Искушение святой троицы

Дима же, как всегда, пришел к правильному выводу, вовсе ни о чем не размышляя. Сквозь туман своих смутных, мрачных мыслей Слава услышал его голос:

— Пойдемте, балбесы. Чего тут расселись?

Слава шевельнулся, убрав ладони с лица. Посидев некоторое время с закрытыми глазами, он увидел коридор ярче и отчетливей. Коридор был освещен невидимым источником дневного света, словно льющимся из незаметных окон. Друзья так и не смогли найти объяснение этому чуду, как, впрочем, и всем остальным коридорным чудесам.

— Да, в общем, я тоже думаю, что нам надо идти, — сказал Слава, — может, ничего страшного и не случится. Че мы так все испугались, действительно. Может, это вообще памятник какой-нибудь.

— Кто ж его посодит-то? — пролепетал Леша.

Дима сказал:

— Вот я и говорю. Надо идти, и мы через нее пройдем. Я вас проведу, — при этих словах он даже попытался ухмыльнуться.

Слава подивился Диминому мужеству.

— Нет, суки, — сказал Леша в совершенном ужасе. — Никуда я не пойду. Она же живая! Карлика, бля! Да пошли вы все нах…

— Не только живая, — сказал Слава, — она еще и вот такенных размеров. Она же весь коридор закрывает. Вы видели? Ты видел? Она же вот такая вот. Пипец! Это метра четыре на четыре, то есть, формула, как у внедорожника. — Слава, как и Леша, от страха начал нести чепуху.

— Вот и я о том же, — сказал Леша. — Я назад пошел. А в-вам флаг в руки и перо в жопу.

— Блин, — сказал Дима нервно. — Славик, ну, что будем делать?

Слава так удивился, что Дима обращается к нему за советом, что на секунду даже растерялся. Думать, правда, ему легче не стало.

— Не з-знаю, — сказал он, заикаясь, — ума не-не имею. Понятия не приложу.

— Ну, назад мы по любому не пойдем, правильно? — сказал Дима, сразу попытавшись пресечь ироничным тоном все возможные проявления малодушия. — Идти-то все равно больше некуда. Значит, мы пойдем через голову. Слушайте, чего я придумал.

— Б-бредит, бедняга, — пробормотал Леша.

Дима махнул на него рукой и продолжал:

— Вы послушайте сначала, а потом я послушаю, какие у вас возражения будут. Всё по очереди. Коридор квадратный. Правильно? А башка круглая. Поэтому мы так осторожно пойдем по краю и между башкой и коридором пролезем! Ну что, хорошо я придумал?

Слава, высунувшись за угол, рассматривал голову с напряженным вниманием.

— А, в принципе, — сказал он, обернувшись и стараясь говорить бодро, — она на второй взгляд не такая и страшная. В принципе.

— Ну, так вот я и говорю! — сказал Дима и возбужденно посмотрел на Лешу. — Славик правильно говорит! Я даже уже практически перестал бояться. Давайте. Пошли. Если что, я на нее пушку наставлю, может быть, она испугается.

— Это, бл…, точно, — проговорил Леша, — испугается, как пить дать. Ага. Кто тебя, ослопуп, просил заряды зря тратить!

— Да хватит уже, блин, надоел ныть все время! — возмутился, наконец, Дима. — Чего ты все время ноешь! Да мы все равно выберемся. Пусть ноет, — сказал он Славе, — он нам все равно ничего не сможет испортить!

Треск.

Они вступили в новый коридор, потому что неожиданно сам Слава, набравшись храбрости и боясь растерять ее, стал нервно торопить их. Но как только они двинулись, храбрость его стала быстро улетучиваться, как газ из пивной бутылки, и коридор, до сих пор такой привычный и давно надоевший, стал вдруг приобретать зловещую новизну, как будто ребята увидели его впервые. Унылые сероватые стены стали немного белее, приобретя как будто даже неприятный и тревожный запах больничной палаты. Коридор тоже стал новым и страшным. Когда ребята двинулись навстречу Голове, сразу наступила мертвая тишина, которая, конечно же, объяснялась тем, что они перестали разговаривать; но теперь эта тишина казалась им еще более многозначительно жуткой, чем раньше. Она нарушалась лишь трусливым скрипом их собственных шагов по паркету. Слава старался не смотреть на Голову, чувствуя, что один ее вид высасывает из него остатки мужества. Коридор наполнялся невидимой опасностью; они ощущали, как она исходит от ослепительно белых стен, монотонного потолка, паркетного пола. Пространство наполнялось ею, как слезоточивым газом. Они подходили все ближе, и с каждым шагом их члены деревенели от ужаса, и шаги замедлялись. Пространство сузилось до небольшого замкнутого коридорного пролета; впереди была Голова, чей ужасающий лик был обращен прямо к ним, сзади коридор упирался в поворот, который выделялся лишь невидимым светом, падавшим под другим углом. Слава, опустив голову, глупо смотрел на свои дрожащие ноги, которые почти отказывались ему повиноваться. Он украдкой взглянул вперед, чтобы краем глаза увидеть приближающуюся Голову, но ее загораживали спины Леши и Димы, и он сумел увидеть лишь часть огромного морщинистого лика, который вдруг оказался ужасно близко, — и сейчас же отвел взгляд, едва не задохнувшись. В Славе стихийной волной поднялся ужас, мгновенное, внезапное ощущение дежа вю — страшное и трудноуловимое одновременно, и как будто неуместное в этом коридоре — и бросило его в пучину пугающих, почти осязаемых видений.

— У м-меня к-крыша едет, — сказал Слава, совершенно не узнавая своего голоса, который почему-то стал двоиться, словно передразнивая своего хозяина.

— Я щас обоссусь! — подтвердил его опасения голос Леши, и Слава услышал, что он отскакивает от стен, как мячик.

— От т-тебя эхо, — сказал он Леше, приседая от страха и перепуганным, почти благоговейным взором смотря по сторонам. Ему показалось, что на стенах появились тонкие крошащиеся трещины, которые начали расползаться по штукатурке, как пауки.

— От меня? — спросил Леша. — Это от тебя эхо, х-хорек ты скрипучий!

— От вас обоих эхо, дебилы! — сказал Дима. — Кошмар вообще!

— Совсем как в подвале, — прошептал Слава, опустившись на пол и слушая, как его собственный голос змеей выползает у него изо рта и начинает растекаться по полу и стенам, словно жидкость, образуя трещины на серой поверхности, — совсем как в том подвале!..

Леша и Дима не успели спросить, что он имеет в виду, потому что в этот момент Голова внезапно открыла глаза. Это произвело очень странный эффект, который трудно описать в точности. Слава явственно услышал — не увидел, а именно услышал — движение век Головы, но услышанный им звук странным образом исходил не от них, а как бы рождался сам по себе в связи с этим движением, потому что само оно не породило никакого звука, так как глаза открылись бесшумно. Но, словно что-то живое, прошелестел по коридору тихий звенящий вздох. Он холодом пронесся мимо Славы, метнулся влево-вправо, в мгновение ока вскарабкался по стене, побежал по потолку, бросился за поворот. Вздох мгновенно заморозил всякое движение: ребята застыли, как истуканы, и даже трещины-червяки прекратили свой бег и остановились, замерев; воцарилась прежняя оглушительная тишина. Славу словно ударило током: он ненароком взглянул на ожившую Голову, выросшую прямо перед ним — невозможную, невероятную в своей страшной близости, — и, чего уж скрывать, не удержался и заплакал.

Оно было перед ребятами, безобразное, фантастическое существо: огромные, пустые белые глазницы без зрачков, морщинистое лицо, кривой отвратительный рот, дергающиеся губы. Голова действительно закрывала собой весь проем, так что можно было едва пролезть между ней и полом, там, где были углы. Было не совсем понятно, что находилось за ее спиной, если можно так выразиться, но, кажется, там был такой же коридор… блеклый и бесконечный, он убегал в бездонную глубину.

Слава ничком повалился на пол и стал ползать по нему, всхлипывая и бормоча что-то неразборчивое. По его лицу текли слезы. В каком-то болезненном изумлении он вперился горящим взором в Голову и никак не мог отвести от нее затравленно-восхищенного взгляда. Дима, присев, целился в Голову из пустого пистолета, руки его дрожали. Леша стоял дальше всех, как всегда, готовый спасаться бегством. Все ребята чувствовали себя скверно, живое звенящее эхо, снова возникнув откуда-то из воздуха, нервно металось позади них, выговаривая непонятные слова. Слава увидел, что глаза у Головы стали красные; как они покраснели, никто из ребят не успел заметить.