Сказка о хитром жреце и глупом короле

Когда Нимрихиль тоже оделся и они, в последний раз наполнив котелок, напились воды из колодца, нумэнорцы положили на место каменную крышку, и все трое отправились дальше на запад при свете яркой луны.

Сначала шли быстро, чтобы согреться, потом, когда Амети выбился из сил, устроили привал, доев лаваш и выпив по глотку воды. После этого они шли без отдыха до самого рассвета. Когда над горизонтом показался краешек солнечного диска, Нимрихиль снова остановился:

— О! А вот это уже стоянка возле дороги.

Амети потянул носом: в холодном утреннем воздухе чувствовался слабый запах костра.

— Тогда не лечь ли нам спать, чтобы присоединиться к этим людям, если они двигаются на север? — предложил Арундэль.

Амети проснулся, когда Солнце уже поднялось высоко. Его разбудили голоса Арундэля и Нимрихиля, они говорили на языке Морского народа. Амети сел и зевнул. Все трое легли спать в закутке между камней, сейчас нумэнорцы спустились ниже по склону: Арундэль сидел на камне, а Нимрихиль ходил перед ним туда-сюда и, судя по интонации, уговаривал друга. Наконец Арундэль кивнул, и Нимрихиль, разорвав на три части пояс злополучного жреца Змеи, принялся обматывать обрывками сначала кисти рук, а потом голову Арундэля, наглухо закрывая лицо. Амети задумчиво наблюдал за всем этим, даже не пытаясь вникнуть в смысл происходящего.

Закончив, Нимрихиль отошел в сторону полюбоваться работой и увидел, что Амети проснулся:

— Доброе утро, облаченный в некогда красное! Погляди-ка свежим взглядом: похож теперь наш долговязый друг на прокаженного или нет? — при слове «долговязый» Нимрихиль увернулся от тычка в ребра.

Амети как мог незаметно подобрал челюсть: и как же он сам не догадался? Наверное, темная краска у Нимрихиля кончилась… Зрелище было, однако, устрашающее.

— Сойдет, — важно сказал жрец, прищурясь.

— Тогда допивай воду, которую мы тебе оставили, и пойдем за караваном: надо попробовать присоединиться к ним, чтобы не иметь проблем по дороге.

Этот план удался блестяще: спустившись на дорогу и догнав караван — вереницу медлительных верблюдов, чью упряжь украшали разноцветные шерстяные кисточки, Нимрихиль-Моран поведал грустную историю о том, как его батюшку ограбили и убили пустынные разбойники, а брат заболел проказой, онемел и стал негоден ни к какой работе — «а прежде был силен, хоть в Черную Стражу отдавай!». Суровые караванщики пролили слезу, а Амети так успешно подлизывался к их старшему, что им не просто простили прокаженного, но и оставили ночевать и накормили ужином. Правда, за сухим навозом — топливом для костра — погнали Амети.

На следующий день они уже были своими. Амети и Нимрихиль шли рядом с караванщиками: Моран целый день рассказал погонщикам всякие истории. Один верблюд оплевал Амети, жрец с досады обозвал верблюда «горбатой улумпой», после чего Нимрихиль просто рухнул на обочину и долго лежал в пыли, пока не отсмеялся. Причину смеха нумэнорец объяснить отказался. Арундэль, по-прежнему закутанный в тряпки, шел в хвосте каравана: «онеметь» ему пришлось из-за характерного акцента, с которым он говорил на языке Юга.

Караван благополучно миновал поворот к столице, возле которого стоял отряд Черной Стражи, проверяя все повозки и караваны, идущие из города: из уст в уста люди передавали, что злой до смерти Король ищет соглядатаев из Морского Народа.

— А мне кажется, дело в чем-то другом, — рассуждал вечером во время ужина хозяин каравана, — ведь всем известно, что люди Морского Народы ростом с добрую пальму, значит, их в любой толпе видно.

— Истинно говоришь, — поддакивал Моран, запуская зубы в раскаленный лаваш. — Мудрец, он в корень зрит.

— Морской народ, — продолжал хозяин, — это ерунда. Вот рухи… Слышали историю? Неподалеку от того места, где вы к нам присоединились, рухи съели целое стойбище: женщин, детей… Мужчины вечером приехали, а там только косточки лежат. Говорят, все забрали.

— И как, ничего не оставили? — прищурясь, спросил Моран.

— Что тебе рухи оставят?

— Ну, мало ли, — ответил Нимрихиль и подмигнул Амети, который сидел от страха как неживой, обеими руками вцепившись в наплечную суму, позаимствованную у бедуинов.

В дороге прошло почти целых две недели: изредка по дороге, неторопливо вьющейся между невысокими горами, отшвыривая на обочины прохожих, стремглав пролетал туда или обратно отряд Черной Стражи, поднимая за собой тучу песка, но в остальном все было спокойно. Слухов ходило много, но все они были настолько дикими и жуткими, что правды в них искать не стоило.

Однако по мере приближения к границе с Ближним Харадом прошел тревожный слух о пограничной заставе и пограничных дозорах: случайный вечерний собеседник — пожилой контрабандист — с возмущением рассказывал о том, что перекрыты старые проверенные временем тропы и что солдатам даже велено даже стрелять голубей, чтобы прекратить всякое сообщение с заграницей.

Будучи спрошен, Нимрихиль легко пожал плечами, обозвав все это пустой болтовней, но Амети понял, что тот все-таки несколько обеспокоен.

Когда еще через пару-тройку дней в последних лучах заката караван поднялся на невысокий перевал, они увидели внизу целое море алых светляков: долину со множеством костров.

— Пожалуй, что прав был бродяга, — вполголоса сказал Амети Нимрихилю, когда они отошли в сторону от людей. — Эта долина называется Замковой, потому что на том конце она сильно сужается, и пройти можно только по дороге — мы проезжали здесь, когда ехали посольством. Источник же дает мало воды, и столько людей не стало бы останавливаться здесь на ночлег по доброй воле. Должно быть, там и в самом деле стоит стража.

Следопыт выслушал жреца с каменным лицом, а потом ушел в конец каравана, должно быть, посоветоваться с Арундэлем.

Тем временем караван спустился в долину и, после долгих препирательств с людьми, которые уже заняли все удобные для стоянки места, разместился почти на самом склоне.

Пока ставили лагерь, разводили огонь, пока Альвион принес бурдюк воды, отстояв длиннейшую очередь у источника, настала ночь.

Сходив за водой, Альвион, поманив Амети пальцем, повел его в сторону ближайшего костра:

— Пока готовят ужин, попробуем что-нибудь разузнать.

Подойдя к соседней стоянке, следопыт громко обратился к сидевшим у костра людям:

— Доброго вечера и доброй дороги поутру! Нельзя ли у вас узнать, что тут такое стряслось. Ведь прежде здесь никогда столько народу не стояло..?

— Да вот, — отвечал один из сидевших у костра, — когда известно кому заблажит, еще и не такое будет, — и он плюнул в костер.

Амети и следопыт подошли поближе и тоже сели к огню.

— Король заставу поставил, — сказал другой. — Всех проверяют, в вещах роются. Говорят, соглядатаев ищут, но вот что я вам скажу: это все из-за золота, которое Дхарин запретил вывозить.

Обитатели стоянки обменялись еще несколькими замечаниями, суть которых сводилась к тому, что все не так просто и вообще неспроста. Альвион терпеливо спросил:

— А что за застава? Что они говорят?

— То и говорят: что ищут двух людей Морского Народа — одного рыжего, другого обыкновенного — и южанина. За чужаков обещают по пятьсот золотых.

Если бы Амети не сидел, а стоял, он бы упал. Голова у него закружилась.

— Сколько-сколько? — спросил он слабым голосом, не веря своим ушам.

— По пятьсот за голову. Новыми.

Не давая Амети времени задуматься об открывающихся перспективах, Альвион спросил:

— А за южанина?

— За какого? А, за того, который с ними… Сотню, что ли.

Амети помрачнел и насупился.

— Стоит в заставе Черная Стража, и главным у них — не человек, а просто рух какой-то, — и говоривший снова плюнул в костер.

При словах «Черная Стража» Амети и Нимрихиль насторожились.

— Рух, говоришь? Что ж он такого-то делает?

Его собеседник с досадой дернул за хвост свой шэл — платок, которым странники покрывают голову от жары: