Зверь Лютый. Книга 20. Столократия (СИ)

Для обкатки сомнительных - сформировать бригады и отправить на рудные поля за Ватомой. Объяснить тамошним туземцам... возможные "негоразды". И сразу - установить премии за пойманных "беглых". И отдельно за головы - тоже.

Нормальных - в "строительные цепи". Мастеров - в работу. Молодёжь - в казармы и обучение.

-- Николай, опись имущества Клязьменского каравана сделал? - Мне копию. И - Терентию. Терентий, у тебя сколько человек сейчас работает?

-- М-м... Половина. Может - чуть больше.

-- Бездельных - вышиби. Новых - набери. Посмотри спешно по взятому в караване - что нам самим срочно надо, что - полежит. Что нам "всё надо" - сам знаю, определитесь с порядком потребностей.

Привезённых попов - к Аггею. Пусть помогают. Мне интересно его мнение. "Критика" - на отпевание. Навечно до передислокации.

Шлак обрабатывать начали? - Чего ждём? Почему вышки только до Каловой заводи? Давайте быстрее ставить к Клязьме. "Петухи" мешают? Чуть раскидаюсь - сам туда сбегаю. Пока - подготовка к строительству. И команду с полным оснащением - к Гороховцу. Оттуда в две стороны. Ночное патрулирование в городе есть? А в других поселениях? А куда Огнедар смотрит? Как у нас с черепицей? Христодул! Тебя научить работать?! К осени всё казённое строение должно быть под глиной - шевели людей. Альф, ты увлёкся пятистенками с теплушками. Не спеши - технология ещё сырая. И поставь гостиный двор выше Дятловых гор. Фриц, это - спешно. Караваны в город пускать нельзя. Что - "нет людей"? Гоняй своих шустрее. Окский караван, Клязьменский... Дважды обожглись - не поумнели?

Ночью пообщались с Самородом. По телеграфу. Вещь! Ты ему:

-- Как там у вас?

А оттуда через пару часов:

-- Да всё путём! Исповедались и чистое надели.

Надо бечь быстренько. Повтора Клязьменского каравана мне не надо, эмир - не Боголюбский, может не понять.

Наконец, утречком раненько, с красными глазами, опухшей головой и совершенно задурёнными мозгами, погрузился в "Ласточку". И - ходу! Софочку к мужикам в общий кубрик - оставлять такую хитро-злобную стерву в городе, среди людей, без присмотра... Курта под бок и...

Часа в четыре по полудню мы старательно маневрировали в виду Усть-Ветлуги. Точнее: перед теми обрывами, за которыми она стоит.

Вот тут зимой я нашёл Алу. Точнее - меня тогда нашёл Курт. И свалился на меня сверху. Потом... было много нервов, криков, глупости, битвы... Я победил - теперь расхлёбываю.

Длинный остров вдоль Волги. По протоке, где устье Ветлуги, у берега стоят булгарские учаны, ладьи и барки. Целый табор развёрнут. С цветными шатрами, палатками. На марийской стороне - только вышка на горах и пара больших корявых невзрачных шалашей на берегу. Разница - по глазам бьёт.

Исправляем.

Собственно говоря - уже начали. Вид идущей галсами "Ласточки" привлёк внимание и произвёл впечатление. С острова начали призывно махать руками, но мы гордо перекинули гик и повернули к своим. Где чуть не застряли на мелководье.

Самород вышел из шалашика уже в бронях. Следом повалили его оружные черемисы и десяток слуг.

Внушает. Царь всея мари собственнолично.

Впрочем, понты с него слетели сразу:

-- Опасаюся, Иване. Как бы не побили. Народу-то у них сильно много. И пропустить нельзя: кугырза моя уважать-боятся перестанет. Ты войско-то привёл?

-- Тю! На что тебе войско, когда я сам тут?

-- Ну... Мои-то жмутся и пятятся... Как бы не разбежались...

-- Так займи делом! Вон там - копать канаву. Две. Друг против друга. Землю высыпать на наружные стороны. Четыре локтя вглубь, два - в ширь, сорок - в длинь.

-- А... А зачем?

-- Надо. Котлы большие тащи. Пяток. Но лучше - десяток. Оборудовать костровые места. Кипятка нужно много.

-- Отбиваться будем? Может, лучше смолы?

-- Смолы тоже давай. Её варить пока не надо.

-- Во! Лодочка бежит. В гости звать будут. Угощениями всякими, подарками заманивать. Пойдёшь?

-- Самород, ты, никак поглупел? Я что, девка красная, чтобы сластями да прикрасами соблазняться? Вон бревно поваленное лежит. Притащить ещё два сходных, положить треугольником. Командуй.

Нервишки... играли. На кораблях за тысячу народу. Три сотни... Говорят - русские невольники, отпущенные эмиром. Почти все - старики и калеки. "На тебе боже, что нам негоже". Эмир собрал мусор человеков. Тех, кого кормить - себе дороже.

Ещё сотни две - прислуга, охрана, сами купчики. Шесть-восемь сотен гребцов - здорового боевого народа. Такая команда... С разумным начальником... Усть-Ветлуга - на один укус. Да и самому Всеволжску...

Тем более - нельзя пускать к городу.

Толмач с подошедшей лодочки орал что-то длинное и велеречивое. Пришлось прервать:

-- Кто ведёт караван? Муса? Пусть приходит. Один. Без подарков.

Самородовы засуетились, мои с "Ласточки" разгрузились, тут и булгарские подтянулись.

На их острове по берегу между лодок - сплошная стена людей. Любопытствуют.

А к нам лодочка бежит. С переговорщиком.

Муса... нервничает. От непонятности, от отсутствия сопровождающих, от своих пустых рук.

Так дела не делаются. Везде, во всём мире гость приходит со свитой, с подарками. Хозяин принимает, отдаривается, приглашает, угощает. Неспешная беседа, вкусная еда, красивые вещи... Это же все знают! Но плешивый Иван...

Отошли чуть от берега, сели на брёвна сложенные. Только мы вдвоём - ни его людей, ни моих.

-- Извини, Муса, за пустой стол. Точнее - за отсутствие стола. Только я - врагам корма не даю. И тебе нынче решать: кто мы друг другу - враги или нет.

-- Кха... Эмир Ибрагим, да продлятся годы его жизни по воле аллаха...

-- Я знаю. Продлятся. Ещё я знаю договор между ним и князем. И помню то, что он мне обещал. Увы, глупые слуги отвели глаза блистательнейшему и победительнейшему. Конечно, они будут наказаны, и их пустые головы украсят зубцы стен прекрасного дворца несравнимого. Но что мне делать сейчас?

-- Э... делать?! Зачем делать?!

-- Эмир прислал мне три сотни русских невольников. Три сотни стариков и старух, гадящих под себя, ибо от старости они уже неспособны дойти до отхожего места. Разве это - достойный дар могучего и сотрясающего? Что это, если не злобная хитрость ничтожных людишек и недостойных слуг? Твой караван - оскорбителен. Плевок в сияющее лицо благороднейшего. Да обрушится гнев аллаха на головы презренных и негодных, сотворивших такое!

Оп-па!

Муса был изумлён. Конечно, у него были какие-то ожидания. В нормальном традиционном русле: Воевода Всеволжский скажет - "дай!". Мыто запрещено договором. Но будет канючить. Или - грозить. Выпрашивать или пугать. Придумает какие-то хитрости. Типа прошлогодней связки: "всем сойти на берег - ищу татей" и "всяк на моей земле - вольный".

Это такая интересная игра ума, характеров, изворотливости... Но сути не меняет: караван что-то заплатит и пойдёт дальше. Его, караван-баши, забота, чтобы это "что-то" было поменьше, а стоянка покороче. В подобные игры все торговцы играют все свои жизни. Оттенки, детали... да, бывают интересными.

Тут маячит совсем другая статья. "Оскорбление чести и достоинства благороднейшего и блистательнейшего".

Вот под таким углом он ситуацию не рассматривал.

***

Вот эта толпа присланных людей - "дань" или "дар"? - А в чём разница? Толпа-то та же. Как её не назови - сущность не изменится. Так ли это? "Не изменится" - для кого?

Нормальный купец берёт штуку ткани и прекрасно понимает: вот "здесь и сейчас" - это "товар". Завтра - может стать "даром" доброму человеку. Или - "данью". Человеку опасному. Может: "данью" под видом "дара" - "принуждение к дарению", бакшиш.

-- Дорогая! Сегодня, в этот знаменательный день, я должен подарить тебе это драгоценное колечко...