Химерион (СИ)

Слышен голос, после распадающийся на голоса. Наши или свои? Пение, ритм барабанов, удары посоха о плоскую поверхность священного камня. Голоса срываются в хрип, рык, визгливое скуление, после тяжелые хлопки и выдохи. Слова теряют смысл и распадаются на энергичные выкрики коротких гласных и согласных. Эта игра или обряд, забываются памятью людей сошедших волею притяжения в реальность. Я знаю, что они ползают, собирая среди комьев глины свой растрепанный рассудок, сейчас они еще исполины, сподобленные величия древних демиургов. Они богоподобны, но вскоре застынут идолищем зверья разномастного, после лишь сбросив маски и шкуры, обратятся в людей.

То, что я в точности помню, бесспорно, противоречит мной виденному сейчас. То, о чем спросят, принудит меня к молчанию и бессвязным жестам, а начав говорить, я сам же усомнюсь в доподленности сказанного не мной и не сейчас, и чем дольше это будет продолжаться, тем явственней проступит парадоксальность абсурда. Правда одного момента растворится в двоякости ложных представлений, того, что видел и наверняка знаю.

Построение множественных, своевременных догадок, порождает загадку, инициирует тайну или пугающую мистификацию из осмысленных действий, практически логично прочитываемую, но ты слаб на данном этапе перерождения. Монстр и младенец, матерый, кровожадный зверь, преисполненный невинности. Безобиден, пассивен, тлеешь огарком в хлынувшей отовсюду воде. Будущее, вода ее разрушительные потоки и смерть, чьего цвета не разобрать в бездонном омуте синевы. Будущее, голосок рождения, маленького полноправного прорастающего семени, грозящего стать перстом судьбы. Распластанный человек на священном камне, в окружении ряженых шаманов холмов, чего ожидают они, и ждет ли их человек? Будущее и смерть, какая печать ляжет на уста? Он видел некое царство, но ходил дорогой иной. Он молчит, ожидая вразумительный ответ, который не разрешит сомнений, потому что там все не так и нет подходящих объяснений.

Благослови господь эту ночь. Величавую, несравненно прекрасную, таинственную, бездонную, манящую, а зелье ваше чумное, губительный яд! Душу гнобящий. В такую дыру с головой мокнуть, креста на вас злодеях нет! Почто с человеком мирным так обошлись, песьи души? Эким дурачиной выставили, зельем одурманив, заговорами попутав. Страшное, это ваше за горами, будущее от того, что непонятное, ни мне, ни вам. Сами-то хаживали тамошними дорогами? Верно, и нет их вовсе, как вообще ничего там нет. Были бы люди как люди, и времечко подходящее сыскалось, а так? Пустота и пустошь, земля-небо одним цветом, не идешь, не летишь. Народился, помер, ничего не смыслишь. Сколько пожил, откель отмерял пешим ходом? Сердца своего не слышал, а брел, волоча на плечах воздух, мозоли не натер, ни пупа не надорвал. Отчего же так?

Шел бы ты своей дорогой человек прохожий с нами бы не повстречался. Ночь коротал бы в одиночестве, не у пламени жаркого, а опасаясь, зверей диких. Где же благодарность? Были бы хозяева гостеприимные вы, то и слово доброе молвить не грех, а то, что же? На шабаш попал бесовский! Тебе ль судить дано человечишка темный, где господне, где бесовское. Побывал в краях далеких, повидал тамошнее житье-бытье и ступай своею дорогою. Ни тебе, ни мне, не бывать в судействе. День, грядущий деяние наших рук сегодняшней ночью. Значит, повидал ты выходит нашу работу неумелую и вина эта ничьей более не будет. Шаман набил трубку, задымил присев у костра, как ни в чем не бывало. Призадумался, не сводя глаз с пламени пожиравшего потрескивающие поленья.

После продолжительных раздумий, он громко рассмеялся. Верно срам - и залился смехом, долгим раскатистым. Выходит, все деяния по добру иль в злом умысле, там срам? Захаживал тут один толмач, человечишка гнойный - он затянулся, выпустив дым сизый ноздрями. Умел растолковывать разное, разве что на словах. Рядил несусветное. Умом большим похвалялся, скоробейко поганый. Испил он свою чашу до дна с тем и сгинул в ночи. Поговаривают, с нечистым попутался крепко. Людей ест, в бога не верит, а был то толмач, теперь же зверь страшный. Мне вот кажется, он всегда людоедом был. Как думаешь? - шаман искоса глянул на меня. Вот видишь и тебе нечего сказать, а лютовал тут, поносил почем зря. Будущее сейчас оно разное, ты видел свое, а я просто тропами разными брожу, не моего ума это дело нос полный мнения совать, куда не следует. Случится, может все, и сам не поймешь причин. Мое же мнение путешествуй и помалкивай, иначе начнешь рассказывать про дали далекие, люди засмеют или того хуже камнями забьют, им хватает того, что сказано и точка. Остальное вздор, ересь, зараза. Люди держатся друг за дружку, чтоб не сгинуть в страхе, а боятся они всего. Путешествия. Идти по времени и своевременно, затея сама по себе не глупая. Жизнь и дороги переплетутся в замысловатый узор, в нем еще разобраться надобно. Много разного поймешь и повидаешь, о чем никогда не пожалеешь в минуту горькую. Такая судьба редкость большая во все времена и не каждому в руки дается, но заполучив ее, не робей, держи крепко. Это действительно богатство, которое в твоих силах преподнести в дар этому миру, не особо сокрушаясь о принесенных тобою жертвах. Это идет свыше и очертания пути не ясны, но это, то самое, остальное ложь и химеры. Шаман замолчал. Или иди, с чем пришел, или оставайся и приобретешь свои дороги. Остальные одобрительно зашумели.

Остаток ночи мы провели в молчаливом раскуривании трубки набитой удивительной растительной смесью, что вызывала почти сказочные видения далеких миров, точками мерцавших в бесконечном пространстве ночи, эти отражения оживали в гладком стекле чернеющего озера. Эти новые миры поглощали нашу бесстрашную компанию, водя за нос, раскрывая молчаливые тайны, по воле волшебства неожиданно заговорившие. Ночь превращалась в уходящую ленту млечного пути, она смыкала узы бесконечности, начинала сползать в огонь солнца, верткой рыбой избегая ожогов, она уходила, но я следовал за ней. Более я с этими людьми никогда не встречался, все мы расстались тогда, ночью, уйдя каждый своею дорогою, и суждено ли было, нам встретится еще раз, никто на самом деле не знал. Утром, я по-новому открыл глаза, ощутив, что уже давно не сплю. Осмотревшись по сторонам, убедился, что снова один в руке зажата трубка и туго набитый кисет с чудо порошком. Я усмехнулся, после решил спуститься к озеру и окунуться в теплую воду, источавшую пар.

Хороша та рыба, что имеет намерение стать завтраком путнику, невзирая на обстоятельство свободы выбора. За это я благодарен и рыбе, и творцу, одна была столь любезна, что попалась в сети, а он сподобил ее быть таковой. Мне же осталось приготовить этот чудный завтрак и утолить свой проснувшийся голод. Уплетая за обе щеки столь щедрую трапезу, я ребенком малым радовался пробуждению этого чертовски противоречивого мира, потому что иногда трудно поутру предугадать подарки предстоящего дня. Мир мерно наполнялся хмелем жизни, источая пьянящие ароматы и мелодичные звуки. Распускались дивные цветы, щебетали нараспев бойкие птицы. Солнце залило теплыми лучами окрестности, играла слепящим блеском утренняя роса искорками алмазов осевшая на сетках паутины. Гармония пасторального мира, лад и порядок царили вокруг, и жужжал ворчливый шмель. Голова моя стала светлой и пустой, начисто лишившейся недавних воспоминаний. Играя легкой усмешкой, я шел вдоль берега, напевая пустяшную песенку из далекого детства. Если бы некий незнакомец в данный момент повстречался на моем пути, верно, он счел бы меня сумасшедшим без капли рассудка в голове. Правду говорят, что радость проворачивает такой фокус с человеком, его глаза загораются искрой безумия, и он может выкинуть любой чудаковатый фортель. Но право же, это намного лучше, чем портить любое утро, каким бы оно, ни было, некой хмурой царской миной в отеческой заботе о сущностях по существу. Человеку, которому по сути дела глубоко плевать на данную условность. Просто плевать. Я делом грешным подумал снова набить трубку порошком на таких чудо радостях, но решил не торопить события, дабы не испытать полноту измен и разочарований от перебора положительными эмоциями.