Сборник "Круг Земель"

Герфегест пожелал Элиену удачи, посоветовал следить за Царями Наратты – тот, дескать, обращается с этими фигурами особенно ловко – и удалился в одном ему известном направлении. Похоже, Герфегест пользовался при грютском дворе особыми привилегиями.

Игра началась в полном молчании. “Перемещения завершены”, – то и дело произносил кто-то. И все.

Алаш, вопреки опасениям Элиена, вел себя достаточно независимо и сильно досаждал своему хозяину дерзкими вылазками. В час Орниделен игроки прервались на обед. Потом продолжили.

“Тиара Лутайров”, – произнес уже в сумерках довольный Наратта, загромождая шестью высоченными башнями Крепости Холма.

“Правило слабейшего”, – едва ли не хором заявили Элиен и Алаш.

“Сыть Хуммерова”, – прошипел Наратта через два хода, когда остатки его башен, блокированные в чужих царствах, были добиты Колесницами Элиена.

Игра продолжалась.

Уже вечером, при свете многочисленных светильников, развешанных на ветвях тутового дерева, партию было решено перенести на завтра. Появился Герфегест. Он

легкомысленно осмотрел доску, цокнул языком, подмигнул Элиену и осведомился.

– Не хочет ли достойный сын Тремгора сказать что-нибудь великому Наратте, помимо “Перемещения завершены”?

Элиен хотел. Наратта, у которого целый день чесался язык и он с трудом удерживал себя от болтовни, памятуя о правилах, с готовностью согласился. Они перешли в тронный зал.

– Мое время дорого, и дорого не только мне, но и всей Сармонтазаре, а значит, и Асхар-Бергенне тоже, – начал Элиен, взывая к Гаиллирису, чтобы тот на время залепил свинцовой печатью красноречивые уста Наратты. – Я должен успеть уничтожить силу Урайна прежде, чем его кутах появятся под стенами городов Севера и Юга. Отпусти меня, повелитель, и после того, как я исполню свое предназначение, оружие Эллата само ляжет к твоим ногам. Но прежде оно должно обагриться черной кровью Урайна.

Наратта ответил не сразу. Он прошелся по залу, пнул ногой свой диковинный трон, пробормотал что-то невнятное себе под нос, окинул взглядом щитоносцев в нишах, чьи шестоперы тускло поблескивали в неярком свете горящего конопляного масла.

Наратта преобразился – его тучность больше не бросалась в глаза, он утратил сходство с барсуком. Сейчас его можно было принять скорее за могучего и свирепого медведя. Голос Наратты тоже преобразился:

– Мой дед зарубил Девкатру и швырнул его мозги на поживу степным волкам, чтобы злу больше не было места в Асхар-Бергенне. Мой отец разыскал череп Девкатры и завладел былой силой Пса Хуммера; эта сила вошла в его сердце, и тяжкий молот грютской мощи вознесся над Сармонтазарой. Но твои соотечественники силой своих клинков смогли отвратить нас от призрачного сияния славы Спящего в Лон-Меаре. Тридцать лет назад грюты навсегда покончили с темным мороком Хуммера в своих сердцах. Мертвые обрели покой в своих могилах, живые вернулись к ароматным ветрам степей. Череп Девкатры ты можешь видеть и сейчас. – Наратта указал на свой диковинный трон. – Вот уже тридцать лет я каждодневно водружаю на него свое седалище. Но мы, грюты, стали непроницаемы для зла, и нам ничего не сделается, даже если череп самого Хуммера – если только у него есть череп – будет водружен на рыночной площади Радагарны. Мы, грюты, всегда будем несокрушимой защитой Сармонтазары от любых нелюдей. Но чтобы мы смогли одолеть Урайна и его кутах, с нами должно быть оружие Эллата. Я не могу отобрать его у тебя, ибо сказано: “Лишь по доброй воле дарение и Игра могут сменить владельца Поющего Оружия и сохранить притом его главную силу”. И я не хочу отбирать его у тебя, ибо ищу мира и дружбы с Севером. Теперь ты знаешь, чего хочу я, и теперь ты, молодой северянин, быть может, поймешь, что лучший выход для тебя – проиграть в Хаместир и спокойно возвращаться в родной Ласар, дожидаясь известий о победе грютского войска над скверными петухами Урайна.

Герфегест изменил своей обычной манере сокращать перевод до необходимого минимума. Он перевел все до последней буквы. Слишком многое зависело от исхода этого разговора.

Герфегест с тревогой посмотрел на Элиена, чья ладонь давно уже покрывала рукоять меча. Это могло быть движение защиты – так ребенок прячет щенка, судьбу которого решают сейчас за стеной комнаты его родители, – но могло быть и плохо подавляемое стремление к кровавому безобразию.

Но Элиен и не думал драться, хотя слова Наратты поставили его на шаткую грань между высокородным спокойствием и вспышкой бешеной ярости.

– Ты говоришь, грюты стали непроницаемы для зла. Я верю тебе, но даже ты, грют из грютов, сын грюта и внук грюта, вполне проницаем для железа, для клыка, для Когтя Хуммера, не так ли? Твои слова о зле вкусны для моих ушей, но в моих глазах еще стоит горечь Сагреалы, я все еще вижу, как дымится сердце доброго уллара Фараммы. Сила Урайна велика! Десяток его кутах стоит сейчас больше, чем целый теагат твоих отборных бойцов. Чтобы подорвать его могущество, надо уничтожить Чашу. А чтобы уничтожить Чашу, следует предпринять опасное путешествие. Этот путь – мой и ничей больше. Отпусти меня, Наратта, сын Эстарты, и ты войдешь в память потомков как мудрейший из мудрейших.

– Нет. Пусть наш спор рассудит Игра. Анима-тхат! Элиен удивленно вздернул брови:

– Анима-тхат?

– Плохо переводится, – пожал плечами Герфегест. – Очень сильное заклятие, которое произносят обычно при вынесении смертного приговора.

Элиен ответил скептической миной.

Прошли еще четыре дня Игры. Люди на доске умножались, погибали, вновь умножались, но никому не удавалось достичь победы или хотя бы подавляющего численного преимущества, позволяющего надеяться на победу.

Элиен волновался. Лето кончается, сила Урайна крепнет, а он здесь удовлетворяет пустые амбиции диковатого царька. Наратта приложил достаточно стараний, чтобы Элиен не сбежал. Всюду сына Тремгора сопровождал вроде бы почетный эскорт из двенадцати щитоносцев, и тот никак не мог улучить удобного момента, чтобы хотя бы посовещаться с Герфегестом.

Элиен начал задумываться о побеге. Но чем дольше он обсуждал с раковиной различные варианты, тем яснее становилось, что побег не сулит ему ничего хорошего. Наратта, несмотря на свои заявления о мире и дружбе с Севером, наверняка не остановится ни перед чем, лишь бы Элиен не покинул Асхар-Бергенну вместе с оружием Эллата.

– Милостивый гиазир, пробудись. – Горячий шепот Гаэт был, пожалуй, единственным звуком во Вселенной, способным пробудить Элиена от самого крепкого сна. – Пробудись!

– Что случилось? – спросил сонный Элиен, почувствовав неладное.

Этим вечером он приказал приглянувшейся ему рабыне из уманны Наратты навестить его. Ничего не подозревающая смуглянка с миндалевидным разрезом глаз и округлыми пышными бедрами явилась в назначенный срок.

Исходя из довольного выражения ее милого личика, Элиен заключил: она очень гордится тем, что северянин, оставшись холоден ко всем остальным ее подругам, выбрал именно ее. И она была готова на славу попотчевать воина, с которым почтителен сам великий Наратта, своими умелыми ласками.

Но у Элиена был свой план на эту ночь. Он вынул из сарнода браслет. Черных камней в нем теперь было на два меньше, чем в тот день, когда он получил его над телом Кавессара. Элиен понимал, что утром следующего дня он недосчитается и третьего.

Сын Тремгора вздохнул. Эту несложную закономерность мог бы заметить любой, кто умеет считать, но расстраиваться по этому поводу мог лишь тот, чье сердце ранила трогательная итская девушка. Олененок.

Элиен поцеловал персиковую щеку Гаэт и привычным жестом попытался нащупать рядом с собой оружие Эллана. Пустота. Голова раскалывалась от жуткой боли в висках.

– Та рабыня, которую ты призвал, чтобы увидеть меня еще раз, была зла к тебе. Прежде чем ты надел ей на руку мой браслет, она успела подсыпать тебе в питье снотворное зелье. Увы, я догадалась об этом только сейчас! – Гаэт была встревожена.