Сосуд (СИ)

— Ма, может не пойдем, а?! — с надеждой спросила я. — Не хочу Его видеть лишний раз…

— Кьяра, этой чаши не миновать! Отказ богиню только разгневает! А с отцом тебе еще рядом жить и жить! Будь умнее его, смирись, — увещевала меня мама, помогая натянуть охотничьи сапоги из мягкой оленьей кожи. — Он родной тебе, по крови… Кто защитит тебя, если вдруг что случиться?

— От кого защитит?! — тут же взвилась я. — От него самого?! Много он мне хорошего сделал?! К сестре и брату не подпускал, мол дурно я на них влияю, нечего им со мной водиться! Охотиться запрещал! За это его благодарить?!

Я притопнула сапожком:

— Если б не брат его, дядя Мират, голодали б мы с тобой! Вот что я тебе скажу: лучше б ты к нему (к дяде) в Кайрими пошла! Он мне отцом стал, настоящим, научил всему, что сам умеет, да и к тебе добр… всегда!

— Глупая ты у меня, молю Айору, чтоб защитила она тебя…

— И вообще, Ма, давай об этом больше не говорить. Скоро огни зажигать будут, ритуал на закате, так ведь?!

— Да, Кьярочка.

Глава 2. О том, что 'молчание — золото'

Вот и настал миг истины! Горящие свечи из животного жира чадили так, что тяжело было дышать, но, похоже, это волновало только меня одну. А может, просто не хватало воздуха от волнения, ведь скоро ритуальную чашу поднесут и мне? Вздор! Какое волнение? Я абсолютно спокойна!

Вздохнув, я посмотрела на статую Айоры, что привезли из самой столицы. Без присутствия богини — вернее её образа — церемонию не провести. Хотя наша 'богиня' была в сотни раз меньше и вряд ли краше той, что возвышалась в Храме Равновесия. Но кто знает, как на самом деле выглядит богиня?!

Говорят, лицо её словно маска — одна половина светлая, слепящая всепрощающей добротой и любовью, что светятся в её правом глазу, вторая же — как левый глаз, будто мраком поддернута, черная как антрацит, осклабившаяся в зверином оскале, взирающая с ненавистью и яростью. В правой руке она держит пучок золотистых колосьев, в левой — плеть, карающая непокорных.

Рассказывают, что счастливчики в попытках снискать благодать Айоры, истово молясь в столичном Храме и тысячекратно преклонив пред ней колени, могут увидеть единый, цельный светлый лик богини, открыто улыбающийся им. Это всегда предвещало удачу и счастье.

Но к величайшему сожалению служителей Храма сейчас это случается крайне редко и поток паломников, несущих с собой уже чисто земную благодать: золото, драгоценные камни, редкое оружие, провизию, — всё то, что не стеснялись принимать жрецы и жрицы храма Айоры, — истончился.

Теперь единственным постоянным доход храмовников остался 'Путь Оракула Айоры', совершаемый каждый год по всем городам и весям нашего государства — королевства Прайоры, начиная от столицы — Аркена — и заканчивая Приграничьем, то есть моим домом.

Посмотрев на свои мелко дрожащие пальцы, я нервно хмыкнула, за что тут же удостоилась неодобрительными взглядами стоящих рядом девиц. Самой молоденькой из которых была моя сводная сестра Тиана.

Выглядела она просто сногсшибательно: медные волосы собраны в высокую прическу, красивый изгиб длинной шеи, одухотворенный взгляд изумрудных глаз, тонкие кисти рук прижаты к высокой груди в приветственном жесте к Богине… Смотрите‑ка, похоже, что глаза её сверкают от непролитых слез, а губы сложились в таинственную улыбку, такую мягкую и манящую! О Айора, всё это абсолютно соответствует образу одухотворенной непорочной девы!..

Меня сейчас просто стошнит! Чтобы не смотреть на сестру, я еще раз окинула, пришедших почтить Оракула самой Айоры, своим явно нездоровым взглядом (а с чего ему быть здоровым, скажите, если этот противный едкий дым свечей так сильно жжет глаза?).

В толпе нарядно одетых мужчин и женщин я отыскала мать и ещё раз ободряюще ей улыбнулась. Волнуется… а кто бы не волновался? Я у неё одна. Отца я намерено избегала. Если бы не Тиана, он бы вообще сюда не пришёл. Отец от меня не ждет ничего хорошего, как, впрочем, и я от него и в этом мы схожи.

Справа, у бревенчатой стены, украшенной остролистом и кистями рябины, стоял еще один человек, которого я никак не ожидала сегодня увидеть. Тэнэт. Вернулся? А ведь мы не виделись почти три года.

Тэнэт — мой давний друг по детским проделкам и совсем недетским вылазкам в лес.

Именно он всегда главенствовал в нашем тандеме. Сын командующего легионом, расквартированного в Крепости Дайрэм — 'надежды', последней заставы Приграничья, почти всё детство провёл у своей бабушки Лиры.

Собственно познакомились мы, кода я, трехлетняя малышка, пыталась поймать свою первую добычу! Кровь охотника, знаете ли, взыграла!

Добычу… Хм… Хорошо, надо быть честной — это была бабочка. Зато какая(!) — огромная, в пол ладошки, темно — коричневая, с пурпурными вкраплениями на больших крыльях! Беря очередную высоту в погоне за вожделенным трофеем, я весьма неудачно приземлилась с поваленного дерева прямо на коленку прятавшегося под ним мальчишки. Кто ж знал, что, играя в 'прятки', он лучшего места не нашел? Так мы и стали друзьями. Ну, это уже после того, как выяснили, кто виноват, кому вообще принадлежит бревно и у кого ноги — руки не из того места растут.

То, что Тэнэт был старше меня на три года, нас не смущало. Ладно!.. Не смущало лично меня, и это главное. А он никуда не делся — смирился, что дружит с малявкой.

Долгие годы Тэнэт был лишь моим другом, моим братом, но где‑то в четырнадцать, я поняла, что моя любовь к нему нечто большее, чем детская привязанность. И сейчас я смотрю в его синие, как вершины Веерских гор, глаза, не веря, что этот высокий и широкоплечий брюнет и есть тот милый задиристый пацан, с которым я проводила в детстве так много времени.

Высокий, звонкий голос Оракула буквально вырвал меня из воспоминаний.

— Дети Айоры, возрадуйтесь! Ваши дочери сегодня обретут свой путь! — стройная женщина в красном платье с золотой вышивкой стояла в центре круга, образованного двенадцатью девушками. — Даруй же нам, Милостивая Айора, величайшую возможность узреть волю твою!

На лице прорицательницы была маска, расписанная под лик богини. Черно — белые линии сплетались в причудливом орнаменте, перетекая друг в друга, сливаясь и вновь появлялись, но уже иными узорами. В неровном свете сотен свечей они казались живыми.

Длинные белые волосы прорицательницы, достигающие поясницы, поблёскивающим плащом укутывали её женственную фигурку, завиваясь на концах. И вся она светилась, будто действительно была благословлена самой Богиней.

— Нет в женщине её начала! Душа её рождена в нем, в мужчине, для него вынута и воплощена. Ему же она и принадлежит, — голос Оракула завораживал. Он журчал как молодой ручеек, только что вырвавшийся из‑под толщи снега, переливаясь звоном тысячи колокольчиков. — Мудра Айора, и знания её даруют великое счастье вернуться к истокам и обрести продолжение свое, познав всю силу любви, покорности в руках её сынов…

Голос прорицательницы манил, околдовывал, погружая в гипнотический транс.

— И именно ему, мужчине, дан величайший дар — открыть истинную природу женщины. Как не могут овцы без пастуха, слепой без поводыря, жаждущий без воды, так не может и женщина без мужчины! Преклоним же колени наши пред давшими жизнь дочерям своим!

Смысл слов Оракула медленно тонул в пучине моего сознания, и только что‑то, упорно мелькающее на самом краю бездны, мешало мне погрузиться в сладкое небытие. Ах, да… колени… преклонить колени! Перед кем? Перед отцом?! Ну, уж нет!

Я вздрогнула и, очнувшись, осмотрелась: девушки образовывали круг. За нашими спинами, склонив головы, стояли маги, прибывшие с Оракулом. Ритуальные одеяния, в пурпурно — золотой гамме, надёжно скрывали их фигуры и лица. А вот за ними… Великая Богиня! Что это?! Словно тысячи тысяч мерцающих волшебными огоньками светлячков выстроили стену, отделившую нас, избранных, от остальных присутствующих…

— Дочери Айоры, окуните десницы свои в Чашу Судьбы и примите Дар! — я увидела, как в руках Оракула, сложенных ковшом, появился золотистый туман, он уплотнялся, сгущаясь всё больше и больше… Ещё мгновение… и я глазам своим не поверила — Чаша Судьбы! Чуть — чуть больше той, которой я черпаю воду из ведра, чтобы ополоснуться.