Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля

Лео криво усмехался и отшвыривал просмотренные изображения живой Ольги — так ее называли разные люди в увиденных им на экране сценах. Вместо холеного и уверенного лица вставало другое — безразлично застывшее, хранящее иней на кончиках ресниц, полное тайного смысла. Ни грамма макияжа, волосы небрежно брошены на шею, никакой наигранности в позе… Оболочка, ставшая новым смыслом.

Он просидел почти до рассвета. В углах огромной комнаты с покатым потолком и удобной, хотя и не дорогой мебелью блуждали тени, ночные птицы тревожили далекими криками, пели цикады, и кралась за окном огромная луна. В шкафу Лео нашел несколько теплых свитеров и стеганые штаны. Даже сапоги на меху там были, словно ждали его глупого решения.

Утро встретило его спящим поперек широкой кровати. Там же его обнаружил пришедший в полдень Рубик. Лео сообщил ему, что видел странный сон.

Потом он поел на кухне и вспомнил, что сон не был сном. Голова трещала, словно шарик для пинг-понга под ногой неуклюжего игрока. И ему было уже все равно. Если какому-то ненормальному идиоту нужно, чтобы он написал портрет его мертвой жены, он его напишет. Он получит свои бабки и хоть какое-то время сможет делать то, что хочется. Возможно, он даже пошлет ко всем чертям Толика и вернется в Питер, в свой полуподвал, где пахнет растворителем, бедностью и свободой.

И он сказал Рубику, что ему нужен ключ. Хозяин знает какой.

Ключ ему был передан, и для чего-то Лео повесил его на шею на обрывке грязной тесемки. Потом он надел два свитера, неуклюжие штаны на вате, ботинки с шерстяными носками и спустился в подвал. При этом все время повторял про себя, что ему плевать.

В холодильнике ничего не изменилось. Только появилось большое резное кресло, обитое черной с золотом тканью. Кресло ему не понравилось. Он снял с мертвой Ольги ворох полиэтилена и увидел умершую от холода розу, опавшую и жалко сплющившуюся. Розу Лео отшвырнул в угол. Потом установил этюдник и закрепил на нем подрамник с холстом. Краски придется забирать с собой, чтобы не промерзали, а этюдник пусть стоит тут, пока он не окончит работу. Да, это работа, всего лишь работа. Пусть необычная, неприятная и угнетающая, но нужно потерпеть.

Потом он, стараясь не думать ни о чем, подошел к столу и обеими руками поднял тело Ольги. Удивительно, но оно не примерзло, легко отделилось от поверхности из нержавеющей стали, вот только нести было неудобно, пришлось обхватить, прижимая к себе. Стылый трупный холод ощущался даже через свитера. Пятясь, Лео поставил Ольгу у стены, стараясь прислонить боком. Отступил, придерживая. Она повернулась на кончиках пальцев, которыми опиралась на пол. Повернулась, и ее лицо оказалось совсем рядом. Волосы упали с плеча, обнажив белую кожу с голубыми прожилками. Закрытые глаза. Он помнил по фотографиям, что они у нее темно-голубые. Были. Есть…

Механическое движение застывшего тела повергло Лео в состояние шока. Он боялся отпустить ее плечи, боялся, что она упадет. И это самое невинное, что она могла сделать.

"Ты кретин! — беззвучно орал сам себе Лео. — Ты безмозглый ублюдок! Урод! Трус! Просто козел!" Он и сам знал, что этот крик смешон и бесполезен. С болезненным равнодушием он анализировал собственные эмоции, понимая, что уже шагнул за грань неприятия происходящего. Еще пару дней назад он был спивающимся небесталанным художником с простыми желаниями и грандиозными амбициями, растущими на дрожжах непризнанности. И вплетение себя в некий кафкианский сюжет воспринял с аристократической покорностью. Но остаться в подземном холодильнике вдвоем с трупом, чтобы написать его… ее портрет, это… а что, собственно, такого? Холст и краски готовы, натурщица обрела устойчивость, осталось взять в руки кисть, обмакнуть ее в темную охру, которой он всегда делал первый набросок картины. Впрочем, на этот раз теплый цвет неуместен. Пусть это будет сажа с кобальтом.

Спустя два часа Лео осознал, что пальцы окоченели настолько, что не чувствуют кисть, и он пишет странными долгими мазками, превращающими фигуру в плывущий книзу силуэт. Он выбежал из холодильника, закрыв дверь, и поднялся на террасу. Хозяин был там. Перед ним на столике стояли стаканы и несколько бутылок.

Лео пил молча, постепенно сбрасывая с себя одежду и расслабляясь. На Марата Яновича старался не смотреть. Дрожащая в воздухе знойная истома, запах роз и вкус виски (почему-то он выбрал этот напиток) раздражали. Глаза слезились, кожа чесалась, хотелось нырнуть в море, но до него было далеко.

Когда он наконец решил, что можно уже и поговорить, хозяин молча встал и удалился, поправляя на голове мятую панаму. Его сланцы шлепали по каменным плитам. Лео сидел в плавках и теплых носках. Ботинки валялись в стороне. Подошел Рубик.

— Жрать пойдешь?

— Нет, отвали. После такого жрать не хочется.

— Не груби. — В голосе Рубика было больше сочувствия, чем упрека.

— Ладно, не буду. Выпить хочешь?

— Плесни на три пальца.

Лео бросил в виски три куска льда из контейнера и протянул стакан Рубику. Тот уселся на краешек шезлонга, покосился в сторону дома и отпил глоток. Усмехнулся.

— Расскажи мне об умершей хозяйке, — попросил Лео. — Какая она была, от чего умерла?

— А я не видел ее живой. — Рубик отпил еще глоток, любуясь тающим в янтарном напитке льдом.

— Как не видел? Так ты тут новичок?

— Ну, я тут три месяца. Пообвыкся.

— Она умерла в больнице?

— Тут она умерла. В бассейне утонула. С тех пор бассейн стоит без воды. Марат хотел его вообще снести, но пока руки не дошли. — Льдинки в стакане звенели, он смотрел через них на солнце. Лео подумал, что не такой уж Рубик и противный, — вполне нормальный упитанный южанин.

— И когда это случилось? — поинтересовался он тихо.

— Ну, раз я ее не застал уже, значит, больше трех месяцев прошло.

— Она что, купалась в бассейне в марте?

— А чего — он же с подогревом. Всю зиму плавать можно было. Жаль, что воду не наливают, сейчас бы окунуться!

Лео сидел с глупой физиономией, размышляя, знает ли Рубик о том, что труп жены хозяина хранится в холодильной камере. А если не знает, то почему не удивился, увидев разбросанную вокруг теплую одежду? А если знает, то почему не даст понять, что знает? Или это тут уже стало привычным — мертвое тело в холодильнике?

— Ну что, похавать не надумал?

— Нет.

— Ну тогда я пойду, а то Жанна ворчать будет, что поздно явился. — С этими словами Рубик вытряс в глотку остатки льда, причмокнул и удалился. Лео обратил внимание, что передвигается парень совершенно бесшумно, словно разжиревший тигр.

Ему очень не хотелось возвращаться в подвал. Протестовало все: и душа и тело. Ощущение внезапно обрушившейся на плечи старости, тоскливое прощание с солнечным светом. Но идти на попятную сейчас уже было глупо. Лео решил, что постарается закончить портрет за три дня. Выложится, выжмет себя на холст, размажется по нему отработанными эффектами, не станет думать об оригинальности и стремиться превзойти себя. Ну его к черту, не до одуванчиков… Эта ледяная женщина пугала его все больше, хотя вроде бы он никогда не боялся покойников. Учась в академии, запросто ходил в анатомичку рисовать вскрытые тела, подробно рассматривал мышцы и суставы на лишенных кожи конечностях, даже сам помогал лаборанту препарировать материал. Материал! Там были абстрактные трупы, без имен, без глаз, без звучащего в голове резкого смеха. Ольга.

Он выбрал в кустах роскошную белую розу, с трудом сломал ее стебель и отправился вниз. Под толстыми подошвами ботинок скрипел налипший песок.

Ольга сидела в кресле, когда он вошел. Тонкие пальцы на подлокотниках, опущенная голова. Глаза скрыты упавшими на лицо волосами. Он оказался снаружи, с грохотом захлопнул дверь и запер ее на ключ. Посидел на корточках у противоположной стены. Не было никаких мыслей. Страха тоже не было. Но войти в холодильник он сегодня уже не сможет, просто не сможет заставить себя открыть эту белую дверь. И черт с ними, с красками, пусть мерзнут.