Пророчество Двух Лун

Джехан, похоже, услышал, потому что бросил на него быстрый взгляд через плечо.

— Скоро мы свернем с дороги в лес, а по тропинкам нас не выследят, даже если захотят. Тут каменистая почва…

— Из крестьян плохие следопыты, — сказал Эмери, повышая голос. — Они не найдут нас не то что на каменистой, на любой тропинке. Если только не заметят издалека. А теперь вы объясните нам наконец, что происходит?

— Хозяин харчевни признал в даме эльфийку, — сказал Джехан. — Он дождался, чтобы вы устроились спать, и отправился в ту деревню. В ту, которая принадлежала господину Алхвине. Словом, вы меня поняли — к кому.

— Но ведь мятежники уже ушли оттуда, — удивленно возразил Эмери. — Там остались только мирные жители, те, кому неохота больше бунтовать. Люди, так сказать, чуждые авантюрному духу.

Джехан придержал коня, чтобы Эмери поравнялся с ним. Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, падал на лицо Джехана. Свежесть утра словно бы передалась и человеку: сейчас не было заметно, как увяла его кожа, как мелкие морщинки высыпали вокруг глаз. Остались лишь очертания, абрис — воспоминание об ослепительно красивом юноше.

Джехан повернул голову, и очарование развеялось. Он улыбнулся так, что Эмери вдруг понял: Джехану давным-давно известно, какое впечатление производит его наружность на людей. Может быть, поэтому он и остался жить в глуши.

Джехан сказал, пожимая плечами:

— Ушли те, кто захотел для себя новой жизни. Кто осознал, что никогда не вернется к прежнему. Проще выражаясь, все желающие стать бандитами. Остались крестьяне. Вместе со всеми их суевериями, с их страхами, с их склонностью впадать в панику и творить в этом состоянии кровавые расправы над совершенно неповинными людьми. По-вашему, с позавчерашнего дня крепостные господина Алхвине изменились хоть сколько-нибудь?

Уида сказала:

— Люди вообще не склонны изменяться. Во всяком случае, коренным образом. Они могут быть испуганы на время, но потом все возвращается…

— Хозяин харчевни — милейший человек, — продолжал Джехан. — Мне он всегда нравился. У него хорошая кухня, неплохое пиво, приветливая служанка. Он умеет создать уют, если вы понимаете, о чем я.

— А вы это цените? — перебила Уида.

— Уют? Конечно! — ответил Джехан. — Сам я этого совершенно не умею. У меня дома… впрочем, вы сами увидите. Уже скоро.

Они поехали бок о бок шагом. Джехан продолжал:

— Иногда я заезжаю к нему — посидеть у очага, поболтать, выпить. Посетителей в харчевне обычно немного, так что у него находится для меня минутка. А вчера мне, кроме всего прочего, хотелось порасспросить его о новостях. Он был мрачен, чего за ним обычно не водилось. «Это только начало, — сказал он мне, когда мы сидели с ним на кухне. — Помяните мое слово. Помяните мое слово, господин Джехан, это только начало!»

— Что он имел в виду? — Эмери зажмурился, потер пальцем веки: он плохо выспался, и солнечный свет резал ему глаза.

— Эльфийскую кровь, что же еще, — вместо Джехана ответила Уида.

Джехан покосился на нее.

— Именно так, любезная дама, — подтвердил он.

— Когда он разгадал меня?

— Когда вы вернулись в харчевню после того, как побывали в деревне Алхвине. В первый-то раз он, как думаю, и многие до него, счел вас обычной любительницей верховой езды. Сейчас в моде загорелая кожа — признак отменного здоровья и веселого нрава. Видите, я слежу за модой! — добавил он с наивной гордостью провинциала.

Эмери мимолетно улыбнулся этому, но сразу же вновь стал серьезен.

Джехан продолжал:

— Но потом, когда он снова увидел госпожу Уиду, что-то «вступило ему в голову», как он выразился. У него как будто глаза открылись.

— Я знаю, почему это вышло, — вздохнула Уида. — Моя вина, целиком и полностью. — Она откинулась к Эмери, прижалась головой к его груди, заглянула снизу вверх в его лицо. — Когда эльфийка влюбляется, она во многом теряет власть над собой. Я больше не умею притворяться, как прежде.

— Поясните, — попросил Джехан.

Уида повторила слова, которые Эмери когда-то слышал от королевы:

— Истинные чувства эльфа — любовь и сострадание. Все прочие — обыкновенное притворство. Эльфа очень трудно вывести из себя, заставить сердиться или испугать. Поэтому мы умеем скрываться среди людей, если это нам, конечно, нужно. Но утаить любовь эльф не в состоянии.

Эмери поразило, с какой простотой Уида говорила о своих чувствах. Обычно девушки избегали открывать подобные вещи — и не только посторонним людям, но и близким. Однако для Уиды это было так же естественно, как дыхание.

Джехан сумел отнестись к этому признанию с уважением.

— Не буду притворяться, что вполне понимаю вас, — сказал он. — Но общая картина ясна. Сделав свое открытие, хозяин наш перепугался. Он боится эльфийской крови. Боится вашего влияния. Видите ли, у него ничего нет, кроме этой харчевни. Что будет, если продукты испортятся, если люди, побывавшие под его крышей, начнут болеть? Он долго говорил со мной об этом. Я даже не пытался разубеждать его.

— Почему? — спросил Эмери.

— Бесполезно, — кратко ответил Джехан и замолчал.

Они миновали поляну, спустились к ручью. Уида жадно втягивала ноздрями воздух: здесь пахло сладкими пушистыми цветами, которые часто облюбовывают подобные сырые долинки.

Джехан снова нарушил молчание:

— Он долго объяснял, почему обязан уничтожить всякое эльфийское влияние… Наконец он взял лошадь и отправился в деревню. Сказал, что позовет мужчин, какие остались, чтобы уничтожить эльфийку. Смыть ее следы, так сказать.

— А он не боялся, что, пролив эльфийскую кровь в своем владении, он навсегда отравит собственную землю? — с презрительным видом осведомилась Уида. Ее раздражал контраст между прекрасной природой, которую она созерцала, и жуткими разговорами, в которых она вынуждена была участвовать.

Джехан грустно улыбнулся.

— Никто и не собирался проливать вашу кровь, моя госпожа. Вас бы попросту сожгли.

Уида фыркнула:

— Меня вы такими разговорами не испугаете, господин Джехан. Однажды меня чуть не повесили, знаете?

— Тоже ненавистники эльфов?

— Нет, честные граждане… Я воровала лошадей. Правда.

Джехан засмеялся.

— Что ж, хоть что-то хорошее, не так ли?

Он не стал уточнять, что именно нашел хорошего в услышанном. Эмери же счел, что Уида чересчур похваляется своими подвигами по части конокрадства. В этом было что-то непростительно ребяческое.

Усадьба Джехана показалась вскоре после того, как они поднялись из долинки. Небольшой крепкий дом недавней постройки был обнесен высокой оградой.

— Там дальше есть поле, которое я сдаю в аренду, — махнул рукой Джехан. — У меня два арендатора. Собственно, они-то меня и кормят.

— Вы живете один? — спросила Уида, метнув на него испытующий взгляд.

— Да.

— Что, и уборку сами делаете? И готовите себе сами?

— Нет. Через каждые три дня приходит жена одного из арендаторов. За это я снизил им плату.

— Послушайте, — Уида протянула руку, коснулась седла, в котором сидел Джехан, — вы не обязаны прятать нас. Я знаю, что мы вас стесним. Вы же не любите людей.

— И эльфов тоже, — добавил Джехан. — Это правда. Больше всего на свете я люблю одиночество. Есть люди, которые боятся оставаться одни. Обзаводятся компаньонками, любовницами, целым штатом бесполезной прислуги. Или открывают лавку.

— А у вас была возможность выбора? — осведомился Эмери.

— Что-то в таком роде… — Джехан вздохнул.

— Поясните, — сказал Эмери.

— Сперва устроимся в доме и закроем ворота. — И Джехан первым въехал на двор.

В доме их действительно никто не встречал. Вокруг было пусто и тихо. Эмери оглядывался по сторонам, однако не замечал присутствия никаких других людей. Везде Царил практически безупречный порядок, но он почему-то вызывал ощущение чего-то неживого. Вещи находились на своих местах не потому, что здесь следили за ними, а потому, что ими крайне редко пользовались.