Дорога забытого знания (СИ)

   Невольный коготь сомнения поцарапал прежде цельную картину мира, и терзало неприятное ощущение частичной правоты в обвинительной речи. Я пнула лежащий рядом булыжник, встала и заставила отступить мутные сомнения. Меня возмущала локальная несправедливость, которая поддается исправлению, но никогда не волновала вся ситуация в целом. Я привыкла подстраиваться под обстоятельства, действовать в моменте ― только так и можно выжить.

   Это не мое дело, в конце концов, как и вся ситуация с кинжалом. Рану, конечно, нанесли мне, и это было неприятно, лечение стоило ресурса от десятка увлекательнейших историй. Но объектом ненависти являлся Институт, к которому я сейчас не относилась. Готова допустить, что у конфликта имелись веские основания, но я не знала и потому не симпатизировала ни целям, ни средствам учреждения. Просто попала между двух огней. Следует смотреть по сторонам внимательнее, но переоценивать случившееся нет оснований.

  Глава 24

   Зима пролетела незаметно в череде концертов, впечатлений и, конечно, скорости. Мы мчались по ровным, заснеженным дорогам мягко, как на пуховой подушке, и быстро, как на сказочных единорогах, что едва касаются земли. Она была волшебная, эта зима, самая быстрая и свободная в моей жизни. О ней нечего рассказывать, впрочем, потому что она слишком походила на настоящее счастье ― мои плечи всегда находились в сильных руках Кима, и не было места слезам и тревогам, но потому те рутинные приключения, которые произошли в эту зиму, едва ли интересны кому-то постороннему.

   Неожиданно выяснилось, что Рой добрых десять лет своей жизни провел на море. Неразговорчивый краснокожий барабанщик не любил распространяться о прошлом, и даже вредкие моменты откровенности выведать удавалось немногое. И в тот морозный вечер скрытный музыкант остался верен себе, лишь заявил со странной гордостью, что ему "много лет чайки на грудь срали", будто достал из шкафа пыльную медаль. С тех пор всегда, когда коренастая фигура Роя занимала место у руля, мне представлялось, как барабанщик стоит за штурвалом, противопоставляя буре свою смелость и хитрость.

   Рой и Селена вообще не выглядели родственниками, и я часто недоумевала, как у такой философски мудрой и начитанной женщины, обожающей нравоучения, мог вырасти настолько косноязычный сын. Но однажды Эрин обмолвился, что Селена в юности состояла в каком-то политическом подполье, потом была в бегах, и оказалась волей случая разлучена с сыном почти сразу после рождения. Это объясняло и широкий печальный жизненный опыт нашей старушки, и их странное, почти на Вы, причем непременно с большой буквы, общение. Рой тоже, видимо, немало скитался по свету, где приобрел несколько шрамов, сломанный нос, богатый матерный лексикон и агрессивные взгляды радикального пацифиста.

   Так что морозное путешествие в компании музыкантов могло заменить несколько академий и обогатить воображение лучше, чем вся публичная библиотека Нелоуджа. Но закончилась и эта чудесная зима, уступив место пронзительному ветру перемен. Ветру весны.

   Мы сидели у костра, отблески огня выхватывали странные выражения на лицах в сгущающихся сумерках.

   ― Куда дальше, Ким? ― спросил Рой.

   Повисло странное молчание. Я отметила, такой вопрос прозвучал в первый раз ― до сих пор мы ехали туда, куда вела дорога. На ключевых развилках происходило бурное восторженное обсуждение, в котором побеждал тот, кто громче. Или то направление, где никто еще не был. Или то, где дорога казалась накатанней. Музыканты никогда не решали заранее, свободные, как ветер.

   Ким нахмурился, посмотрел на меня, в сторону.

   ― Я не думал об этом, ― признался он. ― Стоило уточнить раньше, конечно.

   В группе не было секретов. Так повелось сразу, с первого дня, при мне обсуждали все и вся, но сейчас я почувствовала, что стоит удалиться.

   ― Я хотела поискать дикой мяты к чаю, ― произнесла я, чувствуя, как фальшиво звучит мой голос в тишине. ― Если не возражаете, пока еще не совсем темно.

   ― Кори, подожди, ― остановил меня Ким. ― Ты умеешь скрывать мысли?

   ― Что? ― удивилась я. ― Ни разу не пробовала.

   ― Плохо, ― сказал он.

   Невнятная волна облегчения коснулась плеч. Как будто заподозрили в чем-то, как будто было что скрывать.

   Не в этой жизни.

   ― А нужно? ― уточнила я, ― Может быть, умею, стоит проверить.

   В глубине души я была уверена, что умею. Читать же умела.

   ― Ты понимаешь, что это значит? ― уточнил Ким, ― Кто-то должен будет залезть тебе в голову.

   Я кивнула. Вспомнила, как в камере странный человек в капюшоне прочитал мои мысли. Как будто я стояла на площади, обнаженная, и меня осматривали, как кусок мяса. Но здесь скрывалась чужая тайна, стояла на развилке весенних дорог. Откажусь ― и не узнаю, что пряталось за поворотом. В моей жизни и так темных пятен больше, чем светлых. Стоило потерпеть, чтобы прояснить хотя бы одно. Если продолжить свето-теневые аналогии, то в обозримом прошлом не было черных секретов, только парочка серых.

   ― Лучше Селена, ― подал голос Эрин. ― Она заодно расскажет тебе, как это делать.

   Седовласая женщина медленно кивнула и сделала пригласительный жест в сторону ближайшего подлеска.

   Последующие три часа я провела с Селеной. Мы медленно брели среди молодых низкорослых деревьев, с трудом пробираясь через сухие обломанные за зиму ветви. Старшая женщина искала розовые цветы ложноягодника для медицинских настоев, и объясняла мне азы.

   ― В книгах иногда можно встретить, как люди, стараясь что-то скрыть, поют навязчивую песенку, представляют яркую картинку. Так действительно можно спрятать мысли, но есть один существенный минус ― любой мало-мальски опытный маг видит, что ты скрываешь нечто. А дальше уже дело техники ― выяснить, что именно. Это парадоксально, но чтобы скрыть по-настоящему, без следов, сначала следует воссоздать в памяти целевое событие. Вспомнить всеми чувствами ― как звучало, как выглядело, как пахло. И навязать сверху новое воспоминание, как пришивают на платье заплату ― каждый уголок, тщательно, чтобы материя не топорщилась и не отошла с краю. Запах на запах, вкус на вкус, время на время, ассоциацию на ассоциацию.

   Это оказалось не так просто, как представлялось. Видимо, я потеряла этот опыт во время Стирания, или никогда не имела.

   Селена сказала скрыть концерт у стагеров и заменить выступление другим воспоминанием, живым и ярким, желательно, имеющим личное значение ― так проще.

   Сцены прошлого утекали сквозь пальцы, неосязаемые и бесплотные, а мне нужно было поймать одну. Трогательную и эфемерную, из тех, что не рассказывают подругам, но берегут в сердце.

   И я вспомнила. Однажды весенним утром Ким неожиданно остановил фургон и увел меня в лес. Там была целая поляна лесных ландышей. В воздухе стоял нежный, еле уловимый, как утренний туман, сладкий чистый аромат цветов. Если бы эльфы существовали, они бы пахли именно так. Миниатюрные колокольчики виднелись настолько далеко, насколько хватало взгляда, между цветов росла земляника ― еще зеленая, крепкая. И я прикрепляла хрупкое воспоминание на прошлый концерт ― запах огней на сцене на запах ландышей, шум аплодисментов на шум ветра в соснах. Я тщательно подгоняла детали, а потом Селена спросила: "Проверим?".