Этот мир придуман не нами (СИ)

Я разжала одну руку и потрогала воздух. Спереди нас защищал нос байка и прозрачный щиток, поэтому с сиденья не сдувало. Но если протянуть руку вбок, то встречный ветер был упругий и твердый. Почти как поток воды. Честно-честно, его можно было трогать ладошкой.

Как только вдали показался Дворец, Линда сбавила скорость и снизилась. Опять началось "вверх-вниз" по барханам. Но почему-то на этот раз было совсем не страшно. Дворец мы облетели по широкой дуге и к городу приблизились со стороны заходящего солнца. Линда опустила байк до высоты в четверть шага, а скорость сбавила до скорости скакуна, идущего рысью.

— Миу, сними шлем. Не хочу, чтоб нас пугались.

Это хозяйка правильно придумала. Кто испугается рыжей рабыни, сидящей за госпожой? Я чуть отодвинулась назад, сжала покрепче байк коленками и сняла шлем. Сидеть на байке проще, чем на стуле. Чего я только вначале боялась?

Первый встречный уставился на нас с открытым ртом. Я помахала ему ладошкой. Он машинально помахал в ответ и долго смотрел нам вслед. В самом городе удивленные взгляды мы вызывали, но страха ни у кого не было. Двигаемся спокойно, неторопливо. Никого не толкаем. Господин куда-то едет со своей рабыней. А раз едет, значит, так и надо.

Линда остановилась на площади, повернулась ко мне и спросила:

— Ты знаешь, где Шурртх живет?

— Нет, госпожа. Я никогда не была у него дома.

— Ничего, найдем по пеленгу. Я дала ему маячок.

Немного покрутились по улицам и остановились у двухэтажного дома за забором.

— Вроде, здесь, — произнесла Линда, и показала мне экран коробочки, что держала в руке. — Видишь, стрелка за забор указывает.

Я соскочила на землю и постучала в калитку. Калитка оказалась не заперта. Молодая рабыня серого окраса в кожаном ошейнике, что работала во дворе, оглянулась на меня.

— Здравствуй, госпожа, — я поклонилась как воспитанная рабыня. — Позволь узнать, господин Шурртх здесь живет?

— Здесь. А тебя, случайно, не Миу зовут?

— Рабыню зовут Миу.

— Проходи, не стой в дверях. Мы о тебе наслышаны. Шуррр!!! Выходи!!!

Я вошла и придержала калитку. Линда медленно и осторожно провела байк во двор. Опустила машину на землю и сняла шлем. У серой рабыни отвисла нижняя челюсть.

— Прошу доложить господину, прибыла госпожа Линда, — сказала я.

— Здравствуй, милая. Тебя как зовут? — обратилась Линда к рабыне.

— Я… Я сейчас доложу! — рабыня во всю прыть бросилась в дом.

— Кажется, мы напугали девушку, — улыбнулась мне Линда и мы похихикали.

— Линда, Миу! Как здорово, что вы вместе! — Шурртх подкинул меня и перекинул через плечо, как в детстве. — Моя добыча! Вы на этом приехали? Давайте, заведем его в сарай.

— Рыжая пленница ни за что не подчинится серому воину, — верещала я, дрыгала ногами и лупила кулачками его по попе.

— Серый воин подчинил себе десятки рыжих воительниц. Подчинит и эту! — Шурртх левой рукой открывал ворота сарая, а правой аккуратно придерживал меня. — А еще серый воин подчинил и обесчестил двух серых дев!

Такого в нашей игре раньше не было. Я прогнулась и взглянула на крыльцо. Так и есть! Две обесчещенные серые девы в кожаных ошейниках смотрят на нас и хихикают.

— О горе мне! Трое серых порвут одну рыжую в лоскутки. Рыжая пленница уступает грубой силе. Но только в этот раз! — я обвисла на его плече безвольной тряпочкой.

Линда уже завела байк в сарай и развернула так, чтоб можно было сразу выехать.

Шурртх хотел поставить меня на землю, как вдруг руки его окаменили. Я пискнула, сдавленная.

— Что с твоим хвостом? Кто это сделал?

Линда затащила его в сарай и прикрыла наполовину дверь.

— Все в порядке с ее хвостиком. Миу, покажи. А ты поставь девочку на землю и молчи о том, что увидишь. Даже перед своими женами — ни слова, — тихо произнесла она.

— Смотри, вот где он спрятался, — я расстегнула наполовину одну из "молний" на поясе и дала потрогать хвостик. Шурртх потрогал пальцем, а потом дернул за шерсть. Я взвизгнула, оттолкнула его руку и поспешно вжикнула "молнией".

— Дурак! Больно же!

Он прижал меня к груди и молча потерся носом. Так нежно, что я вся размякла.

Когда любопытные девушки не вытерпели и заглянули в сарай, мы, все трое, сидели на корточках перед байком. Линда открыла боковую стенку и объясняла, откуда и куда течет сила.

— Так и есть, — сказала та, что потемнее. — Как только видит новую вещь, сразу забывает про ужин и обесчещенных дев.

— А обесчещенные девы хотят кушать. Они ничего не ели с того самого момента, как попали в лапы свирепого убивца.

Шурртх, предатель, раскрыл нашу игру своим рабыням! Кажется, я впервые в жизни узнала, что такое ревность. Звездочки ясные, вразумите бестолковую рабыню! Нас же учили. Нет, не так. Меня учили, а их — нет! Главное — не оттолкнуть господина. Быть своей со всеми. Господин сам поймет, кто лучшая!

— Покорная рыжая пленница тоже умирает с голода, — мурлыкнула я.

— Трое против одного, — оценила Линда. — У нас говорят, глас народа — глас божий.

И захлопнула лязгнувшую дверцу. Покорную пленницу тут же подхватили могучие руки. Но на плечо закидывать не стали.

— Тебя на руках носить не буду, — заявил Шурртх Линде. — Вдруг твоя попа опять когти выпустит?

Девушки захихикали. Значит, уже наслышаны.

— Госпожа, никогда не разрешай носить себя на руках. Сказать, что было, когда Шурр нес меня в предыдущий раз? Оступился на последней ступеньке лестницы и упал.

— И что было дальше?

— Я спросила: "Ты не ушибся?" А он ответил: "Ты такая мягкая, мне совсем не больно!"

— Нам не так рассказывал, — хихикнула светлая. Точно, обо мне в этом доме наслышаны. Наверно, это хорошо. Для меня. Как бы, хоть и рыжая, но давно своя.

Так, с разговорами, входим в дом. Стол накрыт, две бабушки Шурртха, черная и серая, кончают последние приготовления. Я их видела раза два, когда сопровождала Владыку при выездах из Дворца. В толпе бы не узнала. Но они меня осмотрели и потискали. Удивились, как я выросла и тайком спросили, не обижает ли меня госпожа.

— Что вы! Она ОЧЕНЬ хорошая.

— Очень хороших надо бояться в первую очередь, — в один голос заявили обе.

— Да не в этом смысле, — хихикнула я. — Она прикрывает мои мелкие хулиганства перед хозяином.

Сели вокруг стола. Я хотела прислуживать, но меня схватили за руки и усадили на подушки. Тут Шурртх увидел мой ошейник. И помрачнел.

— Миу, тебя хозяин на ночь на цепь сажает? — в миг охрипшим голосом спросил он. Я схватилась за ошейник. Ну да, на мне самый грубый, с кольцом для цепи. Как примеряла, так и забыла снять.

— Шурр, не обращай внимания. У меня пять ошейников, самых разных. Этот надела, вдруг на рынок успею сбегать? Чтоб внимания не привлекать.

Чувствую, не убедила. Подняла руки, нажала на тайные места, расстегнула и сняла ошейник.

— Видишь, он только с виду навсегда заклепанный. Хозяин разрешил мне дома без ошейника ходить.

Непорочные девы переглянулись, хихикнули, расстегнули свои ошейники и повесили на крючки в уголке рядом с плеткой. А резная ручка плетки вся пыльная. Месяцами ее никто не трогает. Зато на стенке под ошейниками два грязных потертых пятна. Ясно, что дома девушки без ошейников ходят. Но шерсть на шее до проплешин вытерта. Значит, на улице — только в ошейниках. Молодец, Шурр, правильно дело в доме поставил. Я улыбнулась и защелкнула свой ошейник. А то забуду еще.

Если хозяин рабыню на волю отпускает, она обычно две-три недели на улице не показывается. Ждет, когда проплешины от ошейника шерсткой зарастут. А когда чаще всего девушек на волю отпускают? Когда те под сердцем понесут. Не хотят господа, чтоб им сыновей да наследников рабыни рожали. Вот и смеются на улице — если рабыня три недели из дома носа не кажет, или с шарфиком на шее на базаре появилась, значит обрюхатил ее господин. Кто папа, спрашивают, да знает ли хозяин? Всякие ехидные советы дают.