Изыде конь рыжь...

Звук догнал не сразу. Ретранслятор, что-то звучно декламировавший (вот диво-то, кто же ночью радиоспектакли транслирует нынче?), поперхнулся, протянул "м-мнэ-э..." Вот этот голос, в отличие от гладкой речи чтеца, Нурназаров узнал.

- Даже так? - спросил кого-то Рыжий, - Ну ладно. "Он говорит: "Под окошком двор в колючих кошках, в мертвой траве, не разберешься, который век. А век поджидает на мостовой, сосредоточен, как часовой. Иди - и не бойся с ним рядом встать. Твое одиночество веку под стать. Оглянешься - а вокруг враги; руки протянешь - и нет друзей; но если он скажет: "Солги", - солги. Но если он скажет: "Убей", - убей". Мнэ-э... "А когда уплывем и утонем, поглядим, удивленно привстав, что там птицы клюют на бетоне и на прочих пустынных местах." "Улетает птица с дуба, ищет мяса для детей, провидение же грубо преподносит ей червей"... Не оттуда. Едем дальше. "Мы уходим сквозь туман, тень в тень, след в след, мы последний караван, никого за нами нет..." Романтики. "Как будто страшной песенки весёленький припев - идёт по шаткой лесенке, разлуку одолев. Не я к нему, а он ко мне - и голуби в окне... И двор в плюще, и ты в плаще по слову моему. Не он ко мне, а я к нему - во тьму, во тьму, во тьму".

- И давно этот концерт? - поинтересовался Нурназаров.

- Четвертый час пошел. Они, видно, речи читать привычные... - откликнулся регистратор, приникая к планшету. - Седьмой лист, господин следователь!.. Иное даже и ничего.

Во тьму, во тьму, во тьму...

- Переведите его в обычную камеру, - велел Рустам.

- Простите, господин следователь, не могу. - Унтер медленно встал и так же медленно вытянулся во фрунт. - Права не имею. Его Высокопревосходительства приказ. Если он отменит, тогда с радостью.

- "Шагами измеряют пашни, а саблей - тело человеческое. Но вещи измеряют вилкой", - сказал ретранслятор и добавил: - А ничего.

- Но если он скажет: "Убей"... Кгхм, - прокашлялся Нурназаров. - У вас соображение есть? Там сколько сейчас градусов? Если он к утру окочурится, Его Высокопревосходительство вас что, поблагодарит? Вы российская жандармерия или кто - банда, лавочку грабящая?! Вы его еще водой облейте, что ли?

- Ну, вы же слышите, - подал голос регистратор. - Он меня замучает еще. Господин следователь, вы позволите?

- Слушаю.

- Вы у нас недавно. Евгений Илларионович, он... он того, о чем вы думаете, даже во времена чрезвычайного положения не допускал. О нас много говорят, но все, простите, врут. И стенографисты, а раньше запись - они как раз, чтобы ничего такого. И приказ у нас на эту ночь - если что случится, открывать немедленно и к врачу. И ретранслятор этот - двусторонний.

"Господи, - подумал Рустам, - а ведь сейчас этот сволочной поэт решит, что мы тут специально для него сценку разыгрываем..."

Хотелось провалиться сквозь землю, или устроить скандал и драку, или как-то еще повести себя, чтобы потом не было стыдно. Лицо горело, словно стоял у печки, у домны... Вся троица смотрела на следователя с достоинством и сочувствием. "Евгений Илларионович не допускал", видите ли - и правда же, весь город знал, что ни взяток, ни пыток, ни подтасовок... пулю в затылок, веревку на шею, были галстуки столыпинские, стали в Питере парфеновские, да - но никакого произвола, все по закону, не больше разрешенного в чрезвычайное положение...

- Ну, хорошо, - развернулся он на каблуках. - Будет вам... приказ!

Вылетел вон, чувствуя себя не только чужаком и малолеткой, в тридцать два-то года! - клоуном.

И провожал его ретранслятор издевательским и почему-то знакомым: "Ты - жаровня, что быстро гаснет в зимнюю стужу. Так нужна ли ты мужу? Ты - худая ограда, не защита от хлада, так кому тебя надо? Ты - чертоги, чьи своды рухнут в близкие годы и завалят все входы".

- Это - к вам, Андрей Ефремыч! - закрыв глаза, на звук, так и представляешь себе пьяненького, щербато-улыбчивого фабричного паренька с автоматом устаревшей модели в мозолистых руках. На самом деле глумливый тенорок принадлежит грузину аристократической внешности, начальнику охраны. А голос - бывает, природа скверно шутит. - Из жандармерии!

Реформатский нехотя разлепил слезящиеся от табачного дыма глаза и узрел пред собою человека средних лет, среднеазиатской внешности, в теплой "полярной" куртке казенного кроя, а в остальном - совершенно штатского. С завернутыми руками и крайним возмущением на импозантном лице. Доктор кивнул, и гостя отпустили.

- Вы и правда из жандармерии?

- Прямо оттуда. Вы... никого не потеряли?

- Нет. Мы никого не потеряли. У нас кое-кого арестовали. Только не говорите мне, пожалуйста, что вам дали этот адрес.

- Не буду, - скривился не то кипчак, не то туркмен. - Я сюда сначала позвонил. И когда сняли трубку, решил, что правильно догадался.

- Зураб... - тут даже уточнять, в чем дело, не надо - Эристов сам разберется насчет телефона. - С гостем я побеседую.

Когда Реформатский дослушал историю незадачливого полужандарма (служба в полиции, перевод, дело Рыжего, ценное предложение, ссора с охраной, поиски Парфенова по городу, озверение, явление к мятежникам), у него остался только один вопрос, и он немедленно был задан:

- Скажите, Рустам Умурбекович - и часто с вами такое случается, что вот если что не по-вашему, то любой ценой надо сделать по-своему?

- Н-нет... - Следователь смотрел на доктора так, как будто тот отрастил одновременно девять голов, рога и блудницу Вавилонскую на спине.

- Доктор Рыжий просил вас о помощи? - Тот при необходимости мог быть не гвоздем в сиденье, а таким невинным ангелом или брошенным котенком, что из сфинксов на канале выжал бы слезу.

- Нет, я... сам. - В карих глазах азиата еще поблескивали огни ночных залпов, пожаров и взрывов. Удачливый какой человек, прошел через все нынешнее без царапинки... запыхался только.

- Понятно. - Проклятый город, проклятая зима, авитаминоз, усталость. - Вы подумали, каковы могут быть последствия вашего визита сюда? Практические последствия?

Смугловатый, желтоватый, бровастый человек на глазах потухал, оседал в кресле, сворачивался внутрь себя. Понимание тащило за собой острый стыд: впал в раж, помчался очертя голову, не разбирая средств - лишь бы прекратить нестерпимое для себя, именно для себя положение дел. Несчастный пленник тут - не предмет заботы, а символ. Вот и хорошо, вот и замечательно: ни водой отливать не надо, ни лекарства тратить.

- Вас мы, конечно, отпустить не можем. Но вопрос на обсуждение поставим немедленно, вы не беспокойтесь. Отдыхайте пока. Я свет выключу, с вашего позволения, а вы посидите с полчасика тихонько...

- Я... - выдыхает следователь.

- Я же сказал, не беспокойтесь, Рустам Умурбекович. Здесь собрались относительно разумные люди. Все неразумные - на улицах или у вас.

Недожандарм явился удивительно вовремя - в без четверти пять, а на пять было назначено очередное заседание, они шли каждые три часа. О том, что господин директор арестован жандармерией в Таврическом, в Комитете узнали еще днем, часов около трех, как и об удачном покушении на губернатора. Великовозрастное дитя степей, пребывающее в такой ажитации, почти ничего нового не сообщило. Условия, конечно, не сахар, особенно для Рыжего - но вряд ли он не предполагал, что нарвется на усиленные меры.

- К нам поступило предложение, - сказал Реформатский. - Воспользовавшись помощью господина Нурназарова, взять особняк на Очаковской штурмом и освободить нашего товарища. Прошу высказываться.

- Провокация!

- Бред какой-то!

- Нет, мы должны...

- Вы сами-то как оцениваете этого...

- Вполне адекватный информатор в состоянии нервного срыва. Это у него Ромашка из окна выпрыгнула. Какая-то недолеченная инфекция, плюс недосып, плюс кризис. Будь он в адекватном состоянии, конечно, сюда бы не пришел. Но не врет. Вот проследить за ним могли. В теории. На практике - вряд ли.

- Штурм управления - это жертвы. Хотя, если получится, мы оттянем на себя основные силы жандармерии. - Виктория Павловна, рассудительная авантюристка...