Руки вверх, мистер Гремлин!

Тем временем среди оккупировавших закоулки станции зеленых чертенят началась форменная паника. Днем и ночью из-за переборок доносились шорохи и топот, резко усиливающиеся в часы промысла Оберста. До нас долетали перепуганный визг и отчаянная грызня. Однако волк-гремлин неизменно выходил победителем из всех поединков. А гремлины так перепугались, что позабыли обычную осторожность. Они стали бегать коридорам станции даже днем, чего раньше себе не позволяли. Верхом нахальства было происшествие на совещании в штабе, когда, спасаясь от разъяренного Оберста, один из гремлинов взлетел на стол, перебежал под носом у опешивших офицеров прямо по бумагам и прыгнул на плечо зама по вооружению. Толстый и краснолицый майор завопил, как первоклассница, обнаружившая у себя в портфеле лягушку, и опрокинулся на пол вместе со стулом, набив на затылке изрядную шишку.

Впрочем, гремлина этот отчаянный трюк не спас. Оберст оказался проворнее, настиг его в углу отсека и прокусил затылок. Потом, польщенный вниманием собравшихся, торжественно взгромоздил тушку прямо на колени Фролову.

Тот сначала оторопел, но, видя сияющего неподдельной радостью Оберста, ласково пробормотал:

— Вот негодяйчик.

Оберст ликующе запищал, вполне согласный с похвалой в свой адрес. А дальше произошло и вовсе неожиданное. Командир станции достал из стола шоколадку и протянул гремлину:

— Получай, отличник боевой и политической.

Оберст с чмоканьем вгрызся в лакомство, а Фролов предложил:

— Перейдем в другой кабинет. Не будем ему мешать.

Положение на станции заметно менялось к лучшему. Первыми это заметили многострадальные техники. Если помните, «Хорс» долго мучился от различных неполадок в инженерных системах. Но вот снова в трубах зажурчала горячая вода — и мир не рухнул. Отремонтировали систему снабжения холодной водой, и оказалось, что ежедневное умывание не подрывает дисциплину.

Однако поголовье гремлинов не убывало, что заметно нервировало Фролова. Хотя вредительство прекратилось, было очевидно, что опасное соседство таит в себе постоянную угрозу новых нападений. Да и Главный Маршал, сначала удовлетворенный обнадеживающими рапортами Фролова, теперь начал гневаться. Я клятвенно заверил, что через три дня даже ищейка на станции гремлинского духа не учует, если только мне развяжут руки. Главный Маршал почесал усики, хмыкнул и приказал Фролову исполнять любые мои приказы в течение трех дней, после чего препроводить под стражей в распоряжение военной прокуратуры. Фролов уточнил: в любом случае? Главный Маршал поправил: если гремлины не выведутся.

Мне взгрустнулось. Вот она человеческая неблагодарность. Я спас ему две станции — «Сварог» и «Хорс», а ему все мало. Я вызвал Ерофея, с головой ушедшего в печные дела.

— Что скажешь?

— Если их просто выкинуть, они прилетят снова, — мудро сказал домовой.

— А как твоя печка?

— Ты сам говорил, что против гремлинов она не поможет.

— Значит, мне конец… — Я хлебнул из фляжки.

Ерофей горестно всхлипнул.

— Мне будет не хватать тебя.

Я треснул кулаком по столу.

— Рано хоронишь! Вот придумаю…

— Думай.

И вдруг ослепительной молнией сверкнула догадка.

— Придумал!!!

Наверное только приговоренный к смерти способен на подобное озарение. Когда я сделал заказ, начальник отдела снабжения отказался его выполнять. Я прикрикнул, он помчался к Фролову.

— Вы это серьезно?

— Как никогда. Вы слышали распоряжение Главного Маршала, исполняйте.

И на станцию рекой потекло спиртное. Водка, коньяк, виски, ликеры, вина, экзотические сакэ и пулька. Не знаю, сколько его усохло по дороге на станцию, только весь экипаж ходил очень веселый. А я лихорадочно экспериментировал над трупами гремлинов. Они так похожи на зеленых чертей, что несомненно должны появляться и исчезать в алкоголе. Но в каком напитке? Приходилось лихорадочно составлять таблицы растворимости гремлинов в спиртном. После ряда экспериментов выяснилось, что лучше всего на них действует наш родной первач. Американские чертенята не устояли перед ним!

По моему приказу панцирь запасного реактора был залит первачом.Оберсту настрого запретили заходить в этот отсек, да он и сам не рвался. Гремлины, естественно, искали убежища именно там. А дальше… Бульк — и нет!

Три дня были конечно преувеличением, но через пять дней на станции не осталось ни одной твари кроме Оберста. Это событие мы хорошо отметили, и на разговор с Главным Маршалом в центральный пост меня принесли.

— Молодец, — похвалил он меня. — Я уже почти совсем собрался тебя расстрелять, но ты все-таки справился. Благодарю за службу, генерал.

— Служу Советскому Союзу, — простонал я.

— Теперь можете приступать к очищению станции «Перун»,

— напутствовал меня маршал.

— Что делать с… раствором? — спросил Фролов, когда связь прервалась.

— Я думаю, что по мере высыхания гремлины будут выкристаллизовываться из него. Поэтому…

— Что?!

— Раствор надо выпить!

Восторженное и искреннее «Ура!» прокатилось по всей станции. Личный состав радовался завершению борьбы с врагом.

ШУТКИ ГОСПОДИНА ПРОФЕССОРА

Когда мы прилетели на «Перун», по корабельному времени стояла глубокая ночь. Едва глянув на качающиеся от усталости фигуры высокой комиссии, командир станции полковник Дятлов потянул носом и, не задавая лишних вопросов, приказал отвести нас спать. Правильно сделал. Но я автоматически отметил, что нас поместили не в каютах, а торжественно проводили в адмиральский салон. Похоже, «Перун» прижало крепко, я различил даже мелькнувший в отдалении оркестр. Ну и встреча! Однако я так хотел спать…

Адмиральский салон на «Перуне» был обставлен с прямо-таки вызывающей роскошью. Я заподозрил, что и проектировщики, и строители станции страдали полным отсутствием вкуса. Каюта боевой орбитальной станции? Больше всего это походило на дворянскую гостиную середины восемнадцатого века. Золоченая гнутая мебель стиля рококо, шелковые занавески и драпри со множеством кистей,замысловатое бронзовое литье, кустистые пальмы… Как они здесь прибираются? Уму непостижимо.

Но утомительный перелет и предшествующие события настолько измотали меня, что я рухнул поверх покрывала и провалился в беспамятство, едва голова коснулась подушки. Обычно сон приносит расслабление и отдых, на сей раз все было иначе. Мне мерещились какие-то неясные кошмары и ужасы… Зловещие черные силуэты преследовали меня по бесконечным тоннелям, беспощадные когтистые лапы хватали и принимались душить… Я с криком просыпался и вновь засыпал. Поэтому когда чья-то рука похлопала меня по щеке, я вскочил с диким воплем и схватился за пулемет. Вы можете представить себе поездку, где генерал даже мыться ходит с пулеметом? Такова наша тяжелая работа по обеспечению государственной безопасности.

Разбудивший меня, при виде пулеметного дула, уткнувшегося ему в грудь, стремительно юркнул под кровать. Я только величайшим напряжением воли удержал палец на спусковом крючке.

— Выходи, — приказал я. — выходи, или я буду стрелять.

— Подожди минуту, — из-под кровати показался сконфуженный Ерофей, предусмотрительно поднявший руки. — Не пальни со страха.

— Да, напугал ты меня изрядно.

Я опустился на кровать, держа пулемет на коленях. Никогда в жизни я не чувствовал себя так скверно. Меня как будто долго жевали гнилыми зубами, голова просто раскалывалась. Полумрак, царивший в салоне, действовал мне на нервы, и я потянулся к регулятору, чтобы добавить света. Но домовой перехватил мою руку.

— Подожди. Я кое-что подслушал и поспешил к тебе. Готовится преступление, и мы должны схватить злоумышленников, но для этого необходима темнота. Иначе они не рискнут показаться, и топор так и останется висеть над нашими головами.

— Кто?! — флейтой взвизгнул я. В последнее время я вообще частенько разговаривал на повышенных тонах. Но мохнатая лапка Ерофея запечатала мне рот.