Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)

— Ладно, — снова вздыхает и приобнимает нас обеих за плечи. — Давайте по порядку. Что у нас плохого?

Лоу умел утешать. И воспитывать. И мы долго беседовали тогда. О Дэле и об Анхене, обо мне и Лоу. И о самой Ринхэре, для которой смерть троюродной (а то и четвероюродной) тетушки оказалась трагедией куда большей, чем она сама ожидала. Больше никто в ее семье ее интерес к людям и желание попасть в Страну Людей не разделял и не поддерживал. И даже на то, чтоб уговорить родителей дать разрешение на участие в экспедиции, ей пришлось потратить не один месяц. Те считали крайне бессмысленным копаться в прахе тех, кому этот мир более не принадлежит, и кто рождается лишь для того, чтоб служить вампирам пищей.

А Рин хотелось. И она все говорила, говорила, словно все еще продолжая свой многомесячный спор с родителями. О необходимости преемственности культур, коль уж они являются преемниками земли. О необходимости родства с этой землей, коль уж она им теперь дом — не только кровного, но и духовного. О необходимости познания сокровенных тайн этой земли, тех, что знали когда–то первые люди этого мира, но давно позабыли, и оттого утратили контроль — и над этой землей, и над судьбой собственной расы…

— Это ж когда ты ей голову–то так заморочил? — подозрительно кошусь я на Лоу. Слишком уж фразы и обороты знакомые. — Та Рин, которую я знала, мечтала открыть портал и свинтить с этой земли куда подальше, предпочтительно в благословенный мир Третьего Солнца, которое не жжет, а лишь способствует легчайшему загару.

— Мы не сможем открыть портал, не познав эту землю, — убежденно продолжает Рин, не дав Лоу и рта раскрыть. — Портал открывается через недра, через природные храмы, через связь с магией этой земли, с человеческой магией — утраченной, забытой…

— По–моему, кто–то слишком перевозбужден с дороги, — все же прерывает ее Лоу. — Я дал распоряжение поставить тебе шатер. На южной окраине лагеря, там как раз Лиринисэн неподалеку, коль уж он так рвется за тобой присматривать. Устроишься, отдохнешь — найди его, он просто жаждет завалить тебя работой.

Она встает и послушно кивает.

— И, Ринхэра… — Лоу выдерживает паузу. — Я надеюсь, ты понимаешь, что есть информация, разглашения которой я тебе не прощу. Ни при каких обстоятельствах.

— Да, конечно, я не скажу. Я вас не подведу, я обещаю.

Уходит. Лоу долго смотрит ей вслед. Как колышется, закрываясь, полотнище шатра, как оседают, танцуя в воздухе, пылинки, попавшие в столб света, льющегося из верхнего окна.

— Ну и за что мне это? — вздыхает наконец. — Мало было у нас проблем…

— Да что ты на нее взъелся? Рин замечательная, — улыбаюсь. Рин — это здорово. — Импульсивная, конечно, — не могу не вздохнуть, от ее обвинений еще слезы на щеках не высохли. — Но ведь она искренняя. И надежная. Она не подведет, не бросит… Вот только с чего она твоими словами заговорила? Летом, помнится, она так тебя ругала, словно ты сам Дракос, из Бездны вылезший.

— Летом возможно, — хмыкнул Лоу. — А осенью я, помнится, храм в Каэродэ восстанавливал. И даже восстановил, что с образом злодея плохо вяжется. А поскольку звала меня Дэлиата, то и жил я в ее доме. Где и имел несчастье познакомиться с сей «замечательной девочкой».

— Почему несчастье? — не поняла я.

— Потому что мое стремительное превращение из злодея в героя оказало фатальные последствия на ее неокрепший мозг, — он встает и начинает нервно расхаживать по шатру.

— Это как? — не поняла я. — Она стала верить каждому твоему слову?

— Хуже, — невесело вздохнул он. — Решила, что я любовь всей ее жизни.

И сказано это было так, словно ничего кошмарнее и быть не может, а я… начала дурацким каким–то смехом давиться. Даже закашляться пыталась, чтоб хоть как–то приличия сохранить, хотя что уж там от вампира скроешь–то?

— И могу я поинтересоваться причинами столь буйной веселости? — остановившись посреди шатра, с совершенно папочкиными интонациями надменно вопросил приемный сын светлейшего авэнэ.

Обиделся. Подошла, коснулась рукой плеча.

— Прости. Ну прости пожалуйста, просто… Мы с ней повздорили как–то… Да даже не повздорили. Она чушь какую–то несла, какой ты гад и урод… Ну я обиделась, и ляпнула, что однажды встретишь его и влюбишься, а он выйдет из твоей спальни, и имени не спросит. Напророчила, словом, — неуместное веселье испарилось, печально стало. — Лоу, что ж у меня всегда так — как глупость какую скажу — обязательно сбудется?

— Ведьма ты у меня, Ларка, — отбросив обиду, Лоу обнял меня и прижал к груди — крепко–крепко. — А с ведьмами люди знаешь, что делали?

Люди — не знаю, а вампир поцеловал. В лобик, но все равно приятно.

— В лес выгоняли и избушку им там ставили. На курьих ножках, — еще и просветил. — Чтоб жить никому не мешали своими пророчествами… Кстати, я действительно ночевал в ее спальне.

— Да кто бы сомневался, — беззлобно фыркнула. Тоже мне, удивил вампир рассказом о сексе.

— А ты следующий раз мысль свою четче формулируй, глядишь, и путное что–нибудь получится, — неожиданно наехал на меня этот герой–любовник. — Спал я там, Лар. Один. Не было у меня с ней секса.

— По–очему? — а вот теперь удивил. — Она ж вроде… ну, я так поняла, что в ее возрасте это нормально уже…

— Эх, Ларка — Ларка, — он потерся щекой о мои волосы, вдохнул аромат. — Говорю ж, храм я тогда восстанавливал, нельзя мне было — ни крови, ни секса. А Ринхэра секс между нами едва ли не обязательным мероприятием полагала, собственно, это вежливость хозяина к гостю, и на правах хозяйки она просто не могла мне не предложить. А я отказался. Для нее это был некоторый шок, поведение, не вписывающееся в привычные рамки. Сначала она обиделась, потом нашла в этом нечто по–человечески романтичное. Словом, весь тот сквозняк, что вечно гуляет в голове у возвышенных барышень, начал активно дуть в мою сторону. Она вбила себе в голову, что влюбилась. И началось…

— Что началось? — чуть отстранилась, с любопытством вглядываясь в его лицо.

— Охи. Вздохи, — он импульсивно взмахнул руками, отпуская меня и начиная вновь кружить по шатру. — Томные заглядывания в глазки. Мелкие услуги, становящиеся навязчивыми. Общество, от которого не знаешь, как избавиться. Подарки какие–то идиотские…

— Так, стоп, погоди, так это она тебе ту рубаху подарила? Ну, что ты на источниках изорвал, когда меня после храма отогревал?

— Ну а кто еще настолько безвкусен? — остановившись, он резко развернулся ко мне.

— Да чем она тебе безвкусна?

— Всем. Вот разве что кровь хорошая, да и то лучше б не пробовал.

— То есть все–таки пробовал?

— Был таким идиотом, — он как–то… словно выдыхается внезапно. И продолжает уже тихо, задумчиво, глядя куда–то в пустоту. — Знаешь, когда умерла Дэлиата, она так плакала… там, на похоронах. Остальные наследство делили, а она… одинокая, маленькая… Пожалел. Я был ей все же должен за тот, первый визит. В столь личных просьбах у нас не очень–то принято отказывать, — помолчал. Потом словно встряхнулся и продолжил ругаться с утроенной энергией, — так я ж надеялся, она от меня отстанет! Получит, что хотела, и мозги на место вернутся. Но эта ж… дура непробиваемая, она ж решила, что это точно любовь! Что на самом–то деле я ее люблю, вот только сам еще этого не понял! Но она настырная, она объяснит! — он возмущенно взмахивает руками. Потом резко опускает их, словно отбрасывая от себя ненужные мысли. — Ладно, к дракосу. Пойду я, работы много.

Ушел. Стремительно, словно от собственных мыслей спасался.

А Рин в вампирском лагере осталась. Прижилась, обжилась, задружилась. Ей покровительствовал Лирин и привечал Нардан, обретший в ее лице новую «девочку–студентку». Она была старательной, исполнительной и неконфликтной, с энтузиазмом бралась за любую порученную ей работу, и потому очень скоро стала для местных вампиров «своей». Ее приняли все. Кроме Лоу.

Тот по–прежнему был с ней излишне холоден и высокомерен, стоило ей оказаться рядом — мгновенно находил ей работу на другом конце лагеря. А она робела перед ним, мгновенно превращаясь из самоуверенной девчонки в перепуганного подростка. Она со всеми была на «ты», даже с Нарданом. И только Лоу она смущенно именовала светлейшим Лоурэфэлом, используя неизменное «вы». Любила? Или, скорее, боготворила?