Драконье лето

— Разговорам конец, — сухо ответил Марек. — Квентин.

Мой спутник поднял руки. На его лице не было неуверенности — лишь холодное презрение. Кончики пальцев коснулись створок, и чугунные ворота отпрянули, скрылись в ворохе искр.

Как пьяный, Квентин сделал несколько движений, заплетая ногу за ногу, и остановился. Ворота закрылись за ним с ужасающим скрипом.

За спиной кто-то взвизгнул. Хлопнул ставень; я обернулась. В стороне останавливались пешеходы, привлеченные зрелищем.

Замечательно. Только благодарной публики мне и не хватало.

— Лин.

Я посмотрела на Марека.

— Быстрее, Лин, — мягко сказал Марек. — Чем скорее главная минута твоей жизни останется позади, тем меньше вероятность, что они это поймут.

— После Квентина, и не поймут? Не смеши меня, — я тряхнула головой. — Погибать, так с треском!

И героически пнула ворота — левой рукой и правой ногой.

Больно-то как…

Я опустилась на землю.

— Добро пожаловать, Квентин, — произнес женский голос где-то далеко-далеко, в двух шагах и десяти жизнях отсюда. — Меня зовут Эйлин.

Я закрыла глаза.

ЧАСТЬ II

ГАЛАВЕР

ГЛАВА 1

Квентин

Я шел по каменному коридору. Голубое платье Эйлин мелькало впереди.

В ушах звенело. Мы даже не поздоровались толком. Когда она наклонила голову в знак приветствия, я не пошевелился. Вместо того чтобы ответить, обернулся к воротам, к Мареку и Лин, и наткнулся, как на стену, на хлесткое «Иди!» в два голоса.

Соберись, Квентин. Двери закрыты. Время вспоминать прошлое сгорело у костра, время пережевывать ошибки просыпалось сквозь пальцы в дилижансе, время оплакивать судьбу осталось в Теми, время сходить с ума сгинуло в Херре.

Поливать замки огнем ты уже пробовал, вышло не очень-то. Так почему бы не перевоплотиться в наивного школяра? Тем более что маска будет как раз впору.

Мы вышли на крытую галерею. Эйлин, по-детски подпрыгнув, уселась на высокие перила, и я впервые смог ее разглядеть.

Ей можно было дать и двадцать восемь, и сорок. Ясное небо в проеме арки рисовало стройную фигуру, темные витые косы отливали золотом. Глаза, не улыбаясь, безмятежно следили за мной.

— Простите мне мои дурные манеры, — я коротко поклонился. — Меня зовут Квентин, как вы знаете. Я родился…

— Яблоко? — бесцеремонно перебила она.

Я моргнул.

— Конечно.

Эйлин рассеянно кивнула, глядя вдаль. Пальцы прокатились по голубой ткани и соскользнули с колена. Запястье изогнулось, волшебница повернула голову — и протянула мне плотное желтое яблоко.

Я почувствовал, что расплываюсь в улыбке, как ребенок. Эйлин расправила складки платья — в руке непостижимым образом зарумянилось второе яблоко — и невозмутимо надкусила фрукт.

Интересно, а вступительные испытания точно закончились?

— Потайной карман я бы заметил, — рассудил я. — Снаружи за перилами ничего нет. Магия на это не способна. Яблоко могло прилететь из чулана, но порыв ветра нельзя не ощутить.

Эйлин кивнула.

— Марек вырос перед вами как из-под земли, — сказала она. Голос у нее был под стать облику: глубокий, с теплыми насмешливыми нотками. — О поломанном пруте знает любой школяр, но для новоприбывших чародеев это каждый раз маленькое чудо. Такое же, — она легко соскочила с перил, — как эта корзина.

В боковой нише, что закрывало платье Эйлин, яйцами диковинной птицы желтели пять яблок в плетеном гнезде. Каменный выступ прятал тайник от чужих глаз. Эйлин внимательно смотрела на меня, а я чувствовал, что должен что-то сказать. И совсем не то, чего от меня ждут.

— Прут давно бы расшатали и вытоптали тропинку, а от яблок остались бы одни огрызки, — произнес я. — Значит, кто-то очень любит это место. И этот кто-то — каждый маг. Волшебник — тот, кто бережет маленькие чудеса?

— Скажем, так, — помолчав, сказала Эйлин, — если мои студенты разгромят трактир у Трех Ворот, я отнесусь к этому гораздо спокойнее.

— Студенты?

— Мои ученики. Те, — она лукаво наклонила голову, — кто интересуется. Здесь читают и общий курс наук: историю, грамоту, простые заклинания. Любой школяр после Галавера будет могучим магом, но чародея, что решится пойти дальше, не превзойдет никто. В ясный день он сам себе армия.

— Не ударит такая мощь в голову?

— А на этот случай, — Эйлин тонко улыбнулась, — существуют ненастные дни.

— Маг, который захочет идти дальше, — задумчиво обронил я. — Или должен будет идти дальше?

Эйлин развела руками.

— Что скажет краснодеревщик, если узнает, что ему суждено стать лучшим? Что скажет актриса? Сочинитель? Звездочет? Оскорбленно бросит инструменты, хлопнет дверью и вскричит издали: «Нет, никогда!»? Чем сильнее в вас взыграет дух противоречия, тем раньше мы узнаем, что не сойдемся во взглядах.

— Разумно, — я перевел дух. — Я готов.

— М-м? — Эйлин подняла бровь.

— Стать величайшим из магов. Вы же поставили меня перед фактом, — я развел руками, подражая ей.

— Да! — спохватилась Эйлин. — Ничего не получится.

— Э-ээ… тогда что?..

— Пока я не сообщу вам три простые вещи, — закончила она. — Вы должны меня извинить, но это непременные формальности, а поскольку вы прибыли из глухих краев, они тем более необходимы.

— Я весь внимание, — уверил я, в очередной раз вгрызаясь в яблоко.

— Хорошо… Во-первых, маг не должен совершать преступлений. Вам будет выплачиваться стипендия; если этих денег не будет хватать, обращайтесь ко мне или ищите работу, но воровство или грабеж означают ваше исключение. Дуэли, разумеется, запрещены.

Я едва заметно усмехнулся.

— Во-вторых, магия огня должна быть безопасна, иначе это не магия, а пепел знает что. Вы научитесь дышать, удерживать огонь в ладонях и не наносить вреда — в первую очередь себе. Мы займемся этим сегодня же.

Бесчисленные круги вокруг фермы, долгие годы без полета — и я-то не умею себя сдерживать? Впрочем… левая рука, покрытая ссадинами, разбуженная с утра горячей водой, ныла, как перебитое ураганом крыло. Руки Эйлин были безукоризненны.

— И в-третьих, — Эйлин обреченно вздохнула, — День трех колоколов означает, что…

— Я знаю, — перебил я. — Вам не стоит продолжать.

Эйлин смерила меня усталым взглядом.

— Спасибо, что растянули этот разговор еще на несколько минут, — ровным тоном сказала она. — Так вот: в день, когда колокола бьют не один раз, а три — другими словами, в день, который наступает каждые четыре недели, — вам стоит ночевать одному, если вы не хотите проснуться будущим отцом семейства.

Я сухо поклонился.

— Это все?

— Хочу верить. Ну и… берегите маленькие чудеса, — Эйлин подкинула огрызок в воздух и шлепнула по нему ладонью. Полыхнуло, и яблочные косточки опали горсткой черной пыли. — Ах, да…

Повинуясь сложному жесту, пылинки собрались незримый кулак и вылетели сквозь арку, наливаясь желтым свечением изнутри. Воздушный поток ударил в окно башни напротив, засверкал на кирпичах яркой меткой. Со звоном распахнулись ставни.

— Вот ваша комната, — сказала Эйлин. — Устраивайтесь. Я буду ждать вас на крыше через удар колокола.

Ага. Я высунул голову в проем. Еще одна галерея, ступеньки, коридоры, лестница наверх, которую еще нужно поискать, галерея, башня — впору заключать пари, найду ли я свою обитель до ужина.

Может быть, проще переехать?

— Это испытание? — спросил я.

Эйлин помолчала.

— Вам приходилось убивать?

— Скорее да, чем нет, — вырвалось у меня.

— Ну вот. Уж выход на крышу вы точно найдете.

Голубое платье исчезло за поворотом, а я уселся на перила и принялся размышлять.

Тонкий огонь идет от рук; драконье пламя вырывается с дыханием. Развить первое и притушить второе — только и всего. А вот как закрыться от симпатий и привязанностей? И закрываться ли?

Я не знаю.

Они ведь не враги. Ни наши соседи в дилижансе, ни Марек, ни де Верг. Но они же, прямо или косвенно, лишили меня дома, родителей, неба.