. Мысли и сила хозяйки всё ещё со мной, но они лишь поддерживают, не направляя. Дальнейшая охота принадлежит мне.

Я мчусь по следу. И царственные дубы, и раскидистые ясени расступаются передо мной, ветви исчезают с пути, послушные власти королевской охоты. Лес склоняется перед силой, которая в той же мере часть его, в какой и правит им.

Уоу-ух! А дичь наша не так проста, как кажется. Я петляю вслед за тем, кого преследую, на мгновенье проваливаясь в иной, сине-серо-стальной мир, возвращаясь через ствол сумрачной ели. Значит, я преследую чародея. Да такого, что умеет ходить совсем непростыми тропами и маскировать своё эхо. Что ж, так даже интересней!

След раздваивается, затем раздваивается ещё раз, но я уже знаю, с чем имею дело. Резкими взмахами крыльев поднимаюсь над кронами деревьев, кружу, ища что-то, до конца не ясное мне самой.

Позади звенит охота, и в музыку погони вдруг вплетаются новые ноты: удивление, боль, страх. Битва. Принц и его свита сражаются с кем-то, с чем-то, воздух леденеет недобрым предчувствием. С криком гнева я разворачиваюсь, готовая броситься на помощь госпоже, но дама Аламандин властным приказом останавливает свою птицу, посылая меня вдогонку за беглецом.

«Найди! Убей!»

Я повинуюсь.

Где-то перекликаются остальные птицы, сбитые с толку и залетевшие слишком далеко. Я позволяю себе беззвучно ухнуть. Соколы-сапсаны (мерзкие каннибалы!), конечно, самые быстрые из птиц, а ястреба (снобы!) яростны в битве, но использовать их, чтобы выследить ночную дичь? Уоу-ух! Нет, они, конечно, великолепно видят в темноте, в конце концов, мы — хищные фэйри, а не родичи куриц из тех, что водятся на смертной земле. Однако у каждого есть свои слабые и сильные стороны. Совам доступны пути, скрытые от всех остальных, — особенно под покровом тьмы.

Я испускаю тот жуткий стон-крик, из-за которого смертные так долго верили, что совы являются порождениями зла. И в чём-то были правы. Ночь откидывает покрывало, заново вспыхивая багрянцем клёнов и одуряющим запахом кедров. Доверившись инстинкту, я падаю вниз, несусь слепо и абсолютно беззвучно, как умеет лишь серая неясыть. Петляю среди стволов, меж уходящих с моего пути ветвей и открывающихся передо мной миров. Где-то посреди этого безумного полёта присутствие госпожи Аламандин покидает меня, оставляя лишь мою собственную магию и начинающий постепенно возвращаться разум.

Разум — это хорошо, это просто замечательно! Способность думать мне ой как понадобится, если дело придётся иметь со столь… сообразительной дичью. Я лечу по следу, теперь видному совершенно отчётливо, снижаюсь почти к самой земле, чтобы не пропустить ещё один трюк из тех, на которые горазда моя добыча. Тихо, тихо. Все совы — специалисты по беззвучным полётам, но неясыть особенно тщательно следит за своим оперением и движениями, услышать её приближение практически невозможно. По крайней мере до тех пор, пока она не издаст этот ужасный, потусторонний крик-вой, пугающий порой даже меня саму!

Почти… Я вылетаю на поляну и от шока резко выворачиваю крылья, меняя направление. Да-a-a! Целых два пренеприятных сюрприза.

Во-первых, не одна я такая умная, что смогла выследить смертного беглеца. Совершенно ясно, что до меня по этому же следу прошли три теневые гончие.

Во-вторых, выследить добычу, оказывается, не самое главное. Её ещё надо схватить. И как мне сделать то, с чем не совладали темноглазые псы дикой охоты, я не очень представляю.