Мой замок

Плотник Берт, чудом вернувшийся из каменоломни в ночь приезда господ, голодный и перепуганный, был по приказу графа щедро накормлен на кухне не успевшей еше заснуть поварихой.

Неудивительно, что он проникся к мистрис Барбаре самой искренней благодарностью.

Его стараниями пекарня обогатилась новым чистым столом, удобной хлебной лопатой, табуретами и широкой скамьей. Он же заделал и дыры в крыше.

Не прошло и недели, как бывший чулан с печью совершенно преобразился. В распоряжении восхищенной Барбары теперь был настоящий пекарский домик, где рядом с рабочей кухней имелось и маленькое личное помещение. И она решила переселиться.

Посоветовавшись со своей Олуэн, которая теперь стала горничной у молодой госпожи, она несмело попросила мастера Ладри доверить ей изготовление хлеба, а также прочих изделий из муки и освободить от работ по кухне. Тот с энтузиазмом одобрил такое решение и пообещал, что со стороны графа никаких возражений не последует. Ему самому было удобнее распоряжаться единолично и только теми, к кому он привык.

Положение Барбары в замке Арден изменилось волшебным образом.

Во-первых, она стала сама себе госпожа. Мастер Ладри давал общий заказ, а как и что печь – решать предоставил ей. И даже ни разу не критиковал выпечку. Ему и так дела хватало.

Во-вторых, совершенно естественно ее дом оказался совсем рядом с избой кузнецов, а там жил славный валлиец мастер Тавис. Он всегда вежливо кланялся ей, с готовностью помогал в обустройстве и вообще рядом с ним некрасивая женщина чувствовала себя... почти красивой.

А в-третьих, пекарня вдруг превратилась в нечто вроде женского клуба. Эта милая иностранка, донна Эвлалия, с первого дня помогала им с Олуэн. Славная валлийка, став дамой-придворной, каждый день прибегала к своей старшей подруге. А вслед за ней сама молодая леди стала навещать скромный домик у восточной стены, где даже пыль была белой и чистой. К своей бывшей барышне приходила госпожа Атенаис Дерек, супруга конюшего, и все эти дамочки, пока хлеб в печи, устраивали себе посиделки.

Барбара только качала головой. Подумать только, леди в пекарне! Да еще перед рассветом! Интересно им, видите ли, как хлеб получается. Не разгневалась бы графиня... Да и множество людей может помешать тесту взойти как следует. И главная пекарка строго хмурила брови, не позволяя младшим громко болтать.

Ее слушались. По ее грозному взгляду голоса опускались до шепота.

Здесь она правит бал! И начала расправляться ее спина, согнутая за много лет жизни в прислугах. Постепенно «мистрис Барбара» стала настоящей «мистрис». И даже ее лицо, простое, очень крестьянское, начала посещать не угодливая, а горделивая улыбка хозяйки дома.

И тяжелый, в общем-то, труд кажется много легче, когда за него так уважают...

– Доброе утро, – послышался от порога голос донны Эвлалии. – Вы уже на ногах, мистрис Барбара, даже в трудах!

– Доброго утра и вам, сударыня, – отозвалась учтиво та. – И сами-то рано встаете, правда ? Небось и тепленького со сна не пили... В котле уже закипело, плесните себе в кружечку, уж будьте любезны! Руки-то у меня в муке, не обессудьте.

– Не беспокойтесь, мистрис Барбара, я сама налью. Спасибо, как раз хотелось напиться. Помощь свою пока не предлагаю, месить вы сами любите. А огонь тоже развели? Без помощи?

– Какое там! Я и проснуться не успела, как Сэм дрова притащил и огонь высек. Славный паренек. Говорит, мастер Тавис еше с вечера велел не забыть, печь разжечь и воды натаскать полный котел. Удобно же: как раз стража сменяется, значит, время.

Барбара разговаривала, а руки ее ритмично сжимали и разминали будущий хлеб. Действительно, месить она предпочитала всегда сама. Пусть это самая трудоемкая процедура, но зато и самая важная. Опара сделана с вечера, все вовремя, последний кусок будет готов через пару минут. Потом можно отдохнуть, пока тесто подходит... А Эвлалия уже знает, как подготовить печь, она сама вычистит под, подаст противни...

Если отдохнуть, потом можно еще что-нибудь испечь. Побаловать господ пирожками или медовыми коржиками, которых леди Хайди большая любительница. Олуэн говорит, барышня эти коржики в вазе на столе держит, за вышиванием или за разговором один за другим в зубки тянет, дай ей бог здоровья и жениха благородного...

– Сегодня, может быть, упадет снег, – Лалли, передернув плечами, выглянула в еще темный двор. Для нее снег был диковинкой, о которой она только слышала. И немного побаивалась. У горячей печи не могло быть прохладно, но зима уже подступала.

– Хорошо, если так, – протянула Барбара, разгибаясь. – А то мы уж все извелись в ожидании. А Рождество через две недели!

– Рождество? – Лалли остановилась на пути к печи. – Через две... А откуда ты знаешь, Барбара?

Для нее, смутно помнившей христианские праздники, Рождество было почти сказкой. У нее когда-то были отец и мать, они вместе пели что-то божественное, о Пресвятой Деве и рождении ее младенца под звездой, возвестившей приход Спасителя... И родители, и их песня остались в далеком прошлом. Она не помнила даже своего имени. Ее звали «Лалли» в серале, а потом, упрямо объявив себя христианкой, девушка выбрала похожее имя и настояла на повторном крещении. А «донной» стала из-за того, что немножко помнила итальянские слова – то ли впрямь была из Италии, то ли провела там несколько детских лет прежде, чем ее продали в султанский гарем.

– И верно, святого-то отца нет у нас, – вздохнула Барбара, подвигая последний сырой катыш к двум дюжинам остальных, выстроенных на чистом столе. – Но про Рождество грех не знать. Мельник-то вчера приезжал, а он говорил, из Ноттингема монахи в деревню прибыли. И в корчме вроде бы рассказали, как в ихнем монастыре к Рождеству гостей ждут и службу служить готовятся, лики подрисовать мастера ищут – святых лики то есть – а сроку до того две недели... И еще про графа нашего спрашивали, не даст ли на святую обитель какого ни есть пожертвования? А корчмарь, мол, им отвечал, что новый лорд к людям милостив и на святое дело, конечно же, не поскупится...

– И эти монахи пришли в замок?

– Вроде бы пока нет, – покачала головой Барбара. – Но отчего бы им не прийти? Опять же и службу праздничную у нас служить некому. Вот и отслужили бы, и монастырю прибыль. Наш-то милорд деньгами не скуден. Вон сколько всего накупил!

Добрая пекарка была права. За два месяца, что прошли со дня его воцарения на новом месте, граф Арден истратил уже столько золота, сколько другой не собрал бы и за всю жизнь.

У него просто не было выхода. Начиная с овчин, скупленных у всех скорняков Ноттингема – не только для рабов, но и казарму выстелить, и всех слуг обеспечить зимними шубами. Да, он привез много мехов, но кто мог представить себе мороз, всю жизнь прожив в Африке? А попоны? Конюшня же не отапливается. Арабские чистокровные кони о морозе даже и не слыхали!

А уж окна... Джарвису удалось раздобыть несколько стекол. О цене даже стыдно вспомнить. Но нельзя же оставить дам совсем без дневного света, плотно закрыв все окна! А сохранять тепло было возможно только таким образом. Именно этому служило то множество тряпок, что так не понравилось Леонсии и кстати оказалось для бедных рабов.

Как замечательно, что под рукой был Давид из Кента и его хитрые инструменты! С его помощью плотники соорудили вполне годные рамы и закрыли оконные проемы. Правда, не все. Только на женской половине. Остальным придется потерпеть.

И еще сено. Даже после того, как Том Дерек выбраковал половину конского поголовья, заготовить корм для животных стало трудной проблемой. Опять пришлось покупать, завозить и складывать на зиму. В морозы множество сена поможет утеплить денники...

Даже кухня зависела от покупок. В замке не было запасено ни вина, ни провизии для сотни ртов. Только через год погреба наполнятся новым урожаем, а пока мясо и овощи, яйца, растительное масло, сыры, сладости – все привозили с рынка. Этим пришлось почти каждый день заниматься старому Джону Баррету. Ему даже нравилось восседать на телеге с парой тажеловозов, обходить городской рынок и красоваться перед купцами неисчерпаемым графским кошельком.