Радуга (Мой далекий берег)

Мужчины стояли на обрыве над ручьем. Сивер гнал скурченные листья, царапал, шуршал… Серо-желтый листопад занавесил окоем.

Выедающая душу тоска и нежелание жить — то, что за Чертой зовут депрессией… Ну, если кому-то вольно видеть мир сквозь закопченное стекло, пусть… Переходя Черту, Ястреб боялся до дрожи, что Пыльные изменили Берег навсегда. Может, дальше от Черты — да. Но здесь, возле дома Бокрина, мир этот был таким, будто двух лет без Берегини не минуло. Присутствие ее было явственно и в этом лохматом насмешливом ветре, и в царапанье летящей листвы, и в серых дождинках, насыщавших воздух, и в темных полях на окоеме… Присутствие пронзительное до боли в сердце. Ястреб растер грудь и поднял голову. И увидел.

Тонкий серпик в закате…

— Гляди ты… — выдохнул Ястреб едва слышно, — светит…

19.

Забор был сложен из каменных блоков времен осады Исанги. Вход, будто древние воины, охраняли проржавевшие, с выбитыми стеклами фонари. Побеги ломоносов с мирно соседствующими на одной ветви лиловыми, голубыми и розовыми цветами свешивались над облезающей калиткой, чешуйчатой, словно спинка ящерки. Сколько помнил себя Ястреб, ломоносы всегда цвели: даже в летнюю сушь, даже зимой. Потому что хозяйка домика, родная сестра матери Крадока, была ведьмой. Тетке повезло умереть от старости в своей постели прежде ночи разбитой луны, чуть больше двух лет назад. Дом по завещанию остался пограничнику Крадоку.

Ястреб выбрал Исангу после долгих споров с Лэти и ведьмаком Бокрином. Больше всего на свете хотелось пограничнику отправиться в Крому, туда, где Берегиню видели в последний раз. Но друзья, да и он сам, понимали неразумность этого. Всех, посмевших заступить врагу дорогу, проще схватить именно в столице, где власть Пыльных стражей и оборотней, их рабов, особенно сильна. На стороне Пыльных было и недоброе ведовство, и городская охрана, и бдительные тихари-соглядатаи, расплодившиеся, как тля. А, сидя в порубе, много не наищешься и не навоюешь.

Ястреб заикнулся, было, что можно поселиться в Укромном лесу. Лэти хмыкнул: "Это первое место, где нас станут искать. Ну, второе". И пусть прислужники Пыльных не посмеют войти в Лес — все тропинки в Крому и вокруг известны наперечет. Какая натоптана — там и сядет засада. А Лэти-проводник сможет за руку мимо провести не всегда и не каждого.

Надо было отыскать убежище подальше от недреманных очей; такое место, где власть Пыльных не очень сильна. И занятие, которое позволит, не таясь, у всех на глазах встречаться с уймой народу. Выбор был невелик: пустоземье возле Черты либо полуденные города: Шемаха, Исанга, Согдая, Брагова. Тут Ястреб и вспомнил о теткином доме.

Путешествовать с проводником оказалось одно удовольствие: там, где дорога занимает месяц, с Лэти уложились в три дня. Проводник сознался, что научился спрямлять дорогу совсем недавно и сам не понимал, как это у него выходит. Ястреб усмехался: "Не все ли равно, как устроен телевизор, лишь бы работал!" Вот только сил "прямой путь" отнимал немало, и когда окончился, Лэти, зевая, привалился к забору и ни к чему больше способен не был.

Дом стоял пустым. Дурная слава ведьмы сберегла его и после теткиной смерти. Вокруг кустились в человеческий рост лопухи и крапива, проросли рябинник, кленики, худые самосейки-ясени. Виноград и берсень манили обильным урожаем. Но никто не тронул и ягодки на них, кроме птиц. Шкурка шершаво прошлась по языку, когда Ястреб раздавил крыжовинку зубами, кислой вязкой мякотью наполнился рот. Пограничник огляделся, прикидывая, сколько придется вложить усилий, чтобы привести хозяйство в порядок. Дом был еще крепок, только крыша просела от весенних ливней, прохудилось крылечко, раздавила стекло, упав, сухая яблоня… И дверь из крытого войлоком дерева, закиснув от сырости, точно прикипела к ушакам.

Выбив ее парой ударов топора и оставив проводника отсыпаться, Ястреб повернул стопы к бургомистру.

Извилистые мощеные улицы Исанги больше напоминали просвистанные осенним ветром горные ущелья. Улицы пахли дымом, тушеным перцем и копченой рыбой. В глухой зелени садов за каменными заборами прятались низкие дома. Прохожих не было, только на углу, где крутая лестница с выкрошенными ступенями сворачивала к морю, лысый босой дядька в холщовых штанах и кожаном переднике подновлял изваяние Берегини замешанными на горячем воске красками. И это примирило Ястреба с чужим городом сильнее, чем что-либо еще.

Бургомистр не томил Ястреба ожиданием, еще и к обеду пригласил. Отправил писаря к судейским за дарственной на дом. Ненавязчиво поинтересовался, чем Крадок собирается заниматься в Исанге. Торговому, да еще и приморскому городу всегда нужны хорошие воины: чтобы держать в узде пиратов и контрабандистов…

Тщательно обсосав очередную индюшачью косточку и облизнув красные от пряной подливы пальцы, бургомистр посетовал на житейскую несправедливость:

— Вгорячах утопили ведьм, а теперь думаю, может, зря? Ни зубы заговорить, ни ломоту в коленях вылечить…

Ястребу захотелось свернуть сотрапезнику шею: чтоб уж навсегда выздоровел. Он заглянул в честные, похожие на маслины выпуклые глаза и поинтересовался ядовито:

— Так что, больше некому?

В чем-то бургомистр все же был прав. Крадок уже слышал от Лэти и Бокрина, как расплодились после ночи разбитой луны неведомые прежде хвори; про то, как тайком, с опаской, но бегают к ведьмам страдальцы за облегчением. Мелкие болячки любая женщина вылечить могла. С ранами и переломами попроще управился бы охотник. А вот серьезное да незнаемое… И про вновь образованную лекарскую гильдию слыхал Ястреб. Но настоящих мастеров в ней почти не имелось. Так, где-то переняли, услышали, тайком у прирожденной подучились — это совестливые. А то могли взять деньги ни за что, а помер пациент — значит, судьба.

Бургомистр завздыхал. И осторожно, как по первому ледку крадучись, поинтересовался:

— Лилия, покойница, не учила тебя, часом? Чего важного по лекарскому делу тебе не передала? Может, книжицу с составами?

— Может, и да, — отозвался задумчиво Ястреб, с трудом вспомнив, что Лилией звали тетку. — Что, тоже топить станете?

— Каюсь, отмолю!! — всплеснул хозяин пухлыми ладошками. — Я тебе все… я для тебя все… и хозяйство, и шаланду с сетью, и дом починю… и грамотки выпишу! Только лечи!!

Так иногда творится судьба.

Сад зарос хуже леса, переплелся настолько, что глаз застревал в каше веток и лиан с вянущими листьями.

— Лоза, она сердца требует… Два раза в год обрезать, да окучить, да не сильно воли давать…

Ястреб вскинул голову. Из-за каменного заборчика, разделяющего подворья, глазел на него дедок. Казался бы дедок вовсе ветхим от старости. Да только глаза его молодо искрились, а в морщинках пряталось любопытство. Точь-в-точь озирающий плотину бобер.

— Ведьма знатная была, а лозы не знала. Лоза мужских рук хочет. А ты ей кто будешь?

— Лозе?

Старик обиженно поджал губы:

— Молод со мной шутковать еще.

— Прости, дедушка, — Ястреб почтительно поклонился. — Если ты о тетке Лилии, так я ей племянник.

Дед сменил гнев на милость.

— Это ладно, — закивал он меленько, — это хорошо. Я уже стар домовничать… А Лилия злилась бы, что хозяйство в упадке. Ты пошто двери порубил?! — тут же рявкнул он. — Аль соседушку не мог покликать?

— А ты б разве сладил, дедушка…

— Охти мне!! — старичок всплеснул руками. — Да нешто вы, молодые, совсем с ума рехнулись? Я ж о домовом: домовике, доможиле, домовом хозяине, дедушке-соседушке, суседке, доброжиле, лизуне, постене, батанушке, ведающем…

Ястреб заслонился руками:

— Будет, дедушка!! Будет!

Сосед помахал костистым пальцем: стой пограничник чуток поближе — выбил бы глаз:

— Ну, то-то. Прощевай пока. Я приглядывать стану.

Ястреб хмыкнул. Не иначе дед — теткин тайный воздыхатель. А если и тихарь — они и должны быть такими, обычными — почему так рьяно объявился? Домовика звать советовал. Неужто не знает, что у ведьм в домах доможилы не живут? Духа хозяек в доме слишком много, чужой не вместится. При невестке Ивке точно не было. Или бывают исключения?