Могильщик. Черные перчатки (СИ)

Велион молча улыбнулся и последовал совету своей сотрапезницы: небольшой кусок окорока только разжёг голод.

Наконец, Элаги сжевала последний кусок и допила уже подстывшее варево из своего стакана.

— Ты парень молчаливый, — произнесла она. — А я, знаешь ли, поболтать люблю. И ты расплатишься со мной разговором.

— Согласен, — кивнул Велион. Он немного захмелел, да и вообще был не прочь поболтать. Завтрашний день может стать последним, почему бы и не поточить языком. — Удачный поход? — спросил он, кивнув в сторону бутыли с самогоном.

— Дорогая штучка, а? — усмехнулась Элаги. — Нет, прошлый мой поход был неудачным, едва ноги унесла. И не в проклятьях и прочей магии дело. На меня напали какие-то гады, невысокие, заросшие, клыкастые, похожи на здоровенных крыс, вставших на задние ноги. Знаешь таких?

Велион не знал.

— Хорошо, что у них оказались кривые и короткие лапы, — продолжала могильщица. — Так что я смогла сбежать, но не без потерь. — Девушка откинула с головы капюшон. Её правую скулу уродовал кривой шрам. — Камнем залепил гадёныш. А откуда деньги на самогон? Я, знаешь ли, девочка домашняя, после каждого похода возвращаюсь домой, в Харм. Мой отец — купец. Не скажу, что он очень уж богат, но денег достаточно. А я его младшая дочь. Так что, когда я нашла свои перчатки (купила у какой-то ведьмы), никто очень-то не горевал — наследство останется моему старшему брату, а меня не надо выдавать замуж, значит, не надо и лишаться приличного куска денег в качестве приданного. У купцов, знаешь ли, главное — это деньги, а мне всегда это не нравилось. Но папаша по-прежнему рад меня видеть: я рассказываю интересные байки, а я дома могу подлечиться, взять немного денег и идти дальше.

— Повезло.

— Да, повезло, — усмехнулась Элаги. — У тебя, конечно, всё не так. Когда последний раз ел?

— Вчера днём.

— Ещё хочешь?

— Не откажусь.

Девушка принялась раздувать костёр, а Велион нанизывать куски окорока на палочки.

Вновь начавший моросить с полчаса назад дождь кончился. Немного расчистилось небо, но солнце, уже практически склонившееся к горизонту, так и не выглянуло. Становилось всё холодней.

— Не нравится мне этот идол, — произнёс Велион, вспомнив о том, что обещал Элаги беседу.

— Он вроде бы безопасен, — махнула рукой девушка. — Да и сюда, знаешь ли, я попала не случайно — я здесь сижу с двух часов пополудни. До Импа четыре часа ходу, а я не хотела подходить к городу перед закатом.

— Откуда знаешь расстояние?

Прежде, чем ответить, Элаги откупорила бутыль и, улыбнувшись, плеснула в стаканы понемногу жидкости. Велион улыбнулся в ответ и глотнул самогона. Горло перехватило, из глаз брызнули слёзы. Тяжело дыша, могильщик принялся грызть сухарь. Его собеседница перенесла выпивку куда легче.

— Я, знаешь ли, говорила с одним из могильщиков, — сказала она отдышавшись. — Бедняга остался без левой руки и потерял перчатку, так что он сейчас побирается. Но хочет вернуться сюда, чтобы погибнуть, так он сказал. Он рассказал мне об этом месте, пояснил, как безопасно пролезть через стену в город. Но он не сумел зайти глубоко, засыпался на первой же куче добра. Но я, знаешь ли, хочу пролезть подальше, не из-за сокровищ, нет. Мне просто любопытно, — она замолчала и плеснула в стаканы ещё выпивки.

— А мне нужны деньги.

— Знаю. — Элаги снова усмехнулась.

Они ещё раз поели, пару раз выпили, о чём-то болтали… о чём-то… о могильниках. Кто где был, кого знал из «своих». Оказалось, что никого — Элаги большую часть времени проводила дома, а не на обочине дороги или во вшивом трактире, знакомиться с другими могильщиками ей было негде. Когда совсем стемнело, они начали готовиться ко сну.

Велион, порядком захмелевший, завернулся в плащ и улёгся спиной к костру, чтобы не видеть, как ложится Элаги. Нет, он был не прочь посмотреть, но это могло смутить могильщицу.

Девушка шуршала довольно долго. Наконец, успокоилась. Велион закрыл глаза, намереваясь уснуть, но неожиданно услышал её голос:

— Велион…

— Что?

— Иди ко мне.

Тотенграбер повернулся к девушке. Обхватив себя руками, она стояла коленями на своём плаще, в одних коротких нижних штанах. В тусклом свете костра Велион видел её стройное тело, плоский живот, тёмную впадинку пупка. Коротко остриженные волосы, даже не достигавшие плеч, были зачёсаны направо, чтобы не было видно шрам. Глаза Элаги поблескивали, дыхание было прерывистым. Она дрожала.

— Ну, мне, знаешь ли, холодно.

Велион поднялся со своего плаща, быстро скинув одежду, шагнул к ней, обнял, чувствуя прикосновение небольшой груди. Он склонил голову и поцеловал девушку в губы.

— Я таких тощих, знаешь ли, не люблю, — шептала Элаги на ухо Велиону. — И вообще не привыкла так вот сразу, только… — она застонала, крепче прижалась к нему, впиваясь пальцами в спину. — Но завтрашний день может стать…

Могильщик закрыл её рот поцелуем.

Холодно и одиноко…

Бесконечные скитания по дорогам, покрытым снегом, мелким, как пыль.

Дует ветер.

Этот ветер заметает снегом следы, оставленные одиноким путником. Стоит путнику обернуться и посмотреть, он уже не видит следов и забывает, откуда и куда шёл. Путник не знает, где он был, а где не был, ведь его следы блекнут, равняются, исчезают. И он продолжает идти.

Одинокий путник иногда сворачивает, а порой идёт назад, не зная, был ли он когда-то в этих местах или нет. Он видит всё новые и новые места, вещи. Но ему кажется, что всё это уже было, только истлели его воспоминания. Он не знает смеяться или плакать. Поэтому он продолжает идти.

У него нет цели. Если она когда-то и была, он её не помнит. Вокруг только холодная бесконечность снега. Но он продолжает идти.

Чувствуя только холод и одиночество…

Велион открыл глаза.

Всё ещё было темно, настолько, что он не мог различить идола, стоящего всего лишь в полутора десятках шагов. Костёр уже погас, но, несмотря на то, что воздух ещё не начал греться под лучами солнца, было тепло. К нему прижималось тёплое тело Элаги.

Тотенграбер закрыл глаза.

Элаги… Девушка, которую он знает всего несколько часов. За эти несколько часов она стала ему настолько близкой, насколько потом станет чужой. Если они не погибнут сегодня, их дороги разбегутся, и так, поодиночке, они будут скитаться по этому миру, может быть, иногда вспоминая о существовании друг друга во время ночёвки в одиночестве. А потом погибнут, каждый в свой час и день, там, где им суждено.

И всё время они будут чувствовать холод и одиночество.

«Что за хандра?» — сонно подумал Велион. Поворочавшись пару минут, он заснул.

Они двинулись в путь рано утром, позавтракав и ещё раз занявшись любовью. Перед уходом Элаги предложила оставить припасы на месте, а с собой взять только немного воды, несколько сухарей и пару кусков свинины, столько, чтобы хватило пообедать.

— Не надо ничего такого говорить, — твёрдо сказал могильщик. — Мы обязательно вернёмся вместе.

— Знаешь ли, могут быть разные варианты, — усмехнулась Элаги. — Но в любом случае идти и лазать по развалинам налегке будет куда проще.

С этим Велион спорить не стал.

Почти все вещи — сумку, одеяло и плащ, принадлежащие Элаги, а так же полупустой рюкзак Велиона просто оставили рядом с догорающими углями костра. С собой взяли только оружие и немного еды и воды.

Несмотря на то, что утро было пасмурным, через три часа после рассвета немного потеплело, задул приятный ветер, а ближе к полудню солнце наконец-то показалось из-за туч. Элаги сказала, что это хороший знак, Велион молча кивнул, соглашаясь. Ещё через час небо окончательно расчистилось, стало почти тепло — настолько, насколько это возможно в конце октября. Тотенграбер скинул плащ, а его спутница наполовину расшнуровала свою куртку.

Раскисшая дорога была практически прямой, только изредка виляла, изгибалась, как змея, но вскоре вновь распрямлялась. Кустарник становился всё выше и гуще, превращаясь в непроходимую колючую стену. Солнце выманило наружу жителей зарослей — уродливые птицы, которых Велион видел вчера, появлялись всё чаще, а в корнях кустов начали мелькать жутковатые твари — ящерицы, которые больше смахивали на рыб без чешуи с зубастыми пастями, занимающими полголовы. Птицы вяло охотились за рептилиями, хотя охота скорее напоминала драку — если двум-трём птицам удавалось убить одну из тварей, они собирались кучкой у тельца и неторопливо его расклёвывали. Если же гибла одна из птиц, а другим не удалось забить своими клювами чешуйчатого гада, то обедала ящерица — откусывая от тушки огромные куски и медленно их пережёвывая, тупо глядя выкаченными глазами куда-то в никуда. Но большая часть птиц охотой не занималась — уродцы садились на тонкие ветви кустарника и своими умными и злыми взглядами провожали людей.