День рождения мира

ей и ставень, требовавших неутомительного, но постоянного присмотра - лепешня хорошо росла только при хорошем, но не избыточном поливе. Клубни ее, смолотые в муку или запеченные целиком, стали основным продуктом питания с тех пор, как Лю Яо вывел, наконец, съедобный сорт. Даже те, кому нелегко было переварить местные злаки, на диете из лепешни процветали.

Орошением занималась ребятня десяти-одиннадцати лет, старики, инвалиды - силы тут не требовалось, только терпение. Луис сидел около ворот, отводивших воду из Западного ручья то в одну, то в другую половину оросительной сети. Иссохшие, смуглые ноги он вытянул вдоль берега; костыль лежал рядом. Прикрыв глаза, Луис смотрел на солнце - откинувшись назад и опершись ладонями о жирную черную землю. Кроме шорт, на нем была только потрепанная, разношенная майка. Он был стар, и изувечен.

Присев рядом, Синь окликнула его по имени, но Луис только промычал что-то, не сдвинувшись и даже не открыв глаз. Синь пристроилась рядом на корточках, глядя ему в лицо. Вскоре губы его показались ей настолько прекрасными, что она не удержалась - поцеловала его.

Луис открыл глаза.

-Ты спал?

- Я молился.

- Молился!

- Поклонялся?

- Поклонялся чему?

- Солнцу? - неуверенно предположил он.

- Только меня не спрашивай!

Он посмотрел на нее - как всегда, с нежной настойчивостью, ничего не требуя и ничего не скрывая, как смотрел на нее с той поры, когда им обоим было по пять лет. Нет, не на нее - в нее.

- А кого мне еще спросить? - проговорил он.

- Насчет молитв и поклонений - только не меня.

Она устроилась поудобнее на краю арыка, лицом к Луису. Солнце грело ей плечи. Затылок прикрывала шляпа, неумело сплетенная Луизитой из соломы.

- Скомпрометированные обороты, - заметил Луис.

- Подозрительная идеология, - согласилась Синь.

Слова вдруг показались ей очень вкусными, такие длинные "скомпрометированный!", "идеологически!" - потому что здесь все слова были маленькие, короткие, тяжелые: еда, крыша, топор, дать, делать, спасти, жить. Вышедшие из употребления длинные, воздушные слова пролетели, притягивая внутренний взор, точно порхающая на ветру марипоза.

- Ну, - пробормотал Луис, - не знаю...

Он задумался. Синь наблюдала.

- Когда я сломал колено, и мне пришлось отлеживаться, - выговорил он, я решил, что без восторга нет смысла жить.

- Благодати? - помолчав, переспросила Синь сухо.

- Нет. Благодать - это форма виртуальной нереальности. Я сказал восторга. На борту я не знал его. Испытывал только здесь. Иногда. Мгновения безоговорочного бытия. Восторг.

Синь вздохнула.

- Заслуженного.

- О да.

Они еще немного посидели молча. Южный ветер подул, и стих, и задул снова, принося запах мокрой земли и цветущей фасоли.

- Когда я стану бабкой, мне говорят,

Я пройду под небесами

Мира иного, - прошептал Луис.

- Ох, - выдавила Синь, и запнулась в полувздохе-полувсхлипе.

Луис взял ее за руку.

- Алехо пошел с мальчишками на рыбалку,