Место встречи (СИ)

После этого инквизиторского заключения мы отправились рассматривать окрестности без него.

Чтобы время, которого у нас было немного, не пропадало зря, я нацепил на себя наушники и стал обходить кастель по внешнему периметру, водя перед собой удочкой портативного детектора. Подобное зрелище здесь было не в новинку — по неким причинам здешние искатели привидений действовали сходно. Впрочем, на многое мы не надеялись. Когда я спросил у Шевонн, в каком интервале настраивать детектор — типа стальная ржавь, медь или серебро, — она замялась.

— Во всех местах был обычай замуровывать в строение живых людей, — проговорила она. — Здесь тоже бытуют похожие легенды: про жену каменотёса. Но это не по вашей части: о таком я бы никого не просила.

— Однако вы очень внимательно выслушали Васеленин околонаучный трёп, — с раздражением ответил я: прибор оттягивал руку, а она даже помочь не желала, только отвлекала меня пустыми разговорами.

— Потому что… — она никак не решалась сказать, — потому что над кладом, который мы ищем, должен стоять призрак. Может быть, этот самый.

— Конечно. Для охраны богатства было модно оставлять немых сторожей, — откликнулся я.

— Неправда. Я не хочу о таком ни говорить, ни помыслить.

— Даже помыслить? Полно вам. В прошлом, прикасаясь к ужасам, не надевали белых перчаток. В них выражался сам человек — во всем его величии и всей мерзости. Это был правильный масштаб.

— Вы хотите вызволить из меня откровенность?

Нет, по-русски она говорила плоховато. Отчего-то мне пришла мысль, что будь это старолитовский язык, она…

Снова чепуха полнейшая. Ей по виду никак не более двадцати пяти.

На следующий день как раз было полнолуние, погода ожидалась ясная, и они уговорились пойти полюбоваться на Бледнячку. Днём я увязался за ними, к их обоюдной радости. Надо показать им, что я ничего не испорчу ни теперь, ни в дальнейшем. Друг в принципе собирался брать меня на работу в качестве сопровождения, хотя как охранник я тоже пригоден. У меня специально выработали иммунитет к той пакости, которой нас травят, чтобы без помех очистить чемоданы в поезде или хозяйскую квартиру. Цель у нас, понятно, была иная: обнаружить и обезвредить саму пакость.

Мёртвой плоти и металла в этой земле так же много, как на поле битвы при Клонтарфе, куда нас водили на экскурсию всем подразделением. Вся Литва, вся Беларусь — такое поле битвы и скорби, над которым стоит непрекращающийся звон. Мой Друг ничего конкретно не угадывал, хотя, безусловно, понимал не меньше моего. К тому же его приборы могли обнаружить не всё: многие находки шли в качестве нечаянного приложения к основному. Наш век по праву называют железным.

Меня всё больше беспокоит наша спутница. Запахи у неё, без сомнения, заёмные: как скорлупа или — иногда — будто полный рыцарский доспех. Не такие резкие, чтобы забить мне чутьё, — хотя это надо ещё постараться, при моей-то специальной выучке. Однако до предела настораживающие.

Потому что я угадываю — на самом деле угадываю — внутри этой женщины ненасытную пустоту. Древнюю бездну.

И мне становится очень страшно.

Шевонн ищет совершенно определённую вещь. Сокровище в ряду сокровищ. Артефакт — необычный термин в устах женщины, занятой тем, чтобы сохранить и преумножить свою красоту — а она постоянно глядится в зеркала, будто испытывая их на прочность. Безусловно, такой раритет, что не может истлеть, значит, скорее всего, морёный дуб, или камень, или драгметалл. Первое почти исключено — озером она интересуется мало, хотя мифическая Панна начинает свой путь именно оттуда. Камень? Тогда зачем ей мои услуги. Металл — практически очевидная цель, тем более что она будто специально проговаривается при чужих.

Только вот призраки, как утверждают легенды, бывают привязаны к родимым камням, в якобы реальной действительности имени Васелени — к натуральным полимерам и тому подобному.

Я никак не могу свести в один фокус две вещи: поиски семейного достояния — и бродячий морок. Должно быть нечто сходное с отражающей…

Ночь — время, когда люди спят или прячутся, а иные силы безраздельно властвуют над землёю. И в такое время эти двое хотят работать? Нет, в одном Друг молодец: не взял меня на поводок, а скомандовал «рядом».

В искусственном озере плескалась луна, более красная, чем на небе. Почему думают, что собаки не различают цветов? Очень даже различаем, когда они несут смысловую нагрузку.

— Она не та, — смутно проговорил Друг, шаря по траве своим удилищем. — Источник блика должен находиться в стороне. Во всяком случае, копать под водой мы не имеем ни права, ни возможности.

— Рукопись говорила о стене, — коротко заметила девица, идя пред нами ко входу в крепость. Запах её намекал на раздражение. Классическая абстиненция, которую эти существа испытывают без привычной для них снеди. Клянусь колдуном по имени Абхартач, что-то я умнею так резко, как мой Друг тупеет.

Ключом от калитки в массивных воротах они заблаговременно разжились. И едва наша процессия вступила на широкий мощёный двор и сделала по нему десяток шагов, как…

В наушниках Друга мерзко и оглушительно запищало. Против нас, на фоне бугристой стены, появилась как бы лунная тень — развевающиеся одежды, туман вместо лица, лёгкий дух медной яри. Вмиг сфокусировалась, потом распалась веером — и вот уже трое уходят вдаль: в точности такие, как описано. Друг уронил снасть и тихо ахнул. Тут произошло ужасное: на месте затылков и тыловой части вмиг нарисовались лица, вернее — морды. Дева с отпечатком порока на худом личике, зрелая дама, сотканная из мерцающих асфоделей и боярышника, чёрная свинья с грозно выставленными вперёд клыками, чьи сосцы метут пол, а вдоль хребта бежит по длинной щетине струя фосфорного блеска.

Я отчётливо услышал, как от Трёх полыхнула зарница гнева и накрыла Друга с такой силой, что он запнулся ногой о нечто и упал. Рыжая Дева поспешно впитывала исходящий от него ужас и наполнялась им подобно сосуду, отдавая излишки Трём. Никто из них не хотел или не мог оборвать круговорот!

И тогда я поднял голову к небу и впервые в жизни залаял.

Голос мой был поистине грозен. От него заколыхались и померкли хищные тени, с месяца ниспала кровавая пелена, и колдовство прекратилось.

Мои спутники стояли в щедром серебристом сиянии, тесно обнявшись, но мне не было до них никакого дела. Я шёл по следу меди.

— Я люблю тебя. О Луг, впервые за столько лет… Прости. Тебе понадобилось стать на грань, чтобы я поняла.

— Пустяки, девочка. У меня и сердце, и голова покрепче многих. Жуткими картинками их не проймёшь.

— Ой, что там делает твой пёс? От стресса избавляется?

Я лихорадочно подкапывался под стену в том месте, где через узкий провал до меня доносился тот самый запах. Оттуда лилось тускло-жёлтое мерцание. Долька круга, полукруг…

Сэт, по всей видимости, решил нарыть нам путь к отступлению — будто не было калитки. Земля так и летела в стороны под напором сильных лап, оседала вниз… Просунул туда пасть и ухватил нечто массивное, плоское, отполированное.

— Зеркало! Он нашёл зеркало!

Нельзя позволить нежным человеческим рукам первыми коснуться магии. Я чуть побегал вокруг них, будто бы в приливе радости, подышал на то, что держал в зубах, хорошенько его обслюнил и лишь тогда сложил к ногам. Обезврежено.

— Старинная бронза, — я вертел в руках диск. Полировка была практически нетронутой, на оборотной стороне прощупывался сложный и тонкий рисунок.

— Именно, — Шевонн отлично держала себя в руках: на лице не было написано почти ничего. — Поверни к свету реверсом. На обороте должна быть кельтская Дева Мария.

— Голограмма в духе древних китайских. Напротив рисунка металл уплотняется и вызывает преломление лучей прямо перед зеркальной поверхностью. Я читал о таком в «Науке и Жизни», — бормотал я.

— Там ещё и кельтская триада женщин выгравирована вторым слоем, — кивнула Шевонн. — Девственница с ребенком Арианрод, жена из цветов Блодайвет, старуха Керидвен, или Чёрная Свинья Смерти.