Город призраков

И человек здесь тоже есть — бывший рабочий все той же фабрики, в далеком семьдесят девятом решивший продемонстрировать свои навыки в плавании. Плыл с приятелем, оба были подшофе, оба пошли на дно. Приятеля нашли, его — нет. Годы идут, и речная вода все мутнеет, и все меньше у вечного постояльца пенного омута возможности увидеть этот утерянный им свет.

Бомж Васек всех этих подробностей, конечно, не знал. Но, глядя на медленно текущую воду, он потихоньку впадал в некое медитативное состояние и буквально ощущал, как такая же мусорная река протекает где-то внутри него, где-то в сознании.

Оторвавшийся от преследователей кролик, мелкая дичь — вот кем он себя ощущал. Мышцы ног мучительно ныли, дышалось почему-то до сих пор с трудом, хотя бег его окончился больше часа назад (сдает дыхалка, не в его возрасте так бегать), в спине ломило, словно какая-то садистская личность ковырялась там, применяя приспособления для вскрытия сейфов.

Хотя прошло уже несколько дней со дня бегства от Жориковой лежки, у Васька до сих стоял в ушах омерзительный хруст — словно рвут на части грубую мешковину, который он услышал, выбегая наружу, во тьму.

Василий тихонько завыл, раскачиваясь на берегу. Тень его, удлиненная и исковерканная, качалась рядом. Солнце клонилось к закату. С того места, где сидел Васек, можно было рассмотреть, как целеустремленно снуют головастики у самой кромки берега. Сидящий чуть было не позавидовал маленьким безмозглым существам с их простой и идущей как по рельсам жизнью. Впрочем, он и сам последние семь лет прожил, как головастик. После того как в начале девяностых его обставили с квартирой (как — он не помнил, был в дымину пьян и подписывал все бумаги, что ему совали под нос). Помнится — он еще пару лет вечерами подходил к своему бывшему дому, старой хрущобе в Верхнем городе, и смотрел с немой тоской на окна бывшей квартиры. Они всегда жизнерадостно светились, эти окна, и кто-то повесил на них веселые занавесочки, а через некоторое время наклеил дорогие обои на потресканный потолок.

Там жили другие люди. И возможно — счастливо.

Эти два сияющих желтоватым мягким светом проема были для Васька чем-то вроде Вечного огня — огненные символы его неудавшейся жизни. Глядя на них, Василий Мельников иногда раздумывал, а как бы было, если бы судьба обошлась с ним иначе? Если бы в далекие перестроечные годы не пристрастился он к пагубному зеленому змию?

Ваську было за сорок, он не был женат, у него не было детей. По большому счету он был никому не нужен.

В конце концов, он перестал приходить к дому. И уже годы спустя, проходя мимо, опустившийся бомж Васек даже не бросал на здание ни единого взгляда. Прошлое окончательно умерло, похороненное под долгими месяцами дикой, волчьей жизни.

Тут Васек перестал качаться и замер, вперив стеклянный взгляд в неостановимо бегущую воду. Потом глаза его приобрели некоторую разумность, рот искривился в усмешке, и Васек тоненько захихикал, роняя слюни на влажную землю. На старости лет, под конец своей несложившейся жизни, Василий стал кому-то нужен. Нужен настолько, что оторваться от него Ваську уже не суждено.

— Витек... — проговорил Мельников почти с теплотой. Его время истекало, и он это чувствовал, и скоро должен был начаться очередной акт эпической, апокалиптичной погони.

И он не заставил себя ждать.

На все том же философском факультете, куда собирался в самом начале не сложившейся жизни семнадцатилетний Вася Мельников, он наверняка бы прочел изречение одного древнекитайского мыслителя и воина, звучавшее примерно так: «Сядь на берегу реки, и рано или поздно ты увидишь проплывающий мимо труп твоего врага». По иронии судьбы, беглецу предстояло испытать подобный способ на своей шкуре.

Когда солнце опустилось к горизонту на расстояние двух своих дисков, со стороны запада показался Витек. Он неторопливо плыл по реке ногами вперед, и грязная водица обтекала голые и бледные, как у утопленника, пальцы его босых ног. На лице у него застыла все та же закостенелая улыбка, и речная влага беспрепятственно заливалась к нему в рот, полоскалась там, оставляла между зубами клочки тины. Глаза смотрели в небо, а небо отражалось в зеркальных глазницах. Витька мягко покачивало, руки его были безмятежно сложены на животе, и он не совершал ни единого движения, однако плыл почему-то как раз по направлению к левому берегу. Одежда, ранее всегда грязная, сейчас была относительно чиста, прополощенная в речной воде, то же самое относилось и к белым расслабленным пальцам, с длинными, отросшими за это время ногтями (Васек помнил, что ногти у Витька, еще живого Витька, всегда были грязны и обломаны под корень). Преследователь, враг, выглядел неживым, но Васек прекрасно знал, что это не так.

Когда Витьку до берега оставалось метра три, Василий нехотя поднялся. Подышал, насыщая легкие кислородом. Взглянул в серебристые глаза своего бывшего напарника. На душе была тоска, тина и гнилая речная вода. Витек, улыбаясь, достиг мелководья и стал подниматься и протягивать вперед скрюченные руки.

— Ненавижу! — прошептал Василий, стоя на месте. — Ненавижу тебя, Витек. Ненавижу, предатель!

После этого он все-таки повернулся и побежал. На бегу Васек хихикал, размахивал руками и бормотал что-то себе под нос. Он очень устал. Сам того не сознавая, он уже приблизился к той черте, когда загнанная до полной потери сил дичь оборачивается и в последней самоубийственной атаке бросается на преследователя.

Лишенный воды город замер в вечерней тьме. На улицах его не наблюдалось никаких шевелений, и лишь в точках, где работали водоколонки, все еще копошились сильно укоротившиеся очереди. Воду отключали не впервые, но впервые на такой долгий срок, и жители Верхнего города, возвращаясь вдоль Мелочевки с полными ведрами прозрачной воды, злобно ворчали на своих земляков, удобно устроившихся в Нижнем, где вода есть (совсем забыв при этом, как гордились они переездом в новые светлые квартиры из нижнегородских трущоб).

Правды не знал пока никто. А заключалась она в том, что и в отделенном Мелочевкой Нижнем городе воды тоже не было. Но там это переносилось куда легче, колонок было больше, а проржавевшие коммуникации все время лопались, поэтому местное население приучилось обходиться без воды из-под крана.

Проснувшийся хмурым утром постоянный посетитель бара «Кастанеда» по фамилии Хромов испытывал тяжелейшие последствия вчерашней наркотической гулянки. На четырех конечностях дополз он до кухни и там жадно припал к раковине, одновременно вертя оба крана. Ничего не добившись, Хромов взвыл от тоски и вцепился зубами в холодный металл смесителя, окорябав себе губы. Но тут ему в голову пришла гениальная мысль, и он проковылял на улицу (благо квартира была на первом этаже), где и припал к первой попавшейся лужице.

В нижнегородском баре «Вишневый садик» посетителям подали грязную посуду с липкими жирными следами чьих-то пальцев. Отдуваться за это пришлось бармену, который через двадцать минут после инцидента уже валялся под стойкой в бесчувственном состоянии, а кружки горой битого стекла громоздились вокруг.

Тяжелее всего в этой обезвоженности пришлось врачам Центральной городской больницы. Пациенты все поступали и поступали, а использующейся для многочисленных нужд воды больше не было. Персоналу приходилось бегать на колонки, где их встречали куда более дружелюбно, нежели пожарников, и заполнять тяжеленную тару. А потом бежать обратно в больницу. Из-за этого многие молодые врачи так уматывались, что ночевать оставались прямо в больнице. Со стерилизацией худо-бедно разобрались, принесенную воду кипятили, в ней же обрабатывали инструменты, а вот с влажной уборкой пришлось повременить и оставить больничные коридоры потихоньку зарастать пылью. Отдельные героические усилия по уборке помещений со строжайшей экономией воды ничего не дали, да к тому же у уборщиц все время вспыхивали ссоры с врачами, которым воды тоже катастрофически не хватало.