Странница (СИ)

Оборотни действительно не вернулись, подвывали издалека, пока это не надоело Гару и он не разразился для начала впечатляющим лаем, а потом показал всем, как надо выть. Оборотни устыдились, и после этого в округе наступила тишина. Когда рассвело, они даже поспали немножко, хотя Лене казалось, что спать она не будет неделю. Потом шут, как ни в чем не бывало, сбегал к ручью умыться и сел бриться: бритва у них с Маркусом была одна на двоих, чтоб таскать поменьше.

– Туда не смотри, – посоветовал Маркус, отворачивая Лену от того места, где вчера были лошади. и начиная собирать вещи. – Позавтракаем потом, хорошо?

Недоволен решением был только пес, который был готов завтракать всегда и везде. Обедать, ужинать и полдничать – тоже. Груз легко разместился в двух заплечных мешках, Лене, конечно, ничего нести не доверили, и даже Гару не навьючили. Маркус практически не хромал, но груз у шута был все равно заметно больше. Правда, шагал он легко. Лена понимала, что десяток килограммов для молодого и сильного мужчины – ерунда. Даже больше десятка. Просто привыкла она к другой действительности, когда мужчина не погнушается флиртовать с женщиной, которая сумки с базара тащит, но помочь поднести не предложит.

В первой же деревне они купили лошадь. Сначала вообще продавать не хотели, но потом выяснили, что для Светлой, и начали отдавать даром, насилу Маркус всучил деньги. Светлая на лошадь, правда, садиться отказывалась, зато мужчины сложили на нее весь груз и бодро топали рядом налегке. След от укуса исчез к следующему вечеру, а Маркус снял повязку – рваная рана казалась обыкновенной царапиной. Гару больше не чавкал, зализывая свою рану, а бодро носился за птичками, взлетающими прямо из-под ног.

Ночью небо заволокло тяжелыми тучами, так и висевшими над головой еще несколько дней, а прорвало из как-то сразу: хлынул даже не дождь. Даже не ливень. Лена промокла практически мгновенно. Мужчины начали ставить палатку, но дождь хлестал так, что удалось им это не сразу. Правда, с такой дикой силой он перестал хлестать довольно быстро, плавно перешел в нормальный летний ливень, мокнуть под которым все равно не хотелось.

– Лена, давай-ка разденься, – скомандовал шут, – а в палатке наденешь сухое платье, у нас мешки непромокаемые. Давай-давай, мы отвернемся.

Лена послушалась. Платье липло к телу, так что на процесс снимания ушло неожиданно много времени. В палатке (а она была с дном, как и положено хорошему туристскому снаряжению) она быстренько обтерлась полотенцем и вытащила из мешка платье. Оно было влажное, как и все прочее. Непромокаемость мешков не была рассчитана на такой напор. Мужчины залезли уже в одних трусах – тоже совершенно мокрых, поспешно натянули штаны и рубашки. Гару зарыдал снаружи. Лена немедленно начала его жалеть, но шут остановил:

– Врет: я ему тент натянул, на него не капает. Ему просто скучно. А ты представь: ведь первое, что он сделает, если мы его впустим, – вытрясется. Поскулит и перестанет.

– Тут еще только его не хватало, – проворчал Маркус, – и так тесно. Черт, все мокрое… Холодно будет. Вот это одеяло чуток посуше. Делиена, давай-ка в серединку, еще простудишься.

Так и спали в обнимку, и все равно мерзли. Дождь постепенно стих, капли уже не барабанили по круглой крыше палатки, а легонько постукивали, потом уже просто шуршали, когда сквозь плотную ткань стал проступать солнечный свет, Лена проснулась окончательно. Маркус тихонько похрапывал, обняв ее. Лена осторожно сдвинула его руку со своего бедра, и он тут же открыл глаза.

– О, солнышко! Шут, вставай, сушиться будем.

Шут побормотал, но просыпаться не стал. Маркус вылез наружу, а вместо него внутрь немедля просочился Гару и полез с мокрыми поцелуями сразу к обоим. Грязен он был – ни в сказке сказать, ни пером описать, Лена насилу его прогнала и выбралась следом. На небе не было даже намеков на облака, раннее солнце уже поджаривало. Маркус развешивал по кустам их вчерашнюю одежду и мокрые одеяла.

– Дрыхнет? Ну и здоров он спать, а?

– А я не здорова, – проворчала Лена. – Всю жизнь было любимое занятие: поспать, сны посмотреть…

– А зачем тебе сейчас? Ты и так в сон попала. Разве нет? Маги, оборотни, мечи… Кстати, перестань бояться оборотней, практически безвредные существа, ну не виноваты же они в том, что заболели. Это просто болезнь такая. Как у вампиров. Не бойся, не заразная. Мы оборотнями не станем. Шут – уж точно. Никогда не слышал, чтобы эльфы становились оборотнями или вампирами.

– Почему ты так хорошо понимаешь меня, Маркус? – спросила Лена. В сером платье было жарко и противно: оно было все-таки влажное. Маркус порылся с мешке и кинул ей рубашку шута.

– Переоденься. Твои ножки я уже видел, так что стесняться не надо. А платье посушим. – Он отвернулся и продолжил: – Сам не знаю, почему я тебя понимаю. Сроду женщин не понимал. А тебя – понимаю. Ты естественная, что ли… Делиена, а ты в принципе флиртовать или кокетничать умеешь?

– Нет, наверное.

– Ваш мир жесток к женщинам, – вдруг заявил Маркус. – Ну где ж это видано, чтоб женщина должна была целый день работать, а потом еще домашними делами заниматься?

– Ну да, – кивнула Лена, – то-то я смотрю, травницы да белошвейки сплошные бездельницы. Горничные, кухарки…

– Замужние женщины редко работают, – удивился Маркус. – Других дел хватает. Дети же, а с ними столько хлопот. Ну, случается, что белошвейка, выйдя замуж, оставляет пару заказчиц, но это больше для души. Муж-то для чего нужен, если он не может обеспечить жене и детям нормальную жизнь. А у вас, ты говорила, все работают. Да еще так: целый день… Да еще на такой работе. До сих пор не верится: женщина – на стройке… Тяжести таскать – мыслимое дело? А потом домой прийти и начать мужу суп варить. А муж лежит отдыхает, потому что он видите ли, устал… Странный мир.

– Странный, – согласилась Лена. – Каждый третий брак распадается. Не хотят жить вместе.

– А то ж, – кивнул Маркус. – Ты переоделась, поворачиваться можно? Нет, ножки у тебя точно красивые. Ну чего ты, я ж правду говорю. Если женщина сама может заработать себе и детям, зачем ей еще муж нужен? Для постели? Ну, тут, я думаю, в твоем мире тоже проблем нет. Делиена, а почему… то есть прости, конечно, а почему ты сама замуж не вышла?

– Да как-то не звали особенно. И сама не рвалась. Хотелось, чтоб по любви, а не чтоб бумажка была…

– Нормально, – пожал плечами Маркус. – Слушай, я разденусь, ладно, а то на мне штаны дольше сохнуть будут, чем на кустах.

– Я твои ножки тоже уже видела, – фыркнула Лена. – Догола только не раздевайся.

Маркус ухмыльнулся, скинул штаны и рубашку и тоже раскинул на кустах.

– Замуж надо по любви. Во всяком случае, в молодости. А то так бывает, что… Я вот от своей жены ушел.

– Ты был женат? – удивилась Лена. –А не говорил.

– Случая не было. Был я женат. Я на Пути-то ушел, мне уж тридцать было, в тридцать почти всякий мужчина женат. Ты на шута не смотри, он не пример, у шутов детей не бывает, какая ж женщина за такого пойдет… Да и вообще, быть женой шута… Вот ты бы смогла, я думаю, тебе плевать, что кругом скажут.

– Не плевать.

– Ну, как хочешь. Только со стороны-то виднее, кому на что плевать. Отец меня жениться прямо-таки заставил. Сказал, если сам не выберу, то выберет он, ну я и выбрал. Нет, она хорошая женщина была, славная, симпатичная такая. Только не любил я ее. Совсем. Уходил, даже не оглянулся.

– А дети были?

– А как же. Двое. Мальчики.

– Их ты тоже не любил?

– Нет, Делиена, – вздохнул Маркус. – Не любил. Ничегошеньки не чувствовал. Мужчина любит детей любимой женщины, а женат он на ней или нет, неважно. Вот Эви-маленькую я любил, а сыновей… У них все благополучно было потом, я интересовался. Выросли, солдатами стали, как почти всякий Гарат, один погиб в приграничной стычке, уже лет под сорок ему было. Второй благополучно умер от старости… Сама понимаешь, у меня, как у Лиасса, где-то в Гарате правнуки или праправнуки бегают… Чужой я им, а они мне. А вот жена… Она молодец. Слова плохого обо мне не говорила ни детям, ни кому другому. Потом замуж вышла за моего младшего брата, когда он овдовел. Хорошая женщина. Только не моя, понимаешь? Я и не появлялся дома больше. Присылал с оказией деньги или подарки… подарки чаще, денег у них, хвала ветру, хватало, поместье-то прибыльное было. Слышал, что принимала подарки, расспрашивала обо мне и ни разу не попрекнула.