Гречиха (СИ)

И рукоятка знакомой всему войску неподъемной нефритовой палицы, тяжеленная башка которой окована сталью.

Жаль будет.

— Иди и найди голос наших богов. Я дозволяю удалиться.

— Иначе придется сворачивать поход, — уже додумал Джэбэ.

Восемь лет уже, как боги посылают пищу воинам и корм коням, создавая у неприятеля впечатление невероятной выносливости монгола и его коня. Что же случилось теперь? Чем разгневали богов?

Земля бедна. Добычи мало. Воины голодают. Что воины? Кони голодают. А без коней монгольскому воинству смерть. Или боги уже не желают, чтобы монголы дошли до последнего моря?

— Доброе утро, профессор.

— Доброе, доброе. Простите, не знаю, как вас величать. В прошлый раз познакомится, не успели. Больно деятельным ваш нукер оказался.

— Нукер, вы сказали?

— Да нукер, воин. Слово тюркское, у нас широкого пользования не имеет. Да вы присаживайтесь.

— Нукер, — катнул во рту слово гость. — А звучит, знаете.

— Уж экзотичнее, чем боец.

— Надо запомнить. А то бойцы уже обрыли. Рабоче-крестьянской отдает, а времена другие.

Гость помолчал. Раздумчиво так. Вдруг вскинулся.

— Да что ж это я? — Встал, живот втянул, не ладонь, ладонищу через стол протянул. — Разрешите представится. Седлов Николай Александрович. Предприниматель.

— Очень приятно. Энгельгардт Валерьян Анатольевич. Руковожу этим учреждением. Пока. Вы, как я понимаю, теперь наш работодатель.

— Ну, уж и работодатель.

— А что разгонять собрались?

— Экий вы колючий. Давайте-ка, лучше поговорим как партнеры. За рюмочкой.

— Отчего же не поговорить. Только вот простите представительский наш припас ввиду нервности обстановки, исчерпался. А восполнить, как вы понимаете не с чего. Жалованье который месяц не платят, — не преминул насплетничать ученный.

— Вот о жаловании я некоторым образом и хотел поговорить, а по поводу представительского припаса извольте, не беспокоится.

И чуть погодя.

— А у вас неплохой вкус, Николай Александрович.

— Это у вас неплохой вкус, Валерьян Анатольевич.

— Хе-хе. Справочки навели.

— А как же. Работать-то вместе.

— Будем ли работать?

— А это как скажете. Заинтересуйте.

— А тут справочки не навели?

— Признаюсь, больно уж мутное говорят.

— Чего ж покупали?

— Так я не вас покупал. Склады. А ваш институт, мне генерал по пьяни подписал. Кто же от такого откажется?

— И смех и грех. — Профессор снял очки, нахмурился и вмиг из благодушного, чудаковатого ученного превратился во что-то иное. Николай Александрович, закаленный чудесами нарождающейся российской рыночной экономики человеком был не робким. Но взгляд, которым его наградил, Валерьян Анатольевич очень ему не понравился.

С год назад приглашен Николай Александрович был в Среднюю Азию, к баю какому-то и решил тот бай гостей своих орлиной охотой удивить. Ехать не хотелось, но загипнотизированный угрозой смертельной обиды, которая почему-то всегда безотказно действует на гостей из России во всех национальных республиках, собрался и не пожалел. Свежо, интересно, вкусно. Но один момент застрял в памяти намертво. Когда огромная птица сорвалась с наруча, она кинула взгляд по сторонам. И глаза орла на долю секунды зацепили глаза Николая Александровича. В них не было сомнения в победе. В них было лишь сомнение, стоит ли рвать его, Николая Александровича. Или не рвать?

Такой вот взгляд и бросил на него профессор.

— Вы, умный человек, Николай Александрович?

— Не жалуюсь, — подобрался тот, нутром почуяв начало настоящей беседы.

— Как вы думаете, что это? — Профессор обвел рукой вокруг, указывая на многочисленные витрины с образцами холодного оружия и доспехов, каких-то тарелок и кубков, расположенных по периметру немаленького кабинета. Николай Александрович знал о странной для советского ученного страсти к колющим и режущим предметам, и сомневался, что такой солидный по прежним временам человек будет коллекционировать поделки современников. А если это не поделки современников, то он даже прикинуть не мог стоимость выставленных экземпляров. Николай Александрович солидно прокашлялся и сказал:

 - Минимум, тема для серьезного разговора.

Алмас-багатур, великий воин и не менее великий шаман пребывал в данный момент в состоянии глубочайшего обалдения, слушая бред, который нес посланец богов. Джэбэ-нойон похоже пребывал в состоянии аналогичном.

— Короче, братела, не будет больше бубликов бесплатных. Ты, в смысле Маркса, читал? Ну, так почитай. Там формула такая есть. Деньги-товар, называется. Чё, не ясно? Ну, так я тебе проясню ситуацию. Конкретная предоплата. Ты нам загоняешь рыжье там, антиквариат, мы все обсчитываем и конкретно скидываем товар. Типа там овес, гречиха, крупа всякая. Смекаешь?

Алмас-багатур почувствовал, как по спине пробежала капелька пота. В том, что происходило, виноват был только он сам. Нельзя было этого дурня на руководство выводить. И теперь свое опрометчивое решение, иначе как психическим срывом он объяснить не мог. Нервы-то не железные.

Связь пропала давно, почти сразу после последней поставки. Сроки же следующей не выдерживались. И положение его в ставке, во многом зависевшее от наличия фуража и провианта, пошатнулось.

После последней беседы с местным руководством ему больших сил стоило, не сгибая спины прошествовать через весь стан, слабость показывать нельзя, чутье здесь звериное, учуют, сожрут. Дошел до шатра, раба пнул, чтоб не бездельничал, и образу соответствовать надо и дисциплину поддерживать. Планировал и на Аскара наорать, в педагогических целях, разумеется. Не успел.

— Связь есть, товарищ майор, — порадовал его подчиненный.

Знал бы багатур тогда, чем эта радость обернется. Сначала все шло нормально. Хотя командированный не представился согласно уставу, а так же одет был не соответствующе периоду, ясность он внес, пояснив, что проблемы были связаны с неоплатой электроэнергии, однако теперь проблемы решены. После чего представил письмо от руководства. Письмо было подписано одним из руководителей проекта и наделяло гостя серьезными полномочиями. Признаться, гость не понравился майору Иманбаеву, потому что, прибывший больше всего напоминал мелкого хулигана с рабочей окраины, каковых майор, будучи потомственным офицером, поколотил в отрочестве немало. По странной прихоти городских властей офицерские городки располагались, как правило, в районах криминогенных. А поскольку пролетарии к военным дармоедам испытывали подсознательную ненависть, да и сознательную впрочем тоже, девушки предпочитали относительно вежливых молодых офицеров матерящимся гегемонам, драться приходилось частенько А говорили, у нас классовых противоречий не было. В нашей стране все было.

Однако, будучи человеком дисциплинированным, майор указания начальства воспринял, как руководство к действию. И сейчас потел от ужаса, слушая весь тот бред, который нес представитель Центра. Самым веселым в сложившейся ситуации, было то, что Джэбэ-нойон, будучи полиглотом, прекрасно понимал все то, что говорил этот псих.

— Так, что на реализацию товара больше не будет, — заключил свой спич заезжий самоубийца.

— Это всё? — Спросил Джэбэ-нойон.

И не оценив холода в голосе одного из величайших воителей современности, командированный продолжил. Причем выдал такое.

— И братву нашу здесь напрягать не стоит, Мы за своих всегда в ответе. — И все-таки осекся, наткнувшись на тяжеленный взгляд Джэбэ. Тишина была такой плотной, что её вполне можно было резать ножом и намазывать на хлеб.

Алмас-багатур привычно напряг мышцы, готовясь к неизбежному бою, результат которого был совершенно предсказуем. Переглянулся со стоящим рядом Аскаром. Тот шевельнул плечами, чтобы два меча за спиной улеглись поудобнее, прошептал что-то на тему последней охоты и замер. Только верхняя губа слегка подрагивала, скрывая готовые обнажиться клыки.