Сага-фэнтези о Синдбаде-мореходе и его друге Ибн-сине (СИ)

— это да! Но её свита никогда не бросит свою принцессу! Это исключено. Не такой у девчонки характер, чтобы не удержать своих слуг и солдат при первой опасности.

— Откуда ты знаешь про её характер?

— Тут и знать нечего. Она, как и мы, ещё та авантюристка, зуб даю. Иначе вряд ли бы решилась на столь отчаянное мероприятие, верно? Принцесса со своей экспедицией сейчас где-то там, в подножье гор. Карты у них нет, поэтому они заняты поиском входа в то самое ущелье, которое ведёт к аэродрому атлантов, и обязательно найдут его, никуда оно от них не денется. Но ещё до того мы сами настигнем Дороту и, чует моё сердце, хлебнём от неё немало горя…

— С чего ты взял?

— Это как баба на корабле…

— Нет, ты и впрямь суеверен до безобразия.

— Это не суеверие, это предчувствие.

— Оно тебя обманет, как всегда.

— Я буду только рад.

— И я…Что ж, пора трогаться в путь!

По знаку Синдбада возчики щёлкнули хлыстами и подводы одна за другой покатили по розово-белым клеткам необычной дороги…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. От развалин до гор…

Глава 9. Первый день пути

Намуба какое-то время трусил позади друзей, зорко оглядывая окрестности, потом пересел в эсседум разведчиков, который вырвался вперёд на четверть мили, благо что дорога на этом отрезке пути была прямой как стрела.

Ибн-Сина извлёк из кармана осколок дорожного покрытия, покрутил его в пальцах, понюхал, надкусил и со вздохом передал Синдбаду:

— Я так и знал: это не камень, а пластик!

— Что такое пластик? Ни разу не слышал о таком веществе! — признался капитан, с интересом разглядывая бело-розовый кусочек, — На ощупь — гладко-приятный, лёгкий и крепкий. Похоже на отполированную пемзу. Но нет, это что-то другое.

— Говорю же — пластик! Искусственный материал. Полимеры. Атланты широко применяли его в народном хозяйстве. Не удивлюсь, если дорога засветится в темноте.

Синдбад развеселился.

— Отдаю должное твоей учёности, друг. В твоей голове знаний больше, чем золота в моей сокровищнице, но чтобы дорога засветилась ночью, это ты уже хватил через край.

— Почему? Ты же не удивляешься светлячку в траве. Дорога засветится по тому же принципу.

Действительно, едва на землю опустилась тропическая ночь, дорожные плиты под ногами тускло замерцали. Но это случилось вечером, а пока кавалькада весело и беспрепятственно катила вперёд, навстречу далёким горам.

Синдбад с Ибн-Синой развлекались разговорами, как и предполагал учёный в начале пути. Местность, по которой проходил караван, представляла собой цветущий, но совершенно заброшенный край. Ни поселений, ни людей нигде не было видно и в помине. Одни лишь дикие звери изредка появлялись вдали на горизонте, с удивлением замечали повозки и тут же исчезали с глаз долой.

И всё же пустынный край этот некогда был обитаем!

По сторонам дороги нет-нет да и встречались древние руины со следами пожарищ. Они напомнили путникам развалины крепости на берегу моря. По всей видимости, давным-давно тут прокатилась жестокая война. Жизнь ушла из этих мест навсегда.

— Какая несправедливость, — воскликнул Синдбад, — Вокруг нас простирается чудесная, богатая страна, а людей нет! Хотя, в иной пустыне, где совершенно невозможно жить, их подчас скапливается чересчур много…

Ибн-Сина оживился.

— Совершенно с тобой согласен.

Синдбад продолжил рассказ:

— …Однажды, во время своего очередного путешествия судьба забросила меня в пески. Один, без корабля, экипажа, воды и провианта, я оказался посреди раскалённой пустыни. Подо мной был лишь мой верный конь. Помнится, в тот момент я спасался бегством от шайки головорезов, покушавшихся на мою жизнь и мой кошелёк. Они, размахивая сверкающими клинками, скакали по моим следам, неуклонно настигая с каждой минутой.

Поэтому, в отчаянии, я решил найти спасение в песках. И преследователи отстали, не рискнув последовать за мной в это адово пекло. Я обрадовался, но вскоре понял, что напрасно, ибо осознал, что сбился с пути и заблудился в барханах. Я потерял дорогу назад, не знал, куда направить своего коня, что бы вырваться из жарких песчаных объятий.

Прошло несколько дней, а я всё блуждал по бесконечным барханам. Последняя лепёшка была доедена и вода из небольшого кувшинчика допита. Вскоре лошадь моя пала от истощения и я побрёл пешком, совершенно не представляя, куда иду.

Возможно, я так и сгинул бы посреди пустыни навсегда, но меня спасли туареги — загадочные жители раскалённых песков. Эти разбойники сначала обобрали меня до нитки, а затем сжалились, напоили, накормили и взяли с собой в своё стойбище.

Я прожил среди них месяца два-три, пока они не пристроили меня к одному из своих караванов, идущих в один большой приморский город на побережье океана.

Туареги-разбойники терпеливо собирают награбленное, а когда его скапливается достаточно, они переправляют добро с караваном в большие города, где продают или обменивают на другие товары, оружие и провизию…Такие вот деловые они люди…

Вот эти-то бандиты и поведали мне как-то о странном, полудиком племени, которое кочует по пустыням вот уже не одно десятилетие. За главного у них зловредный, выживший из ума старикашка по кличке Мо-Сей, постоянно кутающийся в замызганное рубище. Воняет от него, как от сдохшего козла. Да и всё племя их такое же вонючее, потому как никогда не моются. Оботрутся песочком, в лучшем случае, и дальше пойдут…

Этот старикашка Мо-Сей год за годом бесцельно таскает за собой всё племя из одной пустыни в другую, и никто из соплеменников слова ему против не скажет. Дикари плетутся за ним как привязанные, то туда, то сюда.

Проку от них никакого! Одни несчастья. Туареги от них стоном стонут. Они же как саранча! Если наткнутся на оазис — то всё, конец. К утру от него одно воспоминание останется. Изгадят так, что не расчистишь потом и за год. К тому же грабить у них нечего. Они ничего не умеют делать, а скорее — не хотят. Сплошные лентяи: не охотятся, не разводят скот, не знают ремёсел.

Но вот спереть, что плохо лежит, на то они мастера. Дикари не разумеют грамоте, своей письменности у них нет. Зато они здорово копируют чужие слова и фразы, выдавая их за свои, но при этом безбожно картавят.

Никто не знает, кто они, откуда пришли и кто их предки. Эти выродки словно с Луны свалились на землю…

Как подметили туареги, дикари любят, что бы за них всё делали другие, а они бы только командовали. Любят, чтобы их хвалили и обхаживали, угождали, прислуживали и льстили. Ещё они обожают золото, ну прямо до умопомрачения, хотя его у них нет. Туареги не раз совершали на эти племена внезапные налёты и устраивали поголовный шмон, но так ни крупицы золота у этих чертей и не находили. Бродяги или слишком хорошо его прятали, или у них на самом деле не было рыжевья…

Ибн-Сина загоготал:

— Ну и словечек ты от меня нахватался, Синдбад: "шмон", "рыжевьё"… Кстати, а в интимных местах у дикарок твои туареги не додумались поискать?

На этот раз заулыбался Синдбад.

— В первую очередь там и искали! Но впустую! Да и занятие это не из приятных. У дикарей хороши только юные самочки. Ну а после восемнадцати-двадцати, их женщины превращаются в омерзительных мегер, на которых без слез и не взглянешь.

— Мужики дикарские как выглядят? — поинтересовался учёный.

— Этих я могу тебе в точности обрисовать, потому как в то время по соседству от нас как раз обитало одно из сорока племён и я частенько наведывался к ним.

Так вот, мужская половина дикарей выглядела как одичавшие предчеловеки с берегов Северной Африки. Их спину, грудь и конечности покрывали густые волосы в виде мелких завитков, больше смахивающих на шерсть.

Рожи у них характерные, не то что бы обезьяньи, но и не вполне человечьи. Губы толстые, слюнявые, у некоторых вывернуты; носы — настоящие шнобили, нависают надо ртом толстым кронштейном, глаза лупастые, похотливые и хитрющие, коварные и жестокие…