Стальной рассвет. Пески забвения (СИ)

Его осенило страшное озарение.

«Отравила… Проклятая еретичка!!! Она отравила меня!», — с ужасом понял Минук.

Собрав волю в кулак, произнёс:

— Я знаю, вы ненавидите меня, и знаю о вашем прелюбодеянии…

Несмотря на самообладание, графиня вздрогнула, нервно застучала пальцами по подлокотнику.

— Да, знаю… — через боль усмехнулся наместник.

Хална вновь стала бесстрастной, как бы говоря всем видом: ну, что ж, раз знаешь, то мне увиливать нечего.

А Минук продолжал:

— Но зачем… Зачем травить?

И опять самообладание оставило графиню.

— Ваши глаза, миледи, говорят, что я прав…

По шепчущим губам недоумевающей супруги ему удалось понять:

«Ему и это известно… не может быть… слишком быстро…»

— Ах, вот как! Слишком быстро? А вы желали насладиться зрелищем моего медленного угасания?

— Милорд, вы подозреваете меня в ужасном! — воскликнула Хална.

— Оставьте, миледи! Вы прекрасно знаете… О, боги… Как больно…

Вдруг женщина изменилась. От растерянности не осталось и следа. Она встала с кресла, сделала несколько шагов к камину.

— Молись богам, безродный самозванец, — с ненавистью сказала Хална. — Они прогонят твою тень в Эрид раньше, чем я предполагала. Ну что ж, тем лучше!

Собрав последние силы, Минук рванулся к графине. Платье Халны затрещало, женщина испуганно вскрикнула, возглас растворился в большой холодной зале. Она вцепилась ногтями в лицо наместника, раздирая его в кровь, однако тот свалил женщину на стылые каменные плиты, нанося удары ногами, обутыми в сапоги с загнутыми вверх носками. Хална утробно охала, пытаясь отползти от рассвирепевшего мужа, но Минук Уулк рыча, топтал её. Боль отпустила, сознание прояснилось, он вымещал всё накипевшее за долгие годы: её заносчивость, презрение, прелюбодеяние с несносным бароном, подсыпанный яд, подлое предательство…

Неширокий золотой обруч и белый платок слетели с головы женщины, открыв светлые волосы. Минук схватил их и начал стукать графиню головой об каменный пол. Глухие пугающие звуки следовали один за другим, женщина уже не вскрикивала, тело безвольно вздрагивало под ударами…

Остановиться наместник смог лишь, когда увидел, что длинное белое платье пропиталось между ног кровью из чрева, а под головой медленно расползалась маслянистая тёмно-красная лужа…

Заглянувшая в зал служанка пронзительно завизжала, увидев два тела, лежащие рядом. На крики поспешила стража, тяжело топая, бряцая амуницией.

Вскоре в зале было не протолкнуться. Стоял гул взволнованных голосов, суетились слуги. Наконец, появился запыхавшийся от бега лекарь, протиснулся сквозь толпу, присел перед неподвижными телами, аккуратно прикоснулся рукой к шее графини, поджал тонкие губы и отрицательно покачал головой. По залу пронёсся вздох огорчения. Когда же лекарь осмотрел наместника и удовлетворённо кивнул, никто не произнёс ни звука, лишь было слышно, как постреливают в камине охваченные огнём поленья.

Сиурд Тувлер вернулся рано утром, едва начало светать.

Страшную весть о смерти графини барону принёс посыльный, с ужасом ожидая неминуемой расправы. Однако Тувлер не тронул вестника. Немедленно вскочив на коня, он понёсся в Пиерон. Окружённый верной сотней закованных в латы всадников, барон верхом скакал всю ночь, не жалея коня, разрывая шпорами его кровоточащие бока.

Дробный цокот копыт, разносящийся по узким каменным улочкам Пиерона, стража услышала издалека. Вскоре на прямой улице, ведущей к главным воротам замка, появились всадники с колышущимся над ними частоколом копий. Лошадиные морды покрылись инеем, ноздри тяжело дышали, горячий пар дрожал на морозе, с губ летела пена. Чуть вырвавшись вперёд, на смоляном жеребце нёсся всадник в чёрной кольчуге и остроконечном шлеме, с развивающимся за плечами красным плащом. На его круглом щите стражники разглядели герб Тувлеров — на сером поле чёрный орёл с расправленными крыльями, с хищно приоткрытым клювом, держащий в острых когтях извивающуюся чёрную змею. Над орлом искусной чеканкой набито: «Отвага и честь». Каждый хоть раз видевший щит барона, запоминал этот короткий и ёмкий девиз, никем из рода ни разу не нарушенный.

Послышалась команда, заскрипели цепи, опуская через глубокий ров ворота, стальная решётка поползла вверх. Конный отряд на всём скаку ворвался во внутренний дворик, сразу заполнив его. Слышался храп лошадей, стук подков, бряцание оружия, команды десятников, приказывающих спешиться.

Барон спрыгнул с коня, бросил поводья оруженосцу, передал щит и копьё, и бегом, прыгая через ступеньку, заспешил в замок, придерживая у левого бока прямой меч.

Увидев склонившихся перед ним слуг, Сиурд пророкотал:

— Где?!

— Тело госпожи в её покоях, — робко ответил один из слуг, склонившись ещё ниже.

Тувлер быстрым шагом направился туда. Его красный плащ из тонкой шерсти крылом подлетал за спиной, окровавленные шпоры тревожно звенели по плитам, вторя тяжёлым шагам и позвякивающим кольчужным колечкам.

Толкнув обеими руками створки дверей, Сиурд увидел много горящих толстых свечей, пламя затрепетало под потоком ворвавшегося холодного воздуха. Тувлер стремительно пересёк комнату, не обращая внимания на склонившихся служанок в чёрных одеждах и белых платках, плотно покрывающих головы, оставляя открытыми лишь бледные лица. Развивающийся плащ погасил несколько свечей. Служанки тут же зажгли их вновь, притворив распахнутые створки.

Барон бросил быстрый взгляд на кровать графини под балдахином, убранную чёрным шёлком без единой складки, придававшему ложу торжественно-мрачный вид, и прошёл к возвышению, где прежде стоял длинный стол и стулья с высокими спинками. Сейчас здесь на неширокой скамье лежало тело Халны, обряженное в белые длинные одежды. Белый платок закрывал её волосы, резко контрастируя с неживой маской спокойного лица.

Служанки постарались, замазав все синяки и кровоподтёки, придав лицу умершей госпожи спокойно-отрешённый вид.

Опустившись на колени перед телом, барон склонил в молчании голову, сняв шлем, отчего светлые волосы рассыпались по могучим плечам. Молчание длилось долго. Никто не смел шелохнуться. Только пламя многочисленных свечей едва трепетало, разгоняя полумрак комнаты.

Глубоко вздохнув, барон поднялся с колен и вышел из покоев графини. За дверями он увидел начальника стражи замка.

— Наместник, — прогудел Тувлер, уставившись на старшего стражника.

Тот увидел страшные глаза и невольно сравнил их с глазами любимой собаки барона, с которой Тувлер ходил на медведя. Начальник стражи много раз помогал выгонять медведя из берлоги. Огромная псина без единого рыка бесстрашно бросалась на зверя, смыкая челюсти на его глотке, не замечая острых когтей, вырывающих из неё куски мяса вместе с густой длинной шерстью… А барон вгонял в медведя острую рогатину, не позволяя зверю подняться с окровавленного снега.

— Наместник в своих покоях. Он при смерти, — ответил с поклоном начальник стражи.

Сиурд Тувлер отправился туда. Войдя в покои Минука, увидел слуг и лекаря, сидящего подле кровати, где лежал наместник.

Слуги и лекарь встали, склонившись перед вошедшим господином. Тувлер прошёл к кровати и посмотрел на лежащего. Его вид был жалок: осунувшееся бледное лицо, покрытое бисеринками пота, потемневший провал рта с вырывающимися хрипами из слабо вздымающейся груди.

Тусклые запавшие глаза наместника остановились на бароне, дыхание на миг прекратилось.

— А-а, барон… — прошептал Минук. — Эта еретичка… твоя любовница… отравила меня… Но я раньше отправил её в Эрид… Она ждёт тебя там…

Лицо Тувлера исказила гримаса гнева. Он протянул руки к голове Минука и с хрустом свернул ему шею…

Последнее, что почувствовал наместник — запах лошадиного пота от кожаных перчаток. Его сознание пронзила нестерпимая боль, и окутал мрак.

Не оглядываясь, барон вышел прочь.

Халну хоронили на следующее утро. На площадке самой высокой крепостной башни замка соорудили помост из поленьев, на него уложили завёрнутое в белый саван тело графини.