Безумная Роща

Заслышав, что великан настигает их, беглецы поняли, что Кермаль проиграл схватку. Тогда Сантрис заплакала, умоляя Мъяонеля отпустить ее и таким образом избежать неминуемой гибели — ибо оставалась надежда, что когда отец получит ее обратно, он не станет преследовать второго похитителя. Но Мъяонель только рассмеялся в ответ на ее слова. Он бросил поперек их следа свой посох.

— Полагаю, эта могущественнейшая вещь надолго займет его внимание, а мы тем временем сумеем улизнуть, — сказал он, все еще смеясь. Далее он остановился и завязал нижние кончики своего плаща — так же, как доселе были завязаны только верхние. В эту минуту вес его и Сантрис (плащ был достаточно широк, чтобы укрыть двоих) исчез совершенно, и, подобно мыльному пузырю, они поднялись в небо и понеслись прочь, гонимые западным ветром.

И впрямь, уловка удалась. В течении дня и следующей ночи никто не тревожил их, и тогда стало ясно, что они оторвались от своего преследователя. В последующие дни они иногда двигались по земле, а иногда летели, стремясь поскорее выбраться за пределы леса. Ночью Мъяонель раскидывал плащ, как полог, и в безопасности они проводили время до утра. В одну из ночей Сантрис пришла к своему спасителю и предалась с ним любви, и Мъяонель нашел ее нежной и страстной, девственной и развращенной, скромной и ненасытной. Порок сочетался в ней с целомудрием, робость — с гордостью. Прежде Мъяонель не встречал подобных ей. Он же был для нее первым мужчиной.

Мъяонель расспросил Сантрис о ее отце и узнал, что раньше хозяин Башни Без Окон был совсем другим. Сантрис уверяла, что некогда Повелитель Оборотней был обычным волшебником — могущественным, мудрым и нежно любившим свою жену и ее семерых детей. Однако поиски подлинной Силы (при этих словах Мъяонель насторожился и стал слушать вдвое внимательнее) увели его далеко от человеческой природы, и однажды он потерял власть над происходившими в нем изменениями. Его разум стал подобен разуму дикого зверя. В сердце его слились ярость льва и холодная алчность дракона, коварство шакала и бешенство медведя, пробужденного от зимней спячки. И вот, явившись в одну из ночей в Башню Без Окон, он разорвал мать Сантрис, и выставил волшебную стражу, чтобы дети его не смогли сбежать. На следующее утро он убил своего старшего сына, а еще через день — дочь. Так продолжалось до тех пор, пока в живых не осталась одна Сантрис. И вот, наступило утро, когда он явился за ней. От отчаянья она взяла в руки лютню и запела, призывая отца опомниться. И тогда Повелитель Оборотней застыл на месте и растерял свою ярость. Затем он опустился на ковер и заснул. Вечером он поднялся и ушел, а утром, пресытившись крови путешественников, появился снова, и снова песня Сантрис успокоила его. И так продолжалось три года — до тех пор, пока Кермаль и Мъяонель не проникли в башню и не освободили девушку.

Вскоре они выбрались из леса. Мъяонель, считая своим долгом показать Сантрис людские поселения, отвел ее в один из красивейших городов, из тех, что были ему известны — в Инор Таклед, дворцы и стены которого возвели еще исполины-фольсхантены. Сантрис поражалась открывающемуся великолепию, а Мъяонель улыбался, наблюдая ее изумление. Ведь он, бывший одного рода с небожителями, помнил еще те времена, когда на месте Инор Такледа громоздились голые прибрежные скалы.

Некоторое время они жили в Инор Такледе — до тех пор, пока до них не дошли слухи, что один из Обладающих Силой приближается к этим местам, собираясь поработить сей город и подчинить его законам своей магии. Услышав об этом, Мъяонель стал поспешно собираться в дорогу, чтобы покинуть город до его прихода, а Сантрис спросила о причине его спешки.

— Но разве, — промолвила Сантрис, когда он объяснил ей причину, — ты не можешь воспользоваться собственной магией, чтобы противостоять ему? Ведь твой плащ делает тебя неуязвимым — чего же ты боишься?

— Мой плащ заколдован от действия всех известных мне стихий, — ответил Мъяонель. — Однако Обладающие Силой несут в себе стихии, которых не существовало прежде. Моя магия бессильна против них, а их магия поразит меня без труда.

Однако Сантрис не придала никакого значения его словам.

— Что ж, — сказала она, невесело усмехнувшись, — мне жаль, что я полюбила труса.

И тогда лицо Мъяонеля стало чернее ночи, и, забыв о сборах, он удалился, ибо ни один мужчина, даже бывший когда-то небожителем, не может остаться равнодушным к подобным словам.

Он подробно расспросил местных жителей о том, какой Силой обладает тот, кто приближается к городу. И он узнал, что пришельца называют Повелителем Дорог, и власть его велика, поскольку любой путь он может замкнуть в кольцо, любое оружие может обернуть против нападающего, и в любую часть мира — на дно океана, на поле битвы или в сердце огненной пустыни — он может отправить того, кто осмелится встать на его пути. Так же он может ходить по пламени, не обжигаясь, по воде и по воздуху, как по земле. Более того, он может подарить или отнять удачу, изменить ход событий, определить время тех или иных событий, отдалить или приблизить день смерти — ибо, до определенной степени, властен он и над дорогами судеб смертных людей. В Инор Такледе его прихода ждали с ужасом. Поговаривали, что в городах и селах, где он останавливался прежде, перемещаться обычным способом становилось невозможно. Дороги переставали быть прямыми и ровными — они только казались таковыми, а на деле же, сделав лишь шаг вперед, можно было оказаться на сто шагов позади. Или в небе. Или под землей. Или внутри горящего камина. Или в собачьей конуре. Или в чужом доме. Или на пороге собственного дома.

Некоторые из обитателей тех городов сошли с ума, некоторые умерли от голода, а немногим удалось вырваться — они-то и рассказали жителям Инор Такледа о том, что их ждет, когда Повелитель Дорог доберется до них. Бежать бесполезно, говорили они. Всякого, кого пожелает, Повелитель Дорог без труда возвратит к порогу его собственного дома.

Узнав таким образом о своем враге все, что было можно, Мъяонель выяснил так же, каким богам молятся нынче в Инор Такледе. Ответ его вполне удовлетворил. Не мешкая больше не минуты, он принял обличье седого старца и вышел за городские ворота. Поскольку, встав на широкий тракт, ведущий из города, он громко объявил о том, что стремится к встрече с Повелителем Дорог, нет ничего удивительного в том, что через некоторое время дорога превратилась в тропу, а тропа привела Мъяонеля к морскому побережью, где на камне сидел юноша, глаза которого походили на клубок извивающихся змей. Юноша с насмешкой смотрел на приближавшегося к нему волшебника.

— Что тебе от меня нужно, бессмертный? — Спросил он, когда Мъяонель подошел достаточно близко. — Говори побыстрее. Я тороплюсь — большой город ждет меня. Ведь не исключено, что если мне понравятся дворцы фольсхантенов, я сделаю Инор Таклед столицей своего царства.

— Не сомневаюсь в этом, о могущественный, — сказал Мъяонель, почтительно поклонившись. — Меня, неумелого старого чародея, привело к тебе желание узнать ответы на два вопроса, которые мучают меня с тех пор, как я услышал о твоей удивительной силе. Позволишь ли ты задать их?

— Ладно, говори, — пренебрежительно бросил юноша, которому польстило преклонение старого мага.

— Вот первый из них: ходят слухи, что не только обычными путями владеешь ты, но и дорогами судеб смертных. Так ли это? И если так, то не простирается ли твоя власть и на бессмертных? И если так, то не равняется или даже не превосходит ли твоя сила могущество богов, ибо никто из них, насколько мне известно, не обладает подобной властью и не властвует над судьбой?

И, задав этот вопрос, Мъяонель увидел, что юноша поморщился, будто услышав нечто для себя неприятное.

— Нет, — сказал юноша. — Пока нет. Впрочем, сила моя день ото дня растет, и не далек тот час, когда и судьбы богов станут подвластны мне.

Мъяонель тихо порадовался такому ответу, поскольку, обладай юноша властью над судьбами бессмертных уже сейчас — то есть властью и над своей судьбой и над судьбой Мъяонеля — вся затея, которую он задумал, становилась бессмысленной.