Два талисмана

— Ой, нужен мне твой Лейфати! — фыркнула Джалена. — Хоть скажи, правда ли, что его Раушарни подобрал в бродячем цирке? И как ты жалким фокусником не брезгуешь?

Барилла вскинула перед собой руки, явно собираясь вцепиться ногтями в лицо насмешнице.

— Красавицы, красавицы, — зачастил Бики, отважно встав меж двумя рассвирепевшими женщинами, — вы посмотрите, как это можно красиво обыграть!

Он замахал крыльями, вихрем взметнув пыль над старым занавесом.

Ответом ему было чихание Мирвика и три гневных голоса:

— Бики, уйди!

— Бики, унеси эту пакость!

— Бики, я же сказал: не пойдет! Проваливай!

Мирвик, хоть и отчаянно чихал, все же наслаждался разыгрывающейся сценой.

Бедняга Бики, пятясь под ураганом ярости, исчез за кулисами.

Барилла небрежно бросила:

— Оно и к лучшему. Курицу играть — не придворную даму изображать, тут мало смазливой мордашки. Для курицы мастерство нужно, а где ж его Джалене взять?

— Поживу с твое — наберусь мастерства! — отрезала молодая актриса.

Вроде безобидная фраза. Барилла ловила на лету куда более злые оскорбления и швыряла колкие ответы. Но именно в это мгновение она пожелала исполнить свой коронный номер, которым время от времени уснащала скандалы.

Красивое, ухоженное лицо зрелой женщины вдруг стало растерянным и беспомощным, как у маленькой избалованной девочки, которую впервые в жизни обидели. Белая рука метнулась к горлу, словно Барилле стало трудно дышать. Темные глаза, кипящие болью, скользнули по всем, кто был рядом, и остановились на Раушарни.

— Ты… ты слышал это? — неверяще произнесла она. — Ты видишь, как она обращается со мной?

Раушарни не кинулся утешать страдалицу. Джалена не сгорела на месте от стыда и раскаяния. А вот Мирвик…

Юноша бросил иголку и вскочил на ноги. На его глазах мучили и оскорбляли королеву его грез, которой он привык восхищаться из зрительного зала. Нужно было что-то делать… защитить ее…

— Воды… — негромко выдохнула Барилла. — Мне плохо… воды…

Мирвик метнулся к столу, схватил кувшинчик, из которого только что пил Раушарни (попутно смахнул на пол стеклянную чернильницу, но даже не заметил этого). Быстро заглянул под крышечку — пусто! — и рванулся было бежать за водой. Но рука Раушарни твердо ухватила парнишку за плечо.

— Куда, дурень? Представление пропустишь!

Барилла коротко всхлипнула, жалобно глядя на мужчин. Но Раушарни не растрогался. Он обернулся к Джалене:

— Смотри! В оба глаза смотри и учись! Тут тебе и надрыв, и поруганное величие, и горе в глазах! Вроде и страдает, а как красиво! Тебе так не суметь. Поэтому не ты у нас ходишь в первых актрисах. Публика ценит Бариллу!

Джалена от таких слов побледнела, а ее маститая товарка перестала судорожно вздыхать. Она все еще глядела оскорбленно и гневно, но умирать на этом самом месте явно передумала. И воды ей уже не требовалось.

— Если на представлении выдашь такой же накал страстей, — адресовался Раушарни уже к Барилле, — я тебя, глядишь, и зауважаю.

— Мне, конечно, твое уважение — что ведро бриллиантов, а только лучше б ты мне жалованье увеличил, — отозвалась знаменитая актриса голосом отнюдь не страдальческим, а очень даже деловым.

Мирвик глазами захлопал при виде такой перемены. Он чувствовал себя идиотом.

— Я тебе, чародейка ты наша, и без того плачу больше, чем любому другому в труппе, — вздохнул Раушарни. — Вот разве что Джалена захочет с тобой поделиться. — Он кивнул в сторону молодой актрисы.

— Жмот ты, Раушарни, — сообщила Барилла. — Не ценишь мое сценическое мастерство. А зритель как раз оценил. Вон как за водой дернул! — И она приятельски ухмыльнулась ошарашенному Мирвику.

Раушарни оглянулся.

— Это верно, еще как дернул, даже чернильницу раскокал… Заметешь осколки. И учти, утешитель обиженных красавиц: за чернильницу будет вычтено из твоего жалованья. А вы, краса театра, кончайте шитье, все равно за болтовней работы не видно. Приведите себя в порядок, чтобы на репетиции на вас глядеть было не противно.

Чумазые и злые дамы с достоинством удалились, оставив занавес валяться на сцене: таскать неподъемную материю — работа не для их ручек.

— Сейчас кликну актеров, чтоб помогли убрать эту проклятую тряпку, — хмуро сказал Раушарни. (По лицу видно: вспомнил обещания молодого господина Ларша насчет нового занавеса). — А для тебя есть срочное дело. Бегом за чернильным порошком, нам сегодня много писать придется. Будем править монологи прямо на репетиции… Знаешь лавку «Что душе угодно»? У меня там кредит.

— Лавку знаю, а куда порошок сыпать?

Раушарни на миг задумался, потом откинул крышку глиняного кувшинчика: пусто!

— Сыпь прямо сюда. Не отмоется, ну да и ладно. Не жалко, не хрусталь…

Авита Чистая Земля, неестественно выпрямившись, сидела на табурете у кровати и глядела в лицо лежащей на постели старой женщины.

Мертвой старой женщины.

Авита мысленно говорила себе, что эта старуха, глядящая застывшим взором в потолок, — ее родственница, хоть и дальняя. Почему же совсем не тянет на слезы? Лезет в голову кощунственный вздор: как можно было бы написать картину — эта комната, мертвая женщина в постели, хозяйка дома что-то негромко говорит молодому темноволосому стражнику…

Что, кстати, говорит?.. Ах да, расхваливает тетушкины таланты к рукоделию.

— Вот эти занавесочки на окнах — госпожа Афнара их сама расшила! Правда, прелестный рисунок? — Тут Прешрина спохватилась и поспешно уточнила: — Занавесочки она подарила мне. И льняную скатерть, расшитую кленовыми листьями. Была бы здесь служанка госпожи Афнары, подтвердила бы, что это моё…

Авита небрежным кивком дала понять, что не претендует ни на занавесочки, ни на скатерть.

— А остальные родственники не будут против? — опасливо уточнила Прешрина.

— Что нам до них? — невесело усмехнулась Авита. — Мне двенадцать лет было, когда тетушка завещание составила и в храме заверила. Я — единственная наследница.

С явным облегчением хозяйка вновь затараторила:

— Уж такие золотые руки дали ей Безымянные! Вот, гляньте! — Нагнулась, достала из-под стола берестяной короб, вытряхнула на стол груду женских украшений и свернутых вышивок.

— Вот! Госпожа изволила всё аккуратно складывать.

Из учтивости Авита поднялась, подошла к столу, тронула кончиками пальцев действительно красивое бисерное колье — яркое, нарядное сочетание красного, оранжевого и желтого.

Прешрина закивала:

— Верно, барышня, из бисера она особенно любила плести. И разбиралась в нем. С первого взгляда могла сказать, которые бусины наррабанские, а которые силуранские. А уж до чего упорная была! Разбирали мы как-то втроем корзину с вещами, что госпожа принесла с собой… ну, втроем — это госпожа Афнара, ее служанка Гортензия и я. И среди всякой всячины нашли браслет из бисера. На кожаной основе, синий с голубым, узор вроде танцующих змеек… ну, очень сложная работа. Госпожа говорит: «Ну, не помню, откуда он взялся и как в корзину угодил! И не понимаю, как оно сплетено!» И с того дня она потеряла покой, все бисер нижет, голубой да синий. Обед ей соберут — еда остыть успевает, а она не идет кушать. На ночь ей стакан молока ставили, так она выпить забывала, служанка рассказывала…

Хозяйка, словно желая подтвердить свои слова, повела рукой в сторону маленькой резной полочки, прибитой у изголовья кровати… и вдруг осеклась.

На столике стоял высокий стакан, полный молока.

— Надо же, — озадаченно пробормотала хозяйка, — не выпила она вчера… А я и не заметила, пока с телом хлопотала…

Несколько мгновений Прешрина колебалась, а затем в глазах блеснуло упрямство мелочной скопидомки: «Не пропадать же добру!» Подняв стакан, женщина большими глотками выпила молоко.

— А то прокиснет, — извиняющимся тоном объяснила Прешрина барышне, вытирая молочные «усы». — Так я о чем… ах да, браслет… Исхитрилась-таки госпожа, сплела точь-в-точь такой же. Говорила — в каждую бисеринку нить трижды пришлось пропускать! Зато и не отличишь, какой новый, а какой давно в корзине валялся… Да вот я сейчас покажу…