Сказ про Чудище-змеище, волхва, богатыря да мудрую девицу (СИ)

– А что Сашка-сермяжка?

– Так он, почитай, еще в прошлом году сгинул. Затащила его русалка-насмешница на дно Голубикиной речки.

– А Ерема - кабанье копыто?

– А этот по осени напился пьян и похвалялся, что всех кикимор в Лысом болоте передавит.

– И что?

– Уморили его нечистые. Затянули в трясину и утащили на дно.

– То-то они в Лысом болоте так расшумелись: силу свою почуяли. Вот ведь незадача, и кого послать-то на Змея, неведомо. А волхв-то... Мол, узнать надобно, может, чудище иным каким способом унять можно. Ну да не оскудела еще земля Яснолесья богатырями. Нилыч, зови писаря!

– Тут я.

– Пиши указ: "Я, царь Яснолесья Берендей 17, означаю свою царскую волю: всем яснолесским богатырям на бой идти на Чудище-Змеище, чтоб отрубить его голову поганую да стереть его с лица земли нашей. Который богатырь того Змея победит да землю родную от этой напасти защитит, тот получит в жены царевну Катерину и станет царевым богатырем на жалованьи."

Тут Катерина за дверьми разревелась пуще прежнего, в светлицу вбегала, сердито царю пеняла:

– Это что ж я, вещь бессловесная, чтоб меня замуж выдавать за богатыря неведомого без моего на то согласия.

– Тихо, тихо, доченька, - отмахивался царь. - Ты ж сама видишь, какие времена пошли. Совсем богатырей при царской армии не осталось. А ежли который богатырь Змея победит - и тебе муж будет не какой-нибудь охламон, а человек серьезный.

– Не желаю за глаза соглашаться! - затопала царевна ногами, слезы разбрызгивая. - Я царская дочь или не царская?

Тяжело вздохнул царь, махнул рукой писарю:

– Допиши: "...ежели царевне люб будет."

– Так-то, батюшка, - задрала Катерина царственный нос и гордо в свою опочивальню удалилась.

Про тот царев указ ничего не зная, выходил Гришка, волхвов внук, на Яхонтовые луга, посередке становился да окрест оглядывался. Что за диво: посреди лугов привольных черный выжженый круг. Да такой ровный, словно плотник Макар циркулем провел. Подошел Гришка поближе, приклонился к земле. Вот те на: не огонь тут лютовал, а будто вся трава поиссохла, почернела и в прах обратилась. Достал он посошок-живинку, коснулся травы. Ан нет, как была труха, так трухой и осталась. Видать, не просто гиблое место, а заклятье какое на луга наложено.

Солнце высоко, до вечера далеко; луга пустые, травы густые, а Чудища-Змеища все не видать. Притомился добрый молодец, уселся посреди луга, достал полотенце, разложил на нем хлеба краюшку да молока крынку и только перекусить собрался, как раздался гром великий, потемнело небо синее и упало прямо перед ним Чудище-Змеище. Все как сказывали: и огромное, и могучее, и зеленое, и вонючее. Правда, положим, не с три терема, но с избу здоровую будет. Не испугался Григорий, поднялся, подбоченился и такими словами к Змею обращался:

– Ах ты, чудо-юдо поганое. Ты почто наши луга топчешь, наших коровушек сжираешь, наших баб да мужиков пугаешь?

Тут чудище странно на него покосилось и ответило плаксиво:

– Пошто, пошто... Все только и могут, что браниться! А нет, чтобы поинтересоваться, какие у меня беды-невзгоды. Считают нас такими бестолковыми, будто мы сами голову под богатырский меч суем. Как будто у нас без ваших лугов места не хватает, сдались нам ваши коровы!

Гришка даже опешил.

– А что стряслось-то с тобой?

Змеище уселось в траву, подобрав ноги и сложив крылья. И вздохнуло так, что с Гришкиной головы шапка слетела.

– Беда со мной стряслась, добрый молодец. Насмеялся надо мною маг один - Аким-чародей из Болотных Камышей, сковал он цепь из лунного света, из болотной воды да из дыма пожарища. Той цепью навеки приковал он меня к вашим Яхонтовым лугам, к самой середке. А скрепил те оковы печатью тайною - звездой падучей.

Не поверил Гришка чудищу, да только прошептал слово заветное, что зоркость давало колдовскую, и видит: точно, тянется из сырой земли, из самой середки черного круга цепь туманная. А на шее Чудища-Змеища цепь к кольцу тяжелому прикована, падучей звездой запечатана. А змей продолжал:

– Как подымаюсь я с лугов, так сначала все вроде и ничего, а чем дальше, тем все тяжелее крылья мои поднимаются. А потом и вовсе тянет меня назад. Да так тянет, что брякаюсь я оземь со всего размаху. Что на это скажешь, молодец?

– Видывал я такую штуку, ее приезжие купцы "резинкой" называли. Чем больше растянешь, тем сильнее назад рвется, а отпустишь - по носу щелкает. Только та резинка без заклятий была.

– Вот-вот. А ты сразу: "пошто на наши луга покусился"... Я бы и сам рад восвояси возвернуться, в свои Холодные скалы. Там у нас простор, тишина, дичи всякой видимо-невидимо.

– А как нарушить заклятье-то, знаешь?

– Откуда ж мне. Я вообще Змей молодой, мне всего-то третья сотня лет идет. Вот и дергаюсь на привязи как Петрушка у скомороха в руках. Ни поесть, ни поспать. Коров вот теперь не выгоняют...

– Ну, с этим я тебе помогу. Ты вообще-то только живностью питаешься али еще чем?

– Да нет, я даже сено могу. Только много его надобно.

Взял Григорий хлеба краюху, пошептал над ней волховской заговор. Краюшка принялась расти, раздуваться и вскоре стала величиной со здоровенного быка.

– Ох ты, - восхитился Змеище. - А можно, чтоб сколько ни съел, она меньше не становилась?

– Нет, это уж слишком будет.

– Ну и ладно, - легко согласился Змей. - Ты себе-то отломи чуток, добрый молодец, а то ж ведь не останется.

Откушали. Запили хлеб: Гришка молоком, а Змей ключевой водой из ручья. Улеглись на солнышке, продолжая неспешную беседу.

– Тебя как зовут-то, добрый молодец?

– Григорием.

– Ты, Гриш, колдун али чародей?

– Волхва я внук. И сам волхвую помаленьку.

– Может, сообразишь, чем Акимов заговор снять?

– Не обессудь, Змей, я не так силен в волховстве. Я и про деревню-то такую, Болотные Камыши, только от тебя и услышал. Надо бы чародея того найти, да с него и ответ требовать.

– Где тот чародей - и мне неведомо. Я и имя-то его знаю потому только, что он сам мне силой своей похвалялся. Зато знаю я, что за Лысым болотом на краю Собачьей пустоши Баба-Яга живет.

– На что нам она?

– Так она ж тоже колдунья. Глядишь, и присоветует что.

– А не присоветует, так съест!

– Ну... может и съесть, конечно...

Помолчали. Подумали.

– А что, змей, черный круг на лугу - твоя работа?

– Нет, Гриша, это все проклятье мое. От Акимового волшебства трава сохнет и земля умирает. Когда он меня к этим лугам приковал, проплешина с подкову была, а теперь глянь-ка, терем выстроить можно.

Тут на краю луга из-за овражка показался богатырь верхом на богатырском коне. Был он молод, косая сажень в плечах, русые кудри прикрыты шеломом, кольчуга самоцветами изукрашена, а меч в руке, сразу видно, не простой - богатырский. Увидал богатырь Чудище-Змеище, в траве лежащее, встрепенулся, меч поднял и поскакал на бой. Змеище не оплошало, скоро с земли подымалось, крылья распускало и в воздух взлетало. Сшиб Змей богатыря с коня, тому и меч не помог. Наступило чудище богатырю на грудь когтистой лапой, придавить не придавило, но и вырваться не дает.

– Ах ты, чудо-юдо поганое, на богатырей яснолесских покушаться!

– Видал? И этот туда же, - обиженно сказал Змей Гришке. - Что с ним делать будем?

– Отпустим.

– Отпустим? Ладно, отпустим. Но меч отберем покуда, чтоб неповадно было очертя голову оружием махать.

Освобожденный богатырь только глазами голубыми лупал, на Змея да на Григория глядючи.

– Ты, батюшка, кто таков? - спросил его Гришка.

– Никита-богатырь я. Из Синеречья.

– А чего в бой рвешься? Славы ищешь али просто с дурной головы?

– Так царь Берендей же указ издал, чтоб всем богатырям яснолесским с Чудищем-Змеищем биться. А кто того чудища побьет, мужем царевны Катерины станет.

Переглянулись Григорий со Змеем.

– Вот те на, - молвил волхвов внук. - А деду моему царь обещал месяц на то, чтобы мы тебя от лугов наших Яхонтовых отвадили без кровопролития. Вот оно, слово-то царское!