Стальной рассвет. Пески забвения (СИ)

Да, почитали богов, да, сражались за них и с иноверцами, и с еретиками. Да, отправили в мрачный Эрид многих и многих. Но так поступали все, это считалось нормой не только в Колмадоре, но и в других странах.

А теперь воля богов проявилась с человеком, ничем не походившим на того, кому предстояло стать Посвящённым. Теперь телохранители всерьёз задумались что, возможно, все эти обряды не такая уж и ерунда. Наверное, их нужно соблюдать неукоснительно, а не делать вид, что являешься истинным приверженцем Откровений.

Сидевший почти неподвижно Жункей поднялся с земли, посмотрел на телохранителей и произнёс:

— Идите за мной.

И пошёл, не оглядываясь.

А парни, переглянувшись, безропотно последовали за Посвящённым, готовые ко всему, по привычке внимательно вглядываясь в развалины.

Но ничто в мёртвом городе не угрожало им. Все трое прошли по узкой извивающейся улочке, по сторонам которой когда-то давно возвышались стены зданий.

Так они дошли до разрушенного храма.

Жункей остановился, развернулся к спутникам и торжественно произнёс:

— Сегодня ночью здесь на меня сошло Посвящение. Я не знаю, почему это произошло именно со мной почти на исходе жизни, когда старость уже начала подкрадываться, тревожа частыми недомоганиями. Но такова непостижимая для людей воля богов. Им угодно было сделать меня Посвящённым.

Жункей начал подниматься по камням, откуда ночью струилось странное свечение. Из него же, судя по всему, исходил таинственный шёпот. Любопытство и страсть к познанию оказались сильнее страха перед богами, почитать их до сегодняшней ночи Римар не очень-то и стремился. Но так поступали почти все. Он ничем не отличался от многих, пока не стал свидетелем чуда, проявившегося в воле богов.

В какой-то момент Римар почувствовал, что идти вдруг стало трудно, сам воздух будто уплотнился, затрудняя движение. У него закружилась голова и возникло чувство необъяснимого страха. Жункею стало не по себе и он решил спуститься. Сорвавшийся из-под ноги небольшой камень вначале прокатился по склону, а потом — о, чудо! — покатился вверх, уткнулся в более крупный камень и замер^[4].

Видевший это Жункей и телохранители застыли с приоткрытыми ртами. Такого не могло быть! Но они сами только что видели чудо, явленное богами!

Римар рискнул толкнуть ногой другой небольшой камень.

Всё повторилось.

— Чудо!!! — возопил он, подняв руки к небу. — Чудо!!!

— Чудо!!! — завопили следом и телохранители.

Все трое ещё долго были там, тревожа камни, пока не насытились зрелищем. Однако парни чувствовали, что вовсе не хотят более сопровождать купца, ставшего Посвящённым. Так они не договаривались. Его жизнь и помыслы теперь направлены на другое, а у них своя жизнь и иные интересы.

Вернувшись на место привала, наёмники сняли путы с лошадей, оседлали двух жеребцов получше, забрали у Жункея все деньги и уехали не сказав ни слова, оставив бывшего купца в отстранённом задумчивом одиночестве.

Через какое-то время, выбравшись из Мёртвого города, Римар Жункей пешком направился по дороге, ведущей в Пиерон. Лошади продолжали идти за ним, но он уже не обращал на них внимания, увлечённый помыслами, отличавшимися от земных забот.

Потекли дни и месяцы. Весть о Посвящённом поплыла по Колмадору охваченному на юге войной с энгортами захватывающими города и земли.

Взволнованные люди увидели в Посвящённом знак свыше. На улицах, площадях, в тавернах говорили, что боги передают всем истинным почитателям Откровений свою волю: забыть о распрях и объединиться для отражения энгортов с их богопротивными канонами.

Посвящённый бродил по дорогам, заходил в города, деревни, замки вельмож, нигде не зная отказа в приёме. Постепенно весть докатилась и до наместника. Он обеспокоился появлением Посвящённого, увидел в бывшем, как судачили, купце опасность для своей непрочной власти, держащейся на копьях аджеронов. Им наплевать на Колмадор, чем слабее он, тем легче управлять им и собирать дань. Свои армии король Аджера Инегельд Пятый держал на своей границе с Энгортом, отбивая у того соблазн напасть ещё и на вторых соседей, исповедующих почти такую же религию, что и колмадорийцы.

Власть наместника совсем пошатнулась после позорного бегства от стен Тафакора. На него косо смотрели даже те приближённые, что сказались тяжелобольными и не рискнули отправиться на войну. Об их трусости позабыли, зато на наместника лёг позор бегства. Он был неявным, никто не осмелился бы дерзнуть. Однако Минук Уулк чувствовал, как всё изменилось.

А с юга шли пугающие вести о продвижении врага, о захваченных городах, не способных выдерживать долгой осады без помощи войска. С тех краёв брели толпы беженцев, рассказывая о жестокости энгортов, вызывая у одних панику, у других яростное желание мести.

Всё чаще слышались голоса о том, что давно пора собрать новое войско и отправиться на освобождение захваченных земель. В этих разговорах никто не упоминал имени наместника, зато постоянно с оглядкой вполголоса говорили, что новой армии необходим Посвящённый, он вселит в воинов уверенность в победе.

Глава V

Хáлна из рода Ятвáгов

Хална сидела одна в своей комнате, затворив дверь, приказав служанкам не беспокоить её. Устроившись в дубовом кресле с высокой прямой спинкой, женщина смотрела на узкое стрельчатое окно, за ним неистовствовала метель, бросая на цветные квадратики стёкол снег. В каминной трубе завывал ветер, но дым от жарко играющего пламени исправно вытягивался. Поленья, охваченные огнём, потрескивали, небольшая комната была наполнена теплом, особо ценимым в такую непогоду.

Хална взяла лютню и запела грустную песню о нелёгкой доле девушки оказавшейся на чужбине не по своей воле.

Служанки, занятые своими обязанностями в соседней комнате, вслушивались в музыку и слова. Они давно уже знали, что в такое время госпожу и в самом деле лучше не беспокоить.

Сама же Хална, исполняя песню, в который уже раз вспоминала, как она, графиня из знатного и известного в Аджере рода Ятвáгов оказалась насильно отданной замуж на чужбину. Её семья попала в немилость ко всем королям династии Атмýнов за то, что в когда-то не оказала поддержки в борьбе тогдашнему претенденту за трон Аджера. Он стал королём, а Ятваги получили сполна.

Нынешний король Инегельд Пятый был настолько недобр к роду, что заподозрил немыслимое — измену и заточил мужчин в темницу, где те долго и мучительно умирали в болезнях, а женщин продал в рабство или изгнал из Аджера. Халну своим повелением король отдал за безродного рыбака, возведя того в наместники Колмадора.

Когда на семью обрушились несчастья, Хална была готова на всё, лишь бы не быть проданной в рабство, поэтому сочла за милость повеление короля соединиться в браке пусть с безродным, пусть с еретиком, но наместником. Это сулило обеспеченную безбедную жизнь, к какой она привыкла с детства в родовом замке отца сгинувшего в темнице, и матери проданной в рабство. А что до унижения… Так ведь рабство куда большее унижение. Если замужество с простолюдином рассматривать с иной позиции, то ей повезло неизмеримо больше других родственников.

Тогда Хална ещё не предполагала, насколько это тяжкая ноша — постоянно сознавать униженное положение и делить ложе с постылым мужчиной, лишь по королевской воле получившим право прикасаться к ней.

Она, потерявшая семью, униженная королём, возненавидела его всем сердцем и мечтала отомстить. Но как это сделать слабой женщине, изгнанной из родной страны, лишённой наследства на родовой замок и поместье, не имеющей доступа ко двору, связей среди придворных вельмож? Поэтому крамольные мысли о мести казались невыполнимыми.

Когда Хална прибыла в Пиерон, где должно было состояться сочетание с безродным рыбаком, ей исполнилось всего семнадцать лет, а наместнику перевалило за тридцать. Она плохо говорила по-колмадорийски, и первое время изъяснялась с мужем знаками и жестами, старательно произнося чужие слова. Язык еретиков, каковыми Хална считала всех колмадорийцев, давался с трудом. Она, может, и быстрее освоила бы его, если б не постоянные насмешки Минука над её произношением. Его Хална невзлюбила заочно, оскорблённая волеизъявлением короля, выдавшего её замуж за простолюдина, чёрную кость.