Замок лорда Валентина

Однако, прежде чем обратиться к высоким материям, они поговорили о семейных делах. Он рассказал ей все, что знал, о ее сестре Галиаре и брате Сэйте из Сти, о Диввисе, Мириганте, дочерях Вориакса. Она спрашивала его, часто ли он бывает в старых родовых землях в Халанксе, хорошо ли ему в Замке, по-прежнему ли они с Карабеллой близки и любят друг друга. Внутреннее напряжение оставило Валентина, и на какой-то миг он почувствовал себя обыкновенным мелким аристократом с Горы, находящимся с визитом в гостях у своей матушки, которая переселилась в другое место, но по-прежнему с интересом выслушивает домашние новости. Однако надолго забыть о их положении было невозможно, и, когда в разговоре начали ощущаться натянутость и напряженность, он заговорил уже совсем другим тоном:

— Было бы лучше, если бы я пришел к тебе, матушка, как подобает. Негоже Хозяйке Острова Сна спускаться из Внутреннего храма, чтобы нанести визит в Семь Стен.

— Сейчас эти формальности лишены смысла. События накатываются лавиной: необходимо действовать.

— Так тебе известны новости с Зимроэля?

— Конечно.— Она прикоснулась к обручу.— Он со скоростью мысли приносит мне вести отовсюду. О, Валентин, какое неудачное время для нашей встречи! Когда ты начинал процессию, я ожидала встретить тебя здесь веселым и радостным, и вот ты со мной, а я ощущаю в тебе только боль, сомнение и страх перед грядущим.

— Что ты видишь, матушка? Что должно случиться?

— Ты думаешь, что у меня есть возможность узнавать будущее?

— Ты очень отчетливо видишь настоящее. Ты же говоришь, что получаешь вести отовсюду.

— То, что я вижу, скрыто пеленой мрака. В мире происходит нечто, выходящее за пределы моего понимания. Установленный общественный порядок вновь под угрозой. И корональ в отчаянии. Вот что я вижу. Почему ты в отчаянии, Валентин? Почему в тебе столько страха? Ты же сын Дамиандейна и брат Вориакса, а они были не из тех, кому знакомы эти чувства, и мне они не свойственны, да и тебе, как мне казалось.

— По прибытии сюда я узнал, что над миром нависла опасность, и эта опасность становится все более реальной и грозной.

— Это приводит тебя в отчаяние? Да ведь опасность должна только усилить твое желание исправить положение вещей, как то бывало раньше.

— Но за время своего пребывания на троне я уже во второй раз вижу Маджипур, охваченный бедствием. Я вижу, что мое правление не было счастливым, а будет еще более несчастным, если увеличатся масштабы болезней, голода и бездумных переселений. Боюсь, на мне лежит какое-то проклятие.

Он заметил, что ее глаза сверкнули гневом. Да, за прекрасным обликом его матери скрывались величайшая душевная сила, железная самодисциплина и преданность долгу. В своем роде она была не менее яростной воительницей, чем легендарная леди Тиин, которая в древности вышла на битву против метаморфов. Эта леди тоже способна на подобную доблесть, если потребуется. Он знал, что она всегда отличалась нетерпимостью по отношению к любым проявлениям слабости в своих сыновьях, будь то жалость к себе, уныние или что-либо еще, потому что напрочь лишена была слабости сама. И Валентин вдруг почувствовал, как упадочное настроение начинает покидать его.

— Тебе не стоит обвинять себя без особых на то причин.— В голосе матери слышалась нежность.— Если на мир наложено проклятие, то оно лежит не на благородном и добродетельном коронале, а на всех нас. Тебе не в чем винить себя, Валентин: ты виновен в наименьшей степени. Не ты носитель этого проклятия — напротив, именно ты, скорее всего, способен снять его с нас. Но ты должен действовать, и действовать быстро.

— А в чем же суть этого проклятия?

— У тебя есть серебряный обруч, парный с моим.— Она приложила руку ко лбу.— Ты взял его с собой?

— Я с ним не расстаюсь.

— Тогда пусть его принесут.

Валентин вышел из комнаты и отдал распоряжение Слиту, ожидавшему у дверей; вскоре пришел слуга с усыпанной драгоценными камнями шкатулкой, в которой хранился обруч, подаренный Повелительницей Снов Валентину, когда он в поисках истины появился на Острове. С его помощью, соединившись разумом со своей матерью, он получил окончательное подтверждение того, что простой жонглер из Пидруида и правитель Маджипура Валентин — одно и то же лицо. Благодаря обручу и поддержке матери к нему стала возвращаться память. Потом иерарх Лоривейд научила его погружаться в транс, используя обруч, и проникать, таким образом, в мысли других людей. Он редко пользовался им после восстановления на престоле, поскольку обруч являлся принадлежностью Повелительницы Снов, а не короналя, а одному из владык Маджипура не подобает вторгаться в сферу деятельности другого. Но сейчас он вновь надел тонкую металлическую полоску, в то время как Повелительница Снов наливала ему, как и когда-то, темное и пряное сонное вино, способствовавшее раскрытию душ навстречу друг другу.

Он осушил кубок одним глотком, и она тоже выпила свое вино. Прошло немного времени, и напиток начал действовать. Он погрузился в транс, обеспечивавший наиболее полное восприятие видений. Потом она сплела его пальцы со своими для завершения контакта — и на него обрушился поток образов и ощущений. Они буквально ослепили и оглушили его, хотя он знал, каким сильным будет удар.

Однако Повелительница Снов испытывала это ежедневно: на протяжении многих лет она и ее служительницы посылали свои души странствовать по свету в поисках нуждающихся в помощи.

Он не увидел отдельных душ: слишком велик и населен был мир, чтобы добиться такой точности даже за счет величайшей сосредоточенности. Пролетая по небу горячим ветром в восходящих воздушных потоках, он обнаруживал отдельные пятна ощущений: то дурные предчувствия, то страх, стыд, вину, внезапный всплеск сумасшествия, серое, широко раскинувшееся покрывало отчаяния. Он опустился пониже и увидел естество душ, черные кромки, пересеченные алыми полосами, острые зазубренные пики, причудливо перепутанные дорожки ворсистой плотной ткани. Он взмыл еще выше, в безмятежность царства небытия; он пересекал мрачные пустыни, от которых исходило цепенящее одиночество; он описывал круги над сверкающими заснеженными полями и лугами, где каждая травинка светилась несказанной прелестью. Он увидел те места, где свирепствовали болезни, голод, где царил хаос, и почувствовал, как от крупных городов горячим суховеем поднимаются страхи, ощутил, как некая сила со всепроникающим барабанным раскатом бьется в морях. Его со всей мощью охватило ощущение нависшей угрозы, надвигающейся катастрофы. Валентин увидел, что на мир опустился невыносимый груз и сокрушает его с постепенно нарастающим усилием, подобно медленно сжимающемуся кулаку.

Во всех странствиях его сопровождала благословенная Повелительница Снов, его мать. Если бы не ее присутствие, он мог бы обгореть и обуглиться в пламени чувств, исходящих из колодца мировой души. Но она оставалась рядом, облегчая ему путь через темноту к порогу понимания, неясно маячившему впереди и напоминавшему исполинские ворота Деккерета в Норморке, закрывавшиеся только тогда, когда мир был в опасности. Но перед самым порогом он остался один и переступил через него без посторонней помощи.

Дальше была только музыка, музыка… она словно стала видимой — дрожащий, вибрирующий звук, протянувшийся через пропасть тончайшим подвесным мостом… И он ступил на тот мост и увидел всплески яркого звука в потоке внизу, кинжально-острые импульсы звука над головой, линию уходящего в бесконечность красного цвета и пурпурные с зеленым дуги у горизонта, которые пели для него. Потом все это многообразие уступило место одному-единственному звуку — устрашающему, оглушительному реву, который поглотил все вокруг и черной неудержимой колесницей накатил на вселенную, безжалостно расплющивая ее. И Валентин понял.

Он открыл глаза. Повелительница Снов, его мать, спокойно стояла между танигалами и с улыбкой наблюдала за ним, любуясь им словно спящим младенцем. Она сияла с него обруч и положила обратно в шкатулку.