Священная охота

не оставалось, как покориться. Он все еще боролся… не столько с неспособностью, сколько с отсутствием желания двигаться, когда граф появился снова, переодетый в кожаный костюм и сапоги, крепко держа за плечо Фару. Бросив искоса взгляд на пустое стойло, он, к разочарованию Ингри, только кисло улыбнулся.

– Ты меня почти пугаешь, – бросил он, проходя мимо Ингри. – Такое вдохновение и такой правильный поступок. Может быть, мне нужно тоже ткнуться в тебя носом.

Ничего больше не говоря, он подвел Фару к стойлу, где беспокойно фыркала гнедая кобыла Йяды.

– Я боюсь этой лошади, милорд, – пробормотала Фара.

– Это долго не продлится, обещаю, – ответил Хорсривер. Ингри ничего не было видно за дощатой стенкой и коваными воротами, кроме настороженных ушей лошади и макушек: светлой – Хорсривера и темной – Фары, но он услышал скрип новой кожи ножен, когда из них выскользнул кинжал. Тихо произнесенные графом слова, которые Ингри почти понял, заставили волосы у него на голове зашевелиться. Потом раздался влажный удар, резкий визг, рывок, от которого задрожали стенки стойла, – и падение тяжелого тела, недолго бившегося и наконец затихшего.

Две головы снова проплыли над загородкой. Когда Хорсривер и Фара вышли в проход, принцесса тяжело опиралась на графа; ее била дрожь. Если кровь и забрызгала ее костюм для верховой езды, в темноте это было незаметно.

– Что вы со мной сделали? – простонала она. Острый взгляд шамана показал Ингри, что внутри Фары мечется испуганный дух лошади.

– Ш-ш, – стал успокаивать Фару Хорсривер; он снова коснулся ее лба пальцем, и глаза принцессы остекленели.

Тень лошади тоже затихла, хотя Ингри показалась, что она не столько успокоилась, сколько одеревенела. – Все будет хорошо. А теперь пошли.

Снова появился перепуганный грум.

– Милорд, что это было?

– Приведи коней.

Грум вывел трех оседланных лошадей в темный двор перед конюшней. Хорсривер с помощью грума усадил Фару на ее гнедую кобылу; граф самолично проверил подпругу, вдел ноги Фары в стремена и расправил ее юбку, после чего вложил в дрожащие руки принцессы поводья.

– В седло, – приказал Хорсривер Ингри, вручая ему поводья серого мерина. Ингри так и сделал, хотя конь пятился от него, а потом начал брыкаться, пытаясь сбросить всадника. Хорсривер обернулся и снова раздраженно бросил «Тихо!», и конь тут же успокоился, продолжая, впрочем, выкатывать глаза и фыркать. Граф закрыл за ними ворота конюшни, после чего грум помог ему сесть в седло. Хорсривер, не глядя, вдел ноги в стремена, наклонился и положил руку на лоб грума.

– Отправляйся домой. Усни. Все забудь.

Глаза грума осоловели, и он, зевая, отвернулся. Подняв руку, Хорсривер крикнул Ингри и Фаре:

– Следуйте за мной. – Развернув коня, он шагом поехал по темной улице. Копыта скрежетали по мокрому от тумана булыжнику, и звук отдавался от стен домов.

Когда всадники проезжали по пустой рыночной площади, Хорсривер свесился с седла, прижал руку к животу, рыгнул и выплюнул что-то на камни мостовой.