Дом смерти (ЛП)

Так вот что ее беспокоит! Неужели она всерьез переживает из-за моего поведения? Вконец обалдев, я смотрю на Клару, пока она не поворачивается ко мне. По плечам струятся и вьются волосы, точь-в-точь как у русалки.

— Я люблю тебя, Клара. — Слова вырываются прямо из самой души. От них воздух будто звенит, и в этом звоне растворяются последние пылинки призрака Джули Маккендрик. Да и не была она никогда настоящей. Так, пустая ребяческая фантазия. — Я никогда и никого так не любил. Не мог. Не умел. До сих пор. И плевать, что уготовило нам будущее.

— Ты серьезно? — наконец еле слышно шепчет Клара.

Я киваю. Серьезнее некуда. Хотя все равно чуть-чуть чувствую себя кретином, потому что сказал такое вслух.

Несколько секунд спустя Клара улыбается и бросается мне на шею.

— Что ж, тогда все в порядке. С этим Джейку точно не тягаться.

Клара не говорит, что в женской ванной наверху Джейк написал фломастером на зеркале «ШЛЮХА». Зато Элеонора рассказывает об этом Уиллу и Луису, а те, ясное дело, мне. Целый час они оттирали зеркало, чтобы не увидели медсестры. Прошло три дня с тех пор, как Джейк узнал обо мне и Кларе, и на первый взгляд кажется, что ему на это глубоко наплевать. Он по-прежнему с важным видом расхаживает по коридорам, смеется и шутит со своими соседями по спальне, а в столовой даже не косится на наш стол и вообще никак нас не замечает. Но он злится, и от этой злости воздух в доме трещит, как от тока. А все потому, что Джейк чувствует себя идиотом. Мы все это знаем. Чувствовать себя идиотом для таких, как Джейк, — дело опасное. Интересно, сколько он наврал Дэниелу и Элби о том, что было у него с Кларой? Зуб даю, Джейк нагородил дерьма выше крыше, расписал в подробностях, что якобы делал с Кларой, а теперь все в курсе, что это вранье. Само собой, никто вслух ничего не говорит, но всем и так все ясно.

Для нас с Кларой все не так страшно, потому что мы есть друг у друга. Большую часть времени днем мы мечтаем о будущем или планируем, как проведем ночи. А вот для остальных атмосфера в доме стала невыносимой. Словно кто-то провел невидимую линию, и если ты оказался не на стороне Джейка, дела плохи. Седьмая спальня больше не пускает Тома в музыкальную комнату, хотя до сих пор он торчал там с ними каждый вечер. Младшие дети почти не заходят в комнату отдыха, потому что боятся при Джейке сказать или сделать что-нибудь не то. А ведь война между двумя нашими спальнями их вообще не касается. Луис с Уиллом сделали себе логово в одной из пустых спален, но, стоит им оттуда уйти, кто-то устраивает там погром. Перемены не коснулись только Божественного Отряда, но на него уже перестали обращать внимание. Даже когда Эшли возвращается в спальню на ночь, мы разговариваем так, словно его нет. В конце концов он бросил попытки вписаться в нашу компанию.

После обеда Клара предлагает сыграть в карты, и я ухожу на поиски колоды. Из музыкальной комнаты доносятся звуки, громкие и слегка невпопад. Значит, можно спокойно зайти в комнату отдыха. За прошедшие три дня мы с Джейком стали как отталкивающиеся магниты. Ходим по дому в разных направлениях и стараемся не пересекаться. Жаль, что Джейк не врезал мне по морде. Может быть, тогда бы все закончилось. Но он не может, иначе привлечет внимание Хозяйки. Вот мы и увязли по уши в холодной войне, чтобы не нарушать неписаные правила.

Видимо, репетицию группы слышу не я один. В комнате отдыха то тут, то там группками сидят дети. Разговаривают, читают, играют в настольные игры. В углу сидят Уилл с Луисом и печально глазеют на какую-то картонную коробку.

— Что стряслось? — спрашиваю я.

— Ничего. — Луис торопливо закрывает крышку, а Уилл наклоняется вперед, чтобы прикрыть собой коробку.

Вот только он слишком маленький, и я все равно успеваю рассмотреть зазубренный край сломанной доски.

— Показывайте.

— Да ерунда это, Тоби, честно, — тараторит Уилл, но горестное выражение лица никак не вяжется со сказанными словами.

Я забираю коробку и заглядываю внутрь. Там сломанная шахматная доска, раздавленные каштаны и порванные страницы книги, которую читал Уилл.

— Не так уж мне нравится читать, и конец истории может рассказать Элеонора. А шахматную доску мы новую сделаем, правда, Луис? В комнате для рисования картона завались.

— Вот именно, к тому же каштаны мне уже поднадоели.

Я все еще смотрю в коробку. В животе бурлит что-то горячее. Дыхание учащается.

— Только не делай глупостей, Тоби, — нервничает Уилл. — Оно того не стоит.

— Они же в музыкальной комнате, так?

Лицо горит. Я по-прежнему смотрю в коробку. Шахматная доска, книга и каштаны. Вещи, которые что-то значили для Луиса и Уилла. Наверняка они все прятали, надеясь, что Джейк со своими прихвостнями ничего не найдет. Кто дал им право ломать чужие вещи? Что такого сделали Луис и Уилл Джейку, чтобы дать ему повод уничтожить жалкие пожитки, которые хоть немного скрашивали их невыносимую жизнь? Кем, мать их, возомнили себя ублюдки из седьмой спальни?!

— Что ты задумал, Тоби? — спрашивает Луис.

Меня осеняет. Идея глупая, совсем детская, но блестящая.

— Идемте, — говорю я.

Мальчишки переглядываются, пожимают плечами и вскакивают на ноги.

— Значит, поквитаемся? — улыбается Луис.

Уилл ковыряет ногти.

— Может, не стоит…

— И что? Позволим им и дальше ломать твои вещи?

— У меня ничего больше нет, — печально вздыхает Уилл, и до меня в полной мере доходит, что именно натворила седьмая спальня. — Они все сломали.

— Тогда вперед.

В нашей спальне мы берем свои чашки и в ванной наполняем их до краев водой.

— Что будем делать? — шепчет Уилл.

Не знаю, почему он говорит шепотом. Вокруг ни души.

— Скоро узнаешь.

Мы осторожно несем чашки к седьмой спальне. Из музыкальной комнаты не доносится ни звука. Я иду впереди. Сердце бьется, как сумасшедшее. Но мне хорошо. Давно надо было это сделать.

— Осторожнее, дурень, — смеется у меня за спиной Луис. — Чуть на меня все не пролил.

— Извиняюсь, — шепчет в ответ Уилл. — В ноге колет. Отсидел, наверное.

— Быстрее, — говорю я и открываю дверь.

Четыре постели аккуратно заправлены. В спальне чисто, как и любит Хозяйка. Все мы здесь ведем двойную жизнь. С одной стороны, делаем все возможное, чтобы Хозяйка нас не замечала, а с другой, изо всех сил стараемся оставаться самими собой. После Генри даже Джейк перестал выделываться на глазах у местной власти.

Я отодвигаю одеяло и верхнюю простыню на кровати Джейка и выливаю воду прямо в центр матраса. Уилл громко ахает.

— Вот блин! — еле слышно выдыхает Луис.

— Лейте, — говорю я, — а потом заправьте кровати. И побыстрее!

Я уже разглаживаю верхнюю простыню и одеяло на кровати Джейка, аккуратно заправляю край и подворачиваю уголок, как все мы делаем каждое утро.

— Они ни о чем не узнают, пока не лягут спать. Ну и что им потом делать? Жаловаться?

Я знаю, что жаловаться никто не станет. Придуркам из седьмой спальни придется уживаться с влажными матрасами до следующего дня стирки. Если медсестры заподозрят, что идет война, нас начнут пичкать снотворным помощнее, а может, и чем-нибудь похуже. И все-таки сегодня ночью нам с Кларой придется быть начеку. Как знать, насколько сильное то снотворное, что нам дают сейчас? Может быть, седьмой спальне уснуть сегодня не светит.

— Держу пари, они нас возненавидят, — замечает Луис, но я слышу, как он смеется.

Спускаясь вниз, мы весело хохочем и перешептываемся о том, что натворили. У музыкальной комнаты Уилл широко улыбается. Начинает казаться, что его физиономия вот-вот треснет.

— Четвертая спальня рулит! — говорит он.

Как будто мы вернулись в обычную школу.

— Постарайтесь вести себя как ни в чем не бывало, — советую я. — Не будем внушать им подозрения до отбоя.

— Ох и взбесятся же они! — Луис едва не подпрыгивает. Сомневаюсь, что за всю свою серьезную, напичканную учебой жизнь он когда-нибудь делал что-то подобное. Вряд ли в прошлом гения было много Джейков.