Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

Ужас объял собравшихся. Все, в том числе и кузнец, в страхе легли лицом в землю, закрыв глаза и боясь ослепнуть. Многоголосый истошный крик доносился из Иерусалима. Толпа на холме неожиданно дружно и жалобно завыла.

— Горе нам, — кричали иудеи, — сияющий Молох отвернулся от нас и погасил свой светильник!

Вой был удивительно слаженным и казался одноголосым. Другие же звуки, будто исчезли.

Стервятники, уже летевшие к месту казни, шарахнулись в сторону и повернули обратно к темневшей громаде гор. Лишь привязанный к кресту человек смотрел в развернувшуюся на небесах бездну широко открытыми глазами. Тяжелые, густые капли крови выкатились из-под шляпок гвоздей и беззвучно упали на каменистый грунт.

Так длилось несколько минут, которые всем показались вечностью. Внезапно солнце засияло вновь. Все звуки сразу затихли. Шорох осыпающейся в яму земли вперемешку с камешками казался неестественно громким и, оттого, грозным. Люди начали подниматься с земли, в опасении поглядывая в засиневшее вновь небо.

Палач, на лице которого застыла отвратительная садистская гримаса, продолжил прерванное дело. Он с натугой поднял крест, поднес его к черневшей хищным зевом яме и резко выпустил из рук. Крест глухо ударился в дно ямы и стал крениться в сторону, но кузнец придержал его обеими руками.

Падение сотрясло тело приговоренного, но плотно сжатые губы не разомкнулись, лицо осталось спокойно-отрешенным, а глаза открытыми.

Нога палача в грубом сапоге сгребла в яму часть образовавшегося вокруг нее земляного холмика, и сразу, как по сигналу, многие бросились засыпать ее и укреплять крест у основания большими камнями. Голова человека, распятого на кресте, опустилась к груди — он потерял сознание…

Беспорядочно, отталкивая друг друга локтями, наблюдавшие казнь, а, можно сказать, и ее участники заспешили по тропе назад, по направлению к затихшему городу. Побрел и кузнец, он не спешил, а деньги за проделанное, палачу были выплачены заранее. Лишь один раз он обернулся и попытался встретиться глазами со своей жертвой, но это у него не получилось.

Весь город возбужденно гудел, обсуждая казнь Иисуса из Назарета и необъяснимые произошедшие события. А, ближе к закату на голубом небосводе повисла хвостатая звезда, вновь повергшая всех в замешательство и панику. Люди читали молитвы, обращаясь к своим богам и прося их о милости к возможным прегрешениям. Страшная звезда сияла всю ночь, а затем еще два дня и две ночи.

Большинство сочло это знамением, и многие вновь поверили в грядущий апокалипсис и конец света, предвещенный назорейским пророком. И вера эта начала формироваться в новую религию, привлекавшую все новых ее приверженцев…

А, во время наступившей тьмы, в необъятной черной бездне корчилось в жестоких судорогах еще одно существо. Имеющий облик человека в черном одеянии и называемый слугами мессиром, Воланд также испытывал мучения, сопоставимые с муками человека распятого на кресте.

Человек на кресте, вопреки стараниям палача, умер быстро от сердечного приступа и болевого шока. Его сердце, обращенное к мучителям и простившее их, не выдержало нестерпимой боли, идущей от пробитых металлом запястий. Один из стражников, пытаясь проверить, мертв ли осужденный, ткнул его два раза копьем в правую сторону груди, ошибочно полагая, что там находится сердце.

Только к вечеру на Голгофу смогли зайти люди, близкие к Иисусу — стража перекрыла единственную узкую тропу, ведущую на холм и не пустила их на совершение казни. Впрочем, это было его предсмертное желание, он не хотел, чтобы они видели его муки.

Мать Иисуса Мария, Мария Магдалина, апостол Иоанн и некоторые другие его почитатели не смогли уговорить стражников отдать его тело для погребения. Лишь Иосиф Аримафейский, заплатив стражам серебром, получил такую возможность и захоронил Учителя в скальной пещере, вырубленной для его собственного погребения.

Соглядатаи тотчас донесли об этом Каиафе, и он приказал пока завалить пещеру камнем и поставить у входа охрану. Завтра наступал шабат, [10] во время которого, вера запрещала иудеям любой труд и любую деятельность, за исключением, связанной с религией.

Глава пятнадцатая

1.12. Троица. Добрый конь пускается вскачь, завидев тень от плети

Солнце вновь жгло громадный город с немилосердной жестокостью. Узкие кривые улочки были пыльны и безлюдны. Казалось, камни, которыми были выложены некоторые мостовые, дымились от палящего солнца. Высокие финиковые пальмы, взмывшие вверх наподобие фонтанов, съежились и потускнели. Раскаленный воздух жадно лизал камни и не находил их холода.

Неразлучная троица выбралась из чадящего смрадом города и двигалась к соляным копям, расположенным вблизи моря. Невысокие скалистые горы опоясывали часть его западной оконечности, скрывая под своей толщей старинные соляные выработки. Поодаль, к северу, темнела мрачная громада развалин Масады — заброшенного загородного дворца царя Ирода.

Сильный ветер подул вдруг со стороны Мертвого моря, но он не содержал прохлады и не принес городу никакого облегчения. Само море оставалось все таким же сумрачным и пепельно-серым, удушая и поглощая солнечные лучи без остатка. Несмотря на мощные вихри, невысокие покатые волны лишь медленно, плавной зыбью, катились к низкому берегу, словно расплавленный свинец, имея и цвет свинцово-черный.

Кот меланхолично жевал кукурузу, держа в лапе жареный початок. Обычно казавшийся неуклюжим из-за своих размеров, он был, неожиданно, пружинист и подтянут. Его, по-кошачьи, грациозная поступь резко диссонировала тяжелым развалистым шагам Азазелло и неуверенно шатающейся походке Фагота.

У входа в лабиринт заброшенных копей все так же угрюмо и отстраненно толпились невысокие, поросшие желтоватым мхом, скалы. Азазелло первым нырнул во мрак подземной выработки.

Воланд ждал их в той же пещере, в которой они разыгрывали сцену, избавившую их от преследования Маттавии, освещенной блуждающим светом нескольких больших факелов. Он был в шерстяном трико угольного цвета, плотно облегавшим его тело и такого же цвета, едва различимо чернее, просторной накидке без рукавов.

Толстая стальная, с причудливыми ромбовидными звеньями цепь, свисавшая с шеи до середины груди, была увенчана большим, величиной с кулак, черепом, искусно выкованным из чистого железа. Уродливой треугольной формой череп отдаленно напоминал изображение головы Дита — римского бога смерти, а его нестерпимо искрящийся лоб взбугрился слегка проглядывающими рожками. В пустых глазницах ало полыхали два карнеола. На среднем пальце левой руки тускло отблескивал массивный стальной перстень с громадным фиолетово-сиреневым сапфиром.

Скупым жестом Великий магистр Ордена Тьмы велел им присесть на скамью напротив. Гнетущая пещерная тишина нарушалась лишь легким треском горящих факелов. Сухой прохладный воздух не колебался, загустев от царящего во тьме напряжения.

Троица молчала, явно встревожась своей судьбой, находившейся всецело в руках сидящего напротив властителя царства зла, смерти и теней. Внеочередной срочный сбор обычно предвещал серьезные неприятности и трудноисполнимые хлопоты.

— Неуютно мне в Иерусалиме, — ответил он на их безмолвный вопрос, — тесно мне с Ним в одном городе, дух Его не уходит оттуда, Небеса отчего-то не пускают Его к себе.

Слова его размеренно и размашисто разрезали тугую холодящую атмосферу пещерного мрака. Глаза были неподвижны и немигающи, источая мертвенный свинцовый свет.

Троица с молчаливым вопрошанием продолжала смотреть на своего повелителя.

— Итак, у нас ничего не получилось, — Воланд был спокоен и строг.

И здесь они не выдержали.

— Как? — поразился Азазелло.

— Почему? — Фагот был обескуражен.

— Отчего же? — Бегемот был раздосадован более всех, — мессиру известно, что назорейский пророк приговорен и мертв, — полуутвердительно произнес он.