Свет во мраке

И тогда раздался двойной дикий крик, разнесшийся далеко в стороны. При помощи этих визгливых крикунов я возвестил о себе всем окрестностям — вот он я. Давайте сюда! А воткнув тлеющий конец головни в пожелтевшую хвою на толстой ветви, я добавил к крикам еще и сероватый дым потянувшийся к небу.

Дым и крики… Это прекрасное сочетание, если хочешь привлечь к себе внимание. Напоминает рыбалку на живца…

Ниргалы заняли давно уговоренные места, за их спинами прижалась к земле нежить. Я сам скрывался в ветвях древней сосны. И сквозь колышущуюся щель в сосновых лапах внимательно смотрел на медленно кружащуюся в воздухе черную точку…

Когда пленники обреченно замолкали, мне приходилось немного «подбадривать» их, что вызывало новые брызги кровавой слюны и хриплые крики.

И этого хватило — черная точка круто развернулась и двинулась в мою сторону, с каждым мигом становясь все больше в размерах. Вскоре я уже мог различить неслаженно работающие крылья это никогда не бывшей живой птахи…

Легкий ветерок вилял струей дыма как хвостом собаки, порой мне застилало видимость, но я оставался неподвижным, прячась за стволом дерева и за спинами обреченных пленников. Спустя некоторое время крылатая тварь приблизилась настолько, что я сумел разглядеть и седоков. И разочарованно скривился. На бугристой и липкой спине нежити не восседал восставший из мертвых Риз Мертвящий. Его место занимали четыре тощих шурда, кое-как разместившихся впритык друг к другу. Трое из темных гоблинов были вооружены арбалетами, четвертый, сидящий впереди, держал пустые ладони у висков, страдальчески морщился, всячески показывая, что управлять мерзким созданием очень тяжело. Сразу становилось ясно, что стоит подстрелить поводыря с костяным гребнем на затылке и нежить разом выйдет из подчинения. Но мне не нужны были жизни четырех гоблинов — мне нужна сама птица, слепленная из мертвой плоти. Очень нужна.

Зачем?

Если брать самое малое — я хочу лишить Тариса небесного ока. Хочу лишить его этого преимущества перед местными обитателями. Ибо мои цели остались прежними — уничтожить восставшего из мертвых принца раз и навсегда. Если не своими руками, то чужими. Но я бесславно лишился всего своего войска, отправив их обратно домой. Шансы на атаку и раньше были призрачными, теперь же они исчезли вовсе. Что ж, сдаваться я не собирался — и попытаюсь загрести жар чужими руками. И дабы повысить шансы, начну наносить Тарису мелкие, но частые уколы.

Но у меня есть и другой замысел — касательно ужасной птицы. Но получится ли…

Прячась за деревом, я смотрел на приближающуюся тварь и размышлял. Я лишь песчинка между двумя жерновами. Но порой одной песчинки бывает достаточно, чтобы навеки застопорить какой-нибудь уродливый механизм. Все зависит от того из чего именно состоит песчинка — ведь песок бывает и алмазный. Ну или хотя бы железный. Да и моя роль не настолько уж важна — в Диких Землях наконец-то начало что-то меняться. С тех пор как древний принц покинул свой саркофаг началась эпоха перемен. А в такие времена ломаются старые границы и появляются новые. Меняются очертания государств на картах, а некоторые страны исчезают вовсе в горниле перемен, чтобы никогда больше не появиться. Моя роль «песчинки в жерновах» состоит в том, чтобы не дать Тарису или часто упоминаемому Темному стать одной из главных сил. Тьма не должна выползать из узких щелей и сырых подземелий. И если не помешать этим ублюдкам, то случится страшное.

Я стал свидетелем того, как остатки некогда выжженного культа Темного медленно и тайно, но последовательно и уверенно подготавливаются к чему-то страшному. Причем они не делают ставку на многочисленную армию. Такое впечатление, что им не нужны ревущие орды вечно голодной нежити. Они не пытаются создать войско способное проломить защиту Пограничной Стены и ворваться в мирные земли, убивая и пожирая ни в чем неповинных людей. За двести лет упорного труда жрецы Темного могли создать весьма сильную армию послушную их воле — два столетия это огромный срок, особенно для людей живущих столь недолго. Я не увидел здесь дымящихся кузниц — не обычных деревенских, годных лишь для выковки инструмента и подков, а таких, на чьих наковальнях куют острые мечи. Ничего такого не было у той горы и поселения. Лишь много людей, в первую очередь озабоченных заготовкой продовольствия для себя и пленников. А их Главный? Тот таинственный кукловод вечно скрывающийся в тени. Где он? Вместо того, чтобы денно и нощно стоять во главе, вместо того, чтобы ежечасно проверять ход работ, он попросту исчез, возложив все обязанности на плечи чересчур зажившегося на этом свете некоего Истогвия.

Меня посетила мысль — а быть может этот таинственный Главный давно уже мертв? Ведь прошло двести лет. Быть может он велел тут все охранять, а когда убыл, его местные чудовища и убили. Или сердце прихватило. А может напоролся в дороге на разъездной отряд воинствующих священников. Или еще лучше — во время последнего визита, сразу после прощального пира, где-нибудь в темноте его придушил тот же Истогвий. К чему ему выполнять роль надсмотрщика для кого-то? Он поди уже привык тут всем самолично распоряжаться. Это его собственное крохотное королевство, где всяк покорен его воле. Жизнь у Истогвия долгая, силенок хватает, равно как и ужасных сил — мало кто может одним прикосновением обратить человека в расползающуюся слизь.

Протяжный крик заставил содрогнуться привязанных к верхушке сосны пленников. Их забила крупная дрожь, вопли разом прервались, крепкие мужчины дергались изо всех сил, стараясь порвать путы. Их не страшила угроза падения с немалой высоты — когда в десятке локтей от тебя в воздухе колышется источающая ужасную смрадную вонь нежить, поневоле предпочтешь сломать себе все кости, чем попасть к этому уроду на обед.

На спине нежити нервно трясся шурд поводырь. Теперь он сжимал голову что есть мочи, сдавливая виски основаниями ладоней, его изрезанное морщинами и старыми шрамами лицо искажалось в муке. Я понимал отчего — огромная тварь слепленная из мертвой гниющей плоти хотела жрать. Неистово хотела жрать. Боль и запах крови пленников неодолимо тянул ее к сосне и лишь воля поводыря удерживала ее от этого шага. Вот только шурд это всего лишь шурд. Дергающийся гоблин обладающий лишь крохами древнего искусства некромантии и почти никаким могуществом. Это ему не костяной паук, чью волю подавить куда как легче — это созданная по древнему рецепту тварь, выпестованная сами Тарисом Некромантом. И после того как нежить почувствовала непреклонную и страшную по силе волю Тариса, ей нечего было опасаться жалких потуг какого-то там гоблина.

Поводырь вскрикнул. Рывком содрал с затылка костяной гребень. Запрокинул голову, вцепившись себе в лоб. Из вывернутых ноздрей потекла густая темная кровь. Шурд упал бы со спины ужасной птицы, но его удержали испуганно заверещавшие соплеменники и ремень вокруг пояса.

Тварь же тяжко накренилась, испустила хриплый вой из чавкающей беззубой и зловонной дыры будто бы вырезанной в почти бесформенном куске мяса, что и головой то назвать нельзя. Взмахнула крыльями, наслав на меня и пленников воздушный поток запаха разлагающейся плоти. Птица разом оказалась у сосны, ее голова подалась вперед и, разверстой дырой-пастью накрыла одного из истошно вопящих пленных. Крик резко оборвался, связанное тело задергалось, по его груди хлынула кровь, а хруст ломаемых и сминаемых костей донесся и до меня.

В этот миг я одним рывком вывернулся из-за древесного ствола, одним ударом обломал мешающую толстую ветку и прыгнул вперед. То ли судьба решила тоненько хихикнуть надо мной прямо сейчас, то ли козни Темного, но один из кричащих пленников сумел выпутать одну руку и ухватил меня чертов плащ, снять который я не удосужился. Спасло меня от позорного и бесславного падения к земле лишь то, что воин не сумел удержать в руке клок материи, а летающая нежить как раз дернулась вперед, заглатывая переставшее дергаться тело. Я тяжело упал прямо на спину птицы, угодив ногами в трясущегося шурда-поводыря, сразу выбив из хлипкого тела весь дух вон. Его сородичи визгливо что-то закричали, но слушать их я не стал — попросту сбросил их вниз сильными ударами и гоблины повисли на кожаных ремнях, болтаясь с криками у раздутого и шевелящегося брюха нежити. Вонь тут была страшная… под моими ногами с чавканьем лопались белые черви трупоеды, прочие любители гнилой плоти старались поспешно в оную спрятаться.