Ванильная пинта (СИ)

– Да мне все равно… – я постаралась сделать вид, что ничего не понимаю, – нажрался ты, или нет, я хочу спать. Уходи! – как же я пожалела, что сумка моя с баллончиком осталась внизу, но разве я могла подумать, что чёртов баллончик пригодится мне в моей же комнате?!

Андрей покачал головой, шутливо сжав губы.

– Я подпишу завтра всё, что ты скажешь… – у меня не осталось другого выхода.

– Да ничего ты не подпишешь, – только усмехнулся он над моим испугом, – и не подписала бы…

Мне стало очень страшно. Наверное, вообще никогда не было так страшно. Он ясно дал понять, что то, чего я боюсь, не самое страшное в жизни. Он всерьёз намеревался убить меня сегодня. Я не имела ни малейшего понятия, сколько стоит мамина компания, да и не задумывалась об этом никогда, но теперь поняла, что вполне достаточно, чтобы лишить человека жизни. И мамина машина взорвалась именно из–за этого. И Андрей сошел с ума из–за этих денег… Не знаю, почему, но я стала улыбаться ему. Сквозь слезы, но улыбалась. Наверное, это нервное, такая реакция психики… Я осознала, но не поверила до конца, что всё именно так случится, как я думаю.

– Ты хотел меня напугать? У тебя это хорошо получилось… Я поняла, что тебе это важно. Я вообще глупо себя повела. Пожалуйста, отпусти…

– И что будет? – казалось, он просто играет со мной, но всё равно хотелось на что–то надеяться.

– Ты уйдёшь, я лягу спать, а завтра мы поедем в офис и… Да сдалась мне эта компания! Неужели ты поверил, что она мне нужна?..

– Не убедила, – он захватил две мои руки одной, а свободной расстегнул мою гимнастерку.

Я заёрзала, стараясь хотя бы освободить ноги, но удалось лишь брыкнуть его в живот. Мгновенно последовала его реакция – локтем мне в живот. Я согнулась, насколько это было возможно. Обжигающая боль разлилась внутри, а обида и страх накатили новой волной слез.

* * * 

Не думала, что этой ночью мне удастся заснуть, хотя, конечно, я вообще о другом думала… Я заснула, не помню почти ничего. Ни как все это закончилось, ни того, что он говорил. А ведь он говорил что–то все время… почти все то время, что…

Первое, что я помню – я проснулась в палате. Это была аккуратная, чистая комната в какой–то частной клинике. Голова страшно болела и кружилась, меня мутило. Все тело ныло так, как в прошлую зиму, когда я не одну неделю провела в постели с тяжелой ангиной. Жар, полутьма в глазах, хотя палата хорошо освещалась потолочными неонами. Мне было не страшно, но ужасно противно, гнусно… но я не знала, отчего. Я не помнила ничего! Дверь распахнулась, и вошли двое. Я сфокусировала взгляд… Это пришел Андрей и с ним доктор. Ну, по крайней мере, пожилой человек в белом халате. Я и не стала бы предполагать, что он кто–то другой. Мне в тот момент трудно было понять, что происходит, и я была рада, что Андрей здесь, что я не одна в этом чужом месте. Тем более что минутой назад я будто ледяным душем, была повержена воспоминанием о том, что мамы больше нет… Это – единственное, что четко было в моей памяти тогда. И Андрей сел рядом, заговорил со мной, как с дочерью… Врач проверил мой пульс, посветил в зрачки своей гестаповской ручкой–фонариком и спросил, что я чувствую, на что жалуюсь. Я выдала все, как есть, мол, мутит, голова и т.д. Тогда он ушел. А Андрей остался сидеть на моей постели.

– Что произошло? Я больна?.. – я попыталась выяснить у него обстоятельства того, как попала сюда.

– Да… – он потянул паузу с нервно–натянутой улыбкой, – заставила ты меня понервничать, Лизавета. Я не должен был тебе разрешать пить на похоронах. По крайней мере, столько…

– Пить? – я напрягла память, всплыло то, как меня стошнило в машине. – О, черт! Это отравление? Чего они говорят? (я имела в виду врачей).

– Может, и отравление. Я тебя не мог добудиться, когда домой приехали. Если честно, испугался ужасно… – он уткнулся лбом в растопыренные пальцы, краснея. – Главное, услышал, что дышишь, и… развернулся и прямиком сюда, в клинику.

– А чего они делали? – с интересом расспрашивала я, но казалось, каждый мой вопрос заставляет его дико напрягаться.

– Врачи?.. – растерялся он.

– Кто же еще… – хмыкнула я, пытаясь разглядеть, что скрывает его фальшивое поведение.

– Что–то вкололи… Тебе сейчас нужно будет пройти обследование. Говорят, это может быть аппендицит.

Я испугалась. Нет, даже смешно! Я испугалась, что меня будут оперировать в этой клинике… Да лучше бы все было действительно так, как он говорит! Конечно, можно было понять моё состояние, почему я так расстроилась, расплакалась. Мне подумалось, что мама очень нужна мне здесь, сейчас, тем более, если мне предстоит операция… Если бы она была здесь, я бы ничего не боялась…

Никто её не мог заменить, тем более, Андрей! Он погладил меня по голове, сказал, что это совсем не так страшно, как я себе представляю, но… от его прикосновения меня почему–то бросило в жар. Я очень сильно вспотела. Даже больничная пижама прилипла к телу. Я оттолкнула его руку. И тут с его лицом произошли изменения. Оно все напряглось, заходили скулы, будто он вот–вот плюнет мне в лицо. А потом он стал улыбаться. Не фальшиво, с чувством! С чувством мерзкой самоуверенности и безнаказанности, нагло и даже загадочно, будто я еще многого не знаю и не понимаю. Потом ничего не сказал. Просто встал и ушел.

* * * 

Я лежала в палате и думала, пыталась предположить, что все это значит, размышляла, рассуждала, старалась вспомнить. Я подумала – какая связь между отравлением водкой и аппендицитом? Не понимаю, неужели алкоголь оседает в желудке, как пища?.. Бред какой–то! – вспомнить так ничего и не удалось, но чувствовала я себя и вправду как при температуре. Потом пришел «доктор» и проводил меня в процедурный кабинет для этого самого «обследования». Вот тогда у меня появились первые подозрения, что что–то действительно не так. Клиника оказалась очень небольшой. На весь этаж насчиталось не больше пяти комнат, дверей я имею в виду, закрытых дверей, без табличек и номеров. Будто палат тут и не было вовсе. Правда, в остальном все соответствовало виду больницы. То есть оборудование и все остальное у них было. Все новое, чистое. Запах нашатыря и хлорки, и еще чего–то, очень больничного. В процедурном стояло кресло, обтянутое новеньким серым дерматином. Рядом какие–то аппараты. Еще это кресло… оно что–то среднее между зубным и гинекологическим. Оно располагало пациента полулежа.

– Руки на подлокотники, – сказал мне врач тоже очень убедительно, холодно, цинично, как врачи обычно произносят надоевшие им формальности.

Я села, локти положила, как он сказал. В кресле было слишком удобно. Захотелось спать. Он позвал сестру. Та проделала несколько процедур сразу. Кровь из пальца, из вены, мазок и всякие прочие неприятности. Когда она закончила (врач сидел, заполнял мою карту), ушла со всеми пробирками, а я так и сидела дальше.

– Можно идти? – неуверенно спросила я, глядя на доктора, а потом, когда он оглянулся – на открытую дверь.

Вместо ответа, он бросил ручку, встал и прикрыл дверь. Стало тихо. Только шум приборов и гудение его настольной лампы.

– Посиди пока… – небрежно бросил он, когда опустился обратно за стол. Он был слишком занят, чтоб разговаривать, объяснять.

Да я и не возражала. В кресле было уютно. Конечно, сначала оно было холодное и влажное от дез–раствора, но теперь я нагрела его собой. Я решила подремать, пока он занят картой. Тут, в полудреме мне подумалось – «Почему он меня ни о чем не спрашивает?.. Ведь он должен знать мои данные, адрес, год рождения и т.д. Я ведь никогда не наблюдалась в этой клинике…» – я приоткрыла глаза, и увидела, что он время от времени на меня поглядывает, отрываясь от своей писанины.

– Вам мой отчим сказал мои данные? – я даже не старалась быть вежливой.

Мужчина растерялся. Я испугалась. Хотя еще не понимала, чего мне нужно бояться…

– Паспортные данные? Да, он все заполнил сам, как только вас привез, – наконец ответил он, снова очень сухо, отстраненно, увлеченно копаясь в журнале, видимо, в собственных записях.