Лиловый (II) (СИ)

Ведь они же считают, что их мировоззрение победило?..

«Может быть, они и победили, — разъяренно подумал он, — и их цивилизация будет существовать многажды дольше, чем любые потомки последователей Тирнан Огга, но только я не желаю этого принимать за правду! Пусть мы были глупцами и шли к собственной гибели, но мне все-таки нравился наш путь, и Острон тоже нравился, пусть он был дурак дураком, и Сунгай, и Элизбар, и Ханса, и все-все…»

И пусть бездушные, превращающиеся в машины люди Кеттерле существуют хоть до бесконечности, но не лучше ли вспыхнуть на короткий миг, ярко осветив собой горизонт, и сиять недолго, но прекрасно, чем вот так вот… тлеть?

Чем больше Леарза повторял это про себя, тем логичнее и разумнее казались ему собственные доводы.

На следующий день, ближе к обеду, действительно явился Бел Морвейн. Леарза поджидал его; Каин еще вчера говорил что-то насчет того, что тот хочет свозить его в какой-то Дан Улад. Леарзе в то утро было даже совершенно плевать, что это за поездка и что хочет показать ему разведчик. Он спустился в холл перед кабинетом профессора Квинна и там увидел Морвейна, о чем-то негромко переговаривавшегося с Гавином, рыжий первым заметил Леарзу, — или, по крайней мере, подал вид, — оглянулся на него и помахал рукой.

Леарза подошел.

Все-таки у Морвейна просто каменное лицо, подумалось ему, когда он поднял голову, чтоб заглянуть в бледно-зеленые глаза разведчика; будто высеченное из скалы, жесткое, и еще он почти никогда не улыбается, так что резкие черты остаются неподвижными.

— Как тебе Гвин-ап-Нуд? — спросил Бел, глядя на Леарзу сверху вниз.

— Понравился, — ответил Леарза. — На вашей планете действительно все… разнообразное.

Морвейн поднял одну бровь, но ничего не сказал на это; Гавин улыбнулся безличной улыбкой.

— Ну ладно, — произнес рыжий, — удачно вам съездить.

Помощник профессора ушел прочь; Бел зашагал в другую сторону, Леарза последовал за ним. Какое-то время они шли по безукоризненно-чистым коридорам научного института в молчании, наконец Леарза негромко усмехнулся:

— Если подумать, интересный пережиток прошлого, желать друг другу удачного пути. Будто в этом мире путешествие может быть неудачным.

— Мы не боги, — ровным голосом возразил ему Морвейн. — И никто не отменял еще простой случайности.

Леарза скривил рот, но промолчал.

— Каин сказал, ты живешь в Дан Уладе, — сказал он много позже, уже когда они устроились в серебристом аэро, — мы туда направляемся?

— Очевидно.

«Как это мило, — раздраженно подумал Леарза. — Кто-то из них снизошел до того, чтобы пригласить меня к себе в гости, домой».

В те минуты он ощущал сильную неприязнь к Белу.

Волны его горячей ненависти, впрочем, лишь бесполезно расшибались о гранит спокойствия Морвейна; замечал тот или нет, но вида, во всяком случае, не подавал. И Леарза ничего не мог с этим поделать, только еще острее чувствовал, до чего он никчемен, что вся его злоба, сколько бы ее ни было, окажется поглощена этими бессердечными людьми, и от нее не останется ни следа, как не останется ни следа от него самого.

Эти размышления оказались оборваны: Леарза и сам не заметил, когда аэро опустился на небольшую площадку перед зданием песочного цвета. Старые деревья негромко шелестели и качали тяжелыми головами, и неширокий ручей неспешно тек в своих узких берегах, заросших коротенькой травкой, спускаясь в одном месте по искусственным ступенькам, выложенным из камней. Картина была хоть и чужеродная, но до того уютная и спокойная, что на какое-то мгновение Леарза, обескураженный этим спокойствием, потерял нить своих мыслей и только рассматривал окрестности.

После зеркальных небоскребов Ритира это место казалось совсем каким-то древним и умиротворенным, будто в один момент они перенеслись в далекое прошлое. Щербатые кирпичи, из которых был сложен дом, так и дышали стариной, а добрая половина фасада и вовсе густо заросла рыжевато-ржавым плющом, только обнажая беленькие оконца.

— Пойдем, — коротко предложил Бел, и его голос привел Леарзу в чувство. Странноватое недоумение поселилось в душе у китаба, но причину вычленить он смог не сразу; он послушно пошел за Морвейном, и они оказались в прохладной тени холла. И здесь ощущение мирной старины не оставляло Леарзу, быть может, во многом благодаря мебели из темного дерева, на котором виднелись следы долгих лет верной службы, а может, и благодаря тому, что из-за увившего стену снаружи плюща в комнате было довольно сумрачно.

— Я убедил профессора, что тебе пойдет на пользу отдых от Ритира, — заметил Беленос, глядя куда-то в сторону. — Этот город… может быть не в меру чужеродным даже для нас самих. Лично я никогда не чувствовал себя там уютно.

— …Так это твой дом? — немного неловко, невпопад спросил его Леарза.

— Как видишь, — буркнул разведчик. — Здесь я родился и вырос. Это поместье принадлежало нашей семье с незапамятных времен, Морвейны были одними из первых, кто переселился, когда было принято решение… уменьшать количество городов типа Ритира.

— Да, чувствуется, что этому дому много лет, — признался Леарза.

— Можешь остаться здесь на несколько дней, как пожелаешь, — предложил Морвейн. Что-то было в его тоне в тот момент, отчего Леарза вдруг смутился и почувствовал себя виноватым за только что полыхавшую в нем ненависть; что-то… должно быть, Бел тоже понимал, возможно, и лучше самого Леарзы, на что шел, когда вытащил одинокого китаба с гибнущей планеты. Но отчего-то все-таки сделал это. Отчего?..

Беленос проводил своего гостя в одну из комнат на втором этаже, такую же дышащую древностью и уютную, как и все в этом поместье, а потом показывал остальные комнаты: темную библиотеку с высокими книжными шкафами, — он рассказал вкратце о том, что его прадед был страстным любителем печатного слова и собирал старые бумажные книги, давно уже в Кеттерле ставшие только предметом коллекционирования, — «зимнюю», как он назвал ее, гостиную, где стоял благообразный камин, сложенный из круглых речных камней, лабораторию своего отца; Леарза лишь смутно понял из объяснений Морвейна, чем тот занимался, но догадался, что это было как-то связано с медициной. Все это время, впрочем, между ними царила какая-то неловкость.

Наконец они вышли прогуляться по старому саду; мощенная плиткой дорожка петляла в траве, но Беленос недолго шагал по ней, углубился в сень деревьев. Леарза следовал за ним, они вдвоем поднялись на небольшой холм, а с другой стороны на его склоне росли кособокие яблони, все в цвету, и их запах был почти что одуряющим. Белые лепестки реяли в воздухе, будто крупные одинокие снежинки.

Леарза был настолько поражен открывшимся видом, что остановился и перестал слушать Морвейна. Тот быстро заметил и обернулся к своему спутнику; на мгновение на каменном лице разведчика промелькнул намек на усмешку.

А может, и показалось.

— Этим яблоням много лет, но они все еще плодоносят, — негромко заметил Бел, отворачиваясь и доставая сигарету. — Отец посадил их в тот год, когда я отправился на первое свое задание.

— …Как разведчик? — спросил Леарза, которому эти слова больно напомнили о собственной родине. — На какую же планету, не на нашу ли?

— Нет, — нехотя будто возразил Морвейн. — На Венкатеш.

— Каин рассказывал мне, — со сдерживаемым гневом в голосе отозвался китаб. — Вы исподтишка наблюдали за тем, как обитатели этой несчастной планеты шли к собственной гибели.

— Каин не сказал тебе, что много наших разведчиков погибло тогда на Венкатеше? — прежним ровным голосом спросил тот.

— Да, сказал и посмеялся.

Морвейн промолчал, затянулся; кончик его сигареты при этом знакомо уже вспыхнул синеватым.

— Это не было так уж смешно.

— Но он посмеялся, — раздул ноздри Леарза. — Скажи, небось вы смеялись и тогда, когда поняли, что Руос тоже ждет гибель?

— Нет.

— …Ах да, ведь к чему лишние эмоции. Молча смотрели, как мы барахтаемся в этом, хотя тысячу раз могли бы намекнуть Острону, или Сунгаю, да хоть мне!.. Но нет, ваш клятый эксперимент не подразумевал такой помощи. Вы хотели убедиться в том, что ваш путь более правильный! А тысячи человеческих жизней — это пустое и ничего не значит!